– Ну-ка, ну-ка! – перебил друга Эррингтон, беззлобно посмеиваясь. – Я не позволю сказать ни одного плохого слова о нашей милой старой леди, Лоример! Да, конечно, она ненавидит Лондон и не любит, когда на нее глазеют толпы людей, – думаю, в этом она совершенно права и ее можно понять. Я также очень хорошо понимаю, что ей нравится посидеть в тишине и покое за чашечкой чая в компании какого-нибудь старого скотч-терьера, которому все равно, кто она – королева или уборщица.
– Я думаю, – медленно произнес Макфарлейн, – королевский титул подразумевает, видите ли, некие обязанности. И хотя я не возражаю против определенных привычек ее величества, касающихся времяпрепровождения у домашнего очага, есть некоторые вопросы, которым она могла бы уделять больше внимания.
– Тьфу ты! – весело воскликнул Эррингтон. – Вы только посмотрите на этого заложника нации, принца Уэльского! У бедняги нет ни минуты покоя. То он закладывает какие-то фундаменты, то открывает музеи, инспектирует то, посещает это… Он словно ослик уличного торговца фруктами, которому хозяин по просьбе клиентов кричит то «тпру», то «но». Если он улыбается какой-то женщине, в прессе тут же сообщают, что он в нее влюблен. Если же он искренне скажет, что считает ее миловидной, возникнет такой скандал, что беды не оберешься. Этот член королевской семьи несчастный человек! Я жалею его от всей души! Немытые представители низших слоев, в три горла пьющие пиво и джин, требующие сокращения рабочего дня и желающие, чтобы их работа была максимально легкой и выгодной, страдают ничуть не больше, чем Альберт Эдуард. Все думают, что он бездельничает и купается в роскоши, а он по сути не принадлежит самому себе. Куда там! Он не может съесть баранью котлету без того, чтобы на следующий день в газетах не появилось сообщение под заголовком: «Диета принца Уэльского». Его жизнь – сплошное мучение, я уверен!
Гулдмар, поразмыслив немного, сказал:
– Я очень мало знаю о королевских особах и принцах, но мне кажется, из того, что я знаю, следует, что их реальные полномочия очень невелики. Они просто марионетки. В прежние времена они действительно обладали властью, но теперь…
– Я вам скажу, кто властвует над людьми в наше время, – горячо заговорил Дюпре. – Это ручка[16]. Назовем ее на французский манер – мадам ла-плюм. Небольшая черненькая штучка, царапающая бумагу, – это настоящая дьяволица, императрица, властвующая на территории всех государств. Вместо короны у нее перо, а вместо королевской мантии – чернила! Она свободно резвится в бесконечных залежах бумаги, а тем временем короли и представители аристократии вынуждены трястись от страха перед ней и опасаться свержения. Mon dieu! Если бы у меня был литературный дар, я бы завоевал весь мир!
– Но в мире и так огромное количество пишущих людей, Пьер, – с улыбкой заметил Лоример. – Однако что-то незаметно, чтобы они что-нибудь завоевали.
– Потому что они боятся! – парировал Дюпре. – Потому что им не хватает мужества для того, чтобы честно высказать свое мнение! Они просто не осмеливаются сказать правду!
– Клянусь моей жизнью, я считаю, что вы правы, – сказал Эррингтон. – Если бы нашелся человек, который отыскал в себе силы заявить правду и осудить ложь, вполне возможно, что он смог бы завоевать мир – или, по крайней мере, заставить его себя бояться.
– А разве в мире так много лжи? – застенчиво поинтересовалась Тельма.
Лоример с мрачным видом взглянул на нее.
– Боюсь, что так, мисс Гулдмар! – сказал он. – Я думаю, этого добра каждый год набирается более чем достаточно – чего-чего, а неурожая на ложь никогда не бывает! Но вот что я скажу, Фил! Посмотри, как сияет солнце! Пойдемте на палубу – мы, вероятно, уже скоро вернемся в Альтен-фьорд.
Все собравшиеся в кают-компании встали, надели кепки и отправились на палубу – за исключением Эррингтона, который почему-то немного замешкался. Увидев, что Тельма вот-вот отправится наверх вместе со всеми и уже идет к двери следом за отцом, он негромко окликнул ее:
– Тельма!
Девушка замедлила шаги и, немного помешкав, обернулась к нему. Ее отец, заметив это, улыбнулся ей, поощрительно кивнул и, шагнув за порог кают-компании, исчез из виду. С отчаянно бьющимся сердцем Тельма быстро подошла к своему возлюбленному и, когда он взял ее руки в свои, шепотом спросила:
– Ты ему сказал?
– Твоему отцу? Да, моя дорогая, – негромко ответил Филип, нежно целуя губы, которые девушка ему подставила. – Можешь радоваться – он все знает. Ну же, Тельма! Скажи мне еще, что ты меня любишь, – я ведь, по сути, до сих пор так и не слышал от тебя именно этих слов!
Девушка с мечтательной улыбкой прижалась к груди Филипа и снизу вверх заглянула ему в глаза.
– Я не могу просто так взять и произнести их! – сказала она. – В моем сердце не находится слов, которые могли бы это выразить! Если бы я могла рассказать тебе, что я чувствую, я уверена, это показалось бы глупым, потому что все это так странно, так необычно… – Девушка вдруг умолкла, и лицо ее побледнело. – Ох, – пробормотала она после паузы с легкой дрожью в голосе, – это ужасно!
