меня в жизни будущего уже нет!» Я пообещал выполнить его просьбу и постарался приободрить его. Но он оказался прав – его судно затонуло во время шторма в Бискайском заливе, и все, кто был на борту, погибли. Тогда-то я и принялся путешествовать во Францию и обратно – чтобы иметь возможность повидаться с девочкой, которая подрастала в женском монастыре в Арле. Я наблюдал за тем, как она растет и взрослеет, а когда ей исполнилось семнадцать лет, женился на ней и привез ее в Норвегию.
– И это она стала матерью Тельмы? – с интересом спросил Эррингтон.
– Да, она стала матерью Тельмы, – ответил старый фермер, – и она была, пожалуй, даже красивее, чем Тельма сейчас. Она получила образование в основном на французском языке, но, когда была еще совсем ребенком, поняла, что я в основном говорю по-английски. А в монастыре была монашка-англичанка, так что девочка выучила английский и овладела им очень хорошо – из любви ко мне – да, вот так! – В голосе Гулдмара зазвучали нотки нежности. – Да, из любви ко мне, сэр Филип, потому что она полюбила меня! Как же страстно я любил ее, я вам просто передать не могу! Мы жили счастливой жизнью на отшибе, не общаясь с местными жителями. Мы с женой придерживались других вероисповеданий, нежели они, и вообще между нами и ими было мало общего. Какое-то время мы оба были абсолютно, совершенно счастливы. Через три года у нас родилась дочь, и тогда… – тут старый фермер ненадолго прервался, но затем снова продолжил: – …тогда у моей жены пошатнулось здоровье. Она любила бывать на свежем воздухе, и ей очень нравилось бродить среди холмов с маленьким ребенком на руках. Однажды, когда Тельме было около двух с половиной лет – я никогда не забуду этот день! – я заскучал по ним обеим и отправился искать их. Я немного опасался, что моя жена заблудится, а ведь ребенок был еще слишком слаб, чтобы преодолевать большие расстояния пешком. В общем, я нашел их, но в каком положении? – Гулдмар невольно содрогнулся. – Моя жена поскользнулась и упала в расселину между скалами. Там было довольно высоко, так что она вполне могла разбиться насмерть. Она, однако, была жива, но смертельно искалечена. Она лежала, бледная и совершенно неподвижная, а маленькая Тельма, улыбаясь, сидела на краю валуна, с которого упала ее мать, и лепетала, что мама легла поспать «там внизу». Что тут сказать?
Гулдмар провел тыльной стороной ладони по глазам.
– В общем, чтобы не растягивать мой рассказ до бесконечности, скажу: я донес мою дорогую жену домой на руках. Она стала калекой и десять лет после этого терпеливо переносила ужасные страдания – десять долгих лет! Передвигаться она могла только на костылях, от ее прекрасной фигуры ничего не осталось. Но красота ее лица расцвела еще более ярким цветом – казалось, что оно с каждым днем становилось все краше! Никогда больше никто не видел ее в холмах, и потому глупцы из Боссекопа решили, что она куда-то исчезла. Я в самом деле держал ее существование в тайне – для меня была непереносимой сама мысль о том, что другие узнают, что ее непревзойденной красоте и изяществу пришел конец! Она прожила достаточно, чтобы увидеть, как расцвела ее дочь – и после этого умерла. Я не смог заставить себя опустить ее в сырую, полную червей землю – вы ведь знаете, среди людей моей веры погребение в земле не практикуется. Поэтому я осторожно уложил ее в древнюю королевскую могилу. О том, что она существует, как и о том, где она находится, известно только мне и человеку, который помогал мне устроить мою жену там, где она нашла свой последний приют. Там она и спит вечным сном, словно погребенная королева. Ну что, мой мальчик, теперь вам полегчало? Ведь болтовня жителей Боссекопа, наверное, породила у вас кое-какие подозрения?
– Я выслушал ваш рассказ с глубоким интересом, сэр, но заверяю вас – у меня никогда не было в отношении вас никаких подозрений. Я всегда игнорирую сплетни и слухи – они, как правило, имеют скандальный характер и редко оказываются правдой. Более того, я вам интуитивно доверяю, как и вы мне.
– Тогда, – с широкой улыбкой сказал Гулдмар, – мне нечего больше сказать. Могу добавить только одно. – Старый фермер протянул к Эррингтону руки. – Пусть боги благословят ваш союз! Ваше предложение открывает для Тельмы судьбу, о которой я для нее и не мечтал. Но я не знаю, что ответит вам она…
Филип, не утерпев, с сияющими глазами и радостной улыбкой на губах перебил своего собеседника.
– Она любит меня! – просто сказал он. Гулдмар посмотрел на него и засмеялся, но тут же вздохнул.
– Значит, говорите, она вас любит? Я смотрю, вы времени не теряли, мой мальчик. Когда же вы успели это выяснить?
– Сегодня! – с торжеством в голосе ответит Филип, и его губы снова расплылись в счастливой улыбке. – Она мне так сказала, но я все еще не могу в это поверить!
– Ну что же, если она так сказала, то вы вполне можете этому верить. Тельма всегда говорит только то, что думает! Эта девушка за всю жизнь ни разу не солгала, даже в мелочах.
Эррингтону казалось, что от счастья он не чувствует собственного веса и словно парит в воздухе, как будто во сне. Вдруг он на мгновение словно очнулся от эйфории и взял Гулдмара под руку.
