дей в значительной степени стимулируется климатом – чем дальше к северу, тем реже у людей проявляется вдохновение. Чтобы передавать тем или иным образом тепло, цвет, красоту человеческого языка – для этого обычно требуются раскованность, беззаботность. А эти качества чаще всего можно встретить под южными небесами, которые, кажется, придают людям творческую силу.
– Мой дорогой сэр, – сказал Лоример, – Англия не соответствует описанным вами климатическим характеристикам, но ведь Шекспир был англичанином.
– Вероятно, он много путешествовал, – решительно возразил Гулдмар. – Никто не заставит меня поверить, что он никогда не бывал в Италии. Это доказывает тот факт, что многие факты, которые взяты в качестве сюжетов его произведений, происходят в Италии, и участники этих событий – итальянцы. Многие из его работ свидетельствуют о том, что он прекрасно изучил целый ряд стран, в них представлены так много разных наций, что это показывает – по крайней мере, на мой взгляд, – что для него страны были словно книги, которые он внимательно читал. В молодости я очень много узнавал, только взглянув на те или иные берега, где мне не доводилось бывать прежде – а ведь я всего лишь фермер, владелец небольшого участка норвежской земли. В молодости это было для меня своеобразным развлечением. Правда, теперь я стар, море манит меня меньше, чем прежде, и я больше всего на свете люблю свое кресло. Но все же в свое время мне удалось много повидать – во всяком случае, достаточно для того, чтобы обеспечить меня воспоминаниями в старости. И вот еще странная вещь, – добавил Гулдмар и негромко хохотнул. – Чем дальше вы забираетесь на юг, тем больше вокруг веселых, беззаботных и распущенных людей. Чем дальше на север, тем люди добродетельнее, и тем скуднее их жизнь. Что-то здесь устроено неправильно, но что и в чем – так сразу не скажешь.
– Что ж, – промолвил Макфарлейн, – я могу привести аргументы, противоречащие вашей теории. Шотландия находится на севере, по крайней мере, когда мы говорим о Британских островах, но вы нигде в Британии не увидите такие урожаи, как там, и таких праведных людей. Я сам шотландец и горжусь своей страной – и готов поставить на наших мужчин против мужчин всех остальных рас и наций. Но вот насчет женщин и их моральных устоев я не могу такого сказать. Если бы ко мне начала подкатывать настоящая шотландская девица, здоровенная, краснощекая, ширококостная, я бы побежал от нее так, что только пятки бы засверкали. Скромности у таких девиц ни на грош, и вообще я их побаиваюсь.
– Пожалуй, я отправлюсь в Шотландию! – с энтузиазмом заявил Дюпре. – Чувствую, что такие… как ты сказал? Девицы? Так вот, думаю, такие девицы мне покажутся очаровательными!
– В Шотландии я никогда не был, – сказал Гулдмар. – Из того, что я о ней слышал, у меня сложилось впечатление, что она очень похожа на Норвегию. Когда глаза человека привыкли постоянно видеть эти темные горы и ледники, появляется желание хоть иногда оказаться в теплой, солнечной, плодородной стране, такой, как Франция, или на равнинах Ломбардии. Конечно, я допускаю, что могут быть исключения, но говорю вам: климат очень серьезно влияет на менталитет и морально-нравственные качества людей. Возьмите, к примеру, эту несчастную Ловису Элсланд. Она – жертва религиозного психоза. А религиозный психоз в сочетании со всякими глупыми предрассудками – явление, которое очень часто встречается в Норвегии. Обычно эта хворь поражает людей долгими зимами. Людям нечем занять свои мысли. Ни один священник, даже Дайсуорси, не в состоянии соответствовать степени фанатизма тех, кого это коснулось. Они без конца молятся, доводя себя до истерик, визжат и стонут в свои хижинах. Некоторые из них клянутся, что обладают даром предвидения, другие утверждают, что в них вселился дьявол, третьи начинают воображать себя ясновидящими, как эта самая Ловиса. В итоге они поднимают вокруг имени Христа такой хай и такую суету, что я рад тому, что меня все это не касается. У таких грязных язычников, таких безбожников, как я, подобные вещи вызывают только смех и презрение!
Тельма слушала отца с выражением легкой тревоги на лице.
– Отец вовсе не безбожник, – сказала она, повернувшись к Лоримеру. – Как он может быть безбожником, если верит, что во всем этом мире есть добро и что все, что происходит, в конечном итоге к лучшему?
– Это звучит скорее как воззрения христианина, нежели безбожника, – с улыбкой констатировал Лоример. – Но в таких вопросах бессмысленно апеллировать ко мне, мисс Гулдмар. Я являюсь сторонником Закона пустоты. Помнится, как-то раз один весьма уважаемый философ, будучи под хмельком, со всей искренностью заверил меня, что «все есть ничто, а ничто есть все». «Вы в этом уверены?» – уточнил я. «Мой дорогой молодой друг, – ответил он и икнул. – Я в этом совершенно уверен! Я изучил эту проблемы самым тщательным образом». Тут он снова икнул. Потом он со слюнявой улыбкой тепло пожал мне руку и отправился спать, пошатываясь из стороны в сторону, что придало его словам особую убедительность. Я не сомневаюсь, что его представления о мире совершенно правильны и, более того, гениальны.