– Что ужасно, моя любимая? – спросил Эррингтон, привлекая ее еще ближе к себе и обнимая крепче.
Тельма глубоко вздохнула.
– То, что у меня теперь нет собственной, только моей жизни! – ответила она, и по звуку ее голоса Эррингтон понял, что она говорит серьезно. – Я отдала ее – тебе! А ты свою – мне! Тебе это не кажется странным и даже почти грустным? Как быстро у тебя бьется сердце, бедный мальчик! Я слышу его удары у тебя в груди. Тук! Тук! – Девушка снова посмотрела в лицо Филипу и ласково погладила своей маленькой белой ручкой его щеку. – Филип, – сказала она очень тихо, – о чем ты думаешь? У тебя глаза так ярко сияют! Ты знаешь, что у тебя красивые глаза?
– Правда? – рассеянно уточнил Эррингтон, глядя на прекрасное, невинное, светящееся счастьем лицо девушки и дрожа всем телом от сдерживаемой страсти. – Нет, я об этом не знаю! А твои глаза похожи на две звезды, упавшие с небес! О, Тельма, дорогая моя! Да поможет мне Бог стать достойным тебя.
Последние слова баронет произнес с большим жаром, а затем принялся нежно, с благоговением и даже оттенком страха, словно не веря самому себе, целовать девушку. Все его мужское существо было озадачено и поражено невероятной, чудесной простотой и чистотой самой природы этой девушки. Как прямо и откровенно она сказала, что ее жизнь теперь принадлежит ему – ему! Мог ли он считать, что заслуживает быть обладателем, хранителем и защитником этой белой лилии из райского сада? Тельма так же отличалась от всех остальных женщин, с которыми он был знаком, как райская птичка от обыкновенного воробья. Тем временем, пока все эти мысли проносились в голове у сэра Филипа, девушка мягко освободилась от его объятий и гордо, но в то же время нежно улыбнулась.
– Достойным меня? – тихонько и немного задумчиво переспросила она. – Да это я должна молиться, чтобы Бог помог мне стать достойной тебя! Не надо путать, Филип.
Эррингтон ничего не ответил – просто восхищенно посмотрел на Тельму, прекрасную, словно молодая императрица, в своем простом белом платье.
– Тельма, – вдруг спросил он, – ты хоть знаешь, насколько ты красива?
– Да! – просто ответила она. – Я это знаю, потому что похожа на свою мать. Но сама по себе красота ничего не значит – важно, чтобы женщину любили. Это сразу все меняет! Сейчас, например, мне кажется, что я намного красивее, чем раньше, потому что тебе приятно на меня смотреть!
Филип засмеялся и взял девушку за руку.
– Какой же ты ребенок, – сказал он. – Дай-ка я рассмотрю как следует твой маленький пальчик.
С этими словами он, позвенев цепочкой для часов, достал из жилетного кармана изящное кольцо с бриллиантами.
– Оно принадлежало моей матери, Тельма. После ее смерти я всегда ношу его с собой. Я поклялся никогда не расставаться с ним – за исключением одного-единственного случая.
И Эррингтон надел кольцо на средний палец левой руки Тельмы. При этом камни ярко сверкнули. Девушка устремила на Филипа изумленный взгляд.
– И ты расстаешься с ним сейчас? – с явным удивлением осведомилась она. – Я не понимаю!
Филип ответил ей поцелуем.
– Не понимаешь? Тогда я объясню еще раз, Тельма! И ты не будешь смеяться надо мной, как было в первый раз, когда я тебя увидел! Да, я решил, что никогда не буду расставаться с этим кольцом – пока у меня не появится невеста. И тогда я подарю его ей. Теперь ты понимаешь?
Девушка густо покраснела и опустила глаза под испытующим взглядом любимого.
– Большое тебе спасибо, Филип, – смущенно пробормотала она и, казалось, хотела добавить что-то еще, но тут в кают-компанию неожиданно вошел Лоример. Он посмотрел на Эррингтона, потом на Тельму, затем перевел взгляд обратно на Филипа и улыбнулся. Наверное, так улыбаются храбрые солдаты на краю гибели, перед тем как раздастся смертельный выстрел. Своей небрежной походкой, с непринужденным видом он сделал несколько шагов вперед, снял кепку, а затем с весьма серьезным видом отвесил вежливый поклон.
– Позвольте мне стать первым, кто поздравит будущую леди Эррингтон! Фил, старина! Желаю вам счастья!
Глава 15
Почему бы, сэр, в жульнической игре, в которой участвует весь мир, самые умные мошенники не могли бы, при противостоянии друг с другом, случайно выдать свои самые сокровенные секреты – к их собственному удивлению и к бесконечному изумлению их друзей?
В тот вечер, когда Олаф Гулдмар и его дочь покинули яхту, Эррингтон отправился их провожать, не отказав себе в удовольствии доставить свою красавицу невесту до самой двери ее дома. Все трое по дороге молчали – старый фермер был задумчив, Тельма стеснялась, а сам Эррингтон был слишком счастлив, чтобы говорить. Дойдя до дома Гулдмаров, они увидели Сигурда, который свернулся калачиком под крыльцом и лениво перебирал ветви розовых кустов. Однако, услышав шаги, он поднял голову, издал какое-то невнятное восклицание и убежал. Гулдмар с немалой силой досадливо хлопнул себя ладонью по лбу.