– Пойдемте, – сказал он, – пойдемте к ней! Она будет гадать, почему мы так долго отсутствуем. Смотрите! Небо проясняется, уже снова светит солнце. Ну что, решено? Вы отдадите ее за меня?
– Глупый мальчик! – с нежностью произнес Гулдмар. – Что же еще мне остается делать? Ведь она сама отдает себя вам. Любовь переполняет ваши с ней сердца, а против ее силы что может сделать пожилой человек? Ничего – меньше, чем ничего! Кроме того, я должен быть счастлив. И если я чувствую какие-то сожаления, какую-то горечь в сердце, то это всего лишь проявления эгоизма. Просто меня пугает сама мысль о расставании с дочерью.
Тут голос Гулдмара слегка дрогнул, а на суровом лице проступили сдерживаемые эмоции.
Эррингтон крепче сжал руку старика.
– Наш дом будет вашим домом, сэр! – тут же воскликнул Эррингтон. – Почему бы вам не уехать отсюда и не отправиться с нами?
Гулдмар покачал седой головой.
– Уехать из Норвегии? Покинуть землю моих предков, отвернуться от этих гор, фьордов и ледников? Никогда! Нет, нет, мой мальчик, вы добры и щедры, и это делает вам честь. Но для меня это невозможно! В чужой стране я буду чувствовать себя, словно орел в клетке, ломающий крылья о консерватизм и условности английского жизненного уклада. А кроме того, молодые птицы должны вить свое гнездо без вмешательства старых.
Эррингтон открыл дверь крохотной каюты, и Гулдмар шагнул на палубу. Как только он увидел море и освещенные лучами солнца темные склоны гор, лицо его сразу же оживилось. Солнце уже сияло во всю силу, словно празднуя победу над уходящим штормом. Тучи, очистившие большую часть небосвода, теперь теснились у горизонта с северной стороны, словно бежавшие с поля боя войска торопливо отступившего противника.
– Вы думаете, я смогу выдержать спокойствие однообразной жизни в вашей зеленой и аккуратной Англии после всего этого? – Старик повел рукой вокруг. – Нет, нет! Когда придет смерть, а это произойдет уже скоро, я хочу смотреть на горы и их великолепные пики, и чтобы между мной и благословенными небесами не было ничего, кроме них! Пойдемте, мой мальчик! – сказал Гулдмар, переходя с торжественного на свой обычный тон. – Если вы таковы же, каким был я в молодости, то вам каждая минута, проведенная не с вашей любимой, кажется вечностью! Пойдемте же к ней. Думаю, будет лучше, если мы, прежде чем выходить всей компанией на палубу, подождем, пока она подсохнет.
Эррингтон и Гулдмар спустились в кают-компанию. Когда они вошли, Дюпре обучал Тельму игре в шахматы, а Макфарлейн и Лоример сосредоточенно наблюдали за ними. Девушка взглянула на вошедших и, слегка покраснев, улыбнулась обоим.
– Это такая замечательная игра, папа! – сказала она. – А я такая глупая, не могу в ней ничего понять! Вот месье Пьер пытается добиться, чтобы я запомнила, как ходят фигуры.
– Нет ничего легче! – заявил Дюпре. – Я объяснял вам, как ходит офицер, или слон, – вот так, по диагонали. Вы все хорошо усваиваете! Но по прямой офицер ходить не может. Вы прекрасно и очень быстро все запоминаете, мадемуазель Гулдмар. Вы уже отлично поняли, как ходят ладья и конь. Теперь возьмем королеву. Как я уже говорил, королева может ходить как угодно – и все остальные фигуры дрожат от страха перед ней!
– Почему? – спросила девушка, чувствуя некоторое смущение, поскольку Филип подошел к играющим, сел рядом с ней и смотрел на нее так, что в его взгляде безошибочно угадывалось что-то похоже на чувство собственника.
– Почему? – переспросил Пьер. – Ну, вообще-то причина этого проста! Ведь королева – женщина, а все должны удовлетворять ее прихоти!
– И король? – поинтересовалась девушка.
– А! Бедный король! Сам он может очень мало – почти ничего! Он может за один ход передвигаться всего на одну клетку, да и то с большим трудом и после долгих колебаний – это, если хотите, маленькая деревянная копия Людовика Шестнадцатого!
– Тогда получается, – тут же заметила девушка, – что смысл игры в защите короля, который не стоит того, чтобы его защищали!
– Совершенно точно! – рассмеялся Дюпре. – Здесь, в этой замечательной игре, словно воспроизводится история многих государств! Мадемуазель Гулдмар прекрасно все сформулировала! Шахматы – это игра для тех, кто собирается создать республику. Все замыслы и расчеты, все ходы пешек, офицеров, коней, ладей и королев – все это направлено на то, чтобы защитить трон, который защищать не следует! Великолепно! Мадемуазель, вы, похоже, не из тех людей, которые считают себя монархистами!
– Я не знаю, – сказала Тельма. – Никогда не думала о таких вещах. Но короли должны быть великими людьми – умными и властными. Они должны быть лучше и храбрее всех своих подданных, разве нет?
– Несомненно! – подал голос Лоример. – Но, как это ни любопытно, они редко являются таковыми. Что касается нашей королевы, да благословит ее Господь, то…