Тельма и Лоример рассмеялись. Затем, оглядевшись, они увидели, что судно идет мимо той части острова Сейланн, которая казалась особенно живописной. Перед ними скалы были испещрены глубокими трещинами и пещерами, где лежали фиолетовые тени, по краям которых под лучами солнца местами появлялись бронзового оттенка всполохи. Они напоминали блеск драгоценных камней и отражались от синевато-серой поверхности моря. По приказу Эррингтона яхта снизила скорость и теперь скользила по воде почти бесшумно. Все, кто присутствовал на борту, молчали, прислушиваясь к журчанию воды, которая невидимыми глазу струйками стекала сверху по бесчисленным промоинам. В сочетании с жарой и полным штилем эта картина казалась не только красивой, но какой-то торжественной и даже слегка нереальной. Все встали с шезлонгов и, опершись на бортовые поручни, молча, не произнося не слова, впитывали в себя это зрелище.
– На одном из этих островов, – произнесла наконец Тельма очень тихо, – на Сейланне или на Сёрёйа однажды нашли могилу какого-то древнего вождя. На ней была надпись, требующая от всех мужчин относиться к захоронению с уважением, но они только посмеялись над этим предупреждением и вскрыли могилу. И увидели сидящий на каменном троне скелет с золотой короной на голове и большой резной печатью в руке. У ног скелета находился гроб, тоже каменный. Его открыли, и он оказался полным золота и драгоценных камней. Люди забрали все это золото и камни, а скелет снова похоронили. И знаете, что случалось? Теперь в полночь в том месте часто видят, как группа каких-то странных людей ищет на берегу и среди скал украденное сокровище. Говорят, они часто испускают вопли злобы и отчаяния. А те, кто украл золото и драгоценные камни, все внезапно умерли.
– Что ж, и поделом им! – заявил Лоример. – Но теперь-то, когда они мертвы, я надеюсь, ограбленные призраки больше не появляются?
– Еще как появляются, – очень серьезно сказал Гулдмар. – Если какой-нибудь моряк окажется в полночь в том месте, где они ведут свои поиски украденного, и увидит их или услышит их крики, он обречен.
– Ну, а кто-нибудь их видит? Или слышит их вопли? – с улыбкой поинтересовался Эррингтон.
– Я не знаю, – ответил Гулдмар и с мрачным видом покачал головой. – Сам я человек не суеверный, но не хочу ничего говорить про жителей здешних островов и ледников. Видите ли, этот народец может существовать, и не стоит без нужды обижать его.
– А кого вы имеете в виду под жителями островов и ледников? – спросил Макфарлейн.
– Предполагается, что они – это души людей, которые умерли нераскаявшимися, – сказала Тельма. – Они обречены бродить по горам и холмам, пока не наступит Судный день. Получается, что они как бы надолго попадают в разновидность чистилища.
Дюпре потряс в воздухе кистью руки.
– О боже, – сказал он, – как еще много в этом мире странного! И это несмотря на свободу, равенство и братство! Но вы ведь не верите во всякие глупые легенды, мадемуазель? Например, вы же не думаете, что попадете в чистилище и будете мучиться там?
– Вообще-то думаю! – ответила Тельма. – Никто не может быть достаточно хорош, чтобы отправиться прямиком на небеса. По пути должна быть какая-то остановка, чтобы человек мог пожалеть о совершенных им ошибках.
– В моей религии все так же, – сказал Гулдмар. – Согласно нашей северной вере, существуют два места для наказания. Одно – это Нифлехайм, что-то вроде католического чистилища. Другое – Настронд, аналог ада в христианстве. Вам известно, как Нифлехайм описывается в Эдде?[15] Он достаточно ужасен, чтобы потрафить всем возможным вкусам. Гела, или Смерть – властительница всех девяти миров Нифлехайма. Главный зал ее обители называется Горе. Ее стол – это Голод, а ее единственный слуга – Промедление. Врата ее обители – Пропасть, крыльцо – Обморок, кровать – Истощение, а укрывается она Проклятиями и Воем. Взгляд Гелы наводит ужас и сковывает страхом, губы у нее синие, и из них брызжет яд Ненависти. Это, конечно, примитивный перевод, да и вообще все это куда лучше звучит на норвежском, но общий смысл я передал.
– Мой бог! – хохотнул Макфарлейн. – Я расскажу об этом моей тетке, живущей в Глазго. Этот самый Нифлехайм подошел бы ей просто идеально. Но вообще-то она, будь у нее такая возможность, купила бы всей своей родне туристические путевки в это место – и билеты только в один конец!
– Мне кажется, – сказал Эррингтон, – что Девять Миров Нифлехайма напоминают круги Чистилища Данте.
– Именно так, – согласился Лоример. – Все религии, как мне кажется, в большей или меньшей степени схожи. Вот только я никак не могу ответить самому себе на один вопрос: какая из них верная?
– А если бы вы это узнали, вы бы стали эту религию исповедовать? – спросила Тельма с легкой улыбкой. Лоример в ответ рассмеялся.