– Ему становится все хуже и хуже. Бедный парнишка, – с оттенком горечи сказал он. – И все же среди его болезненных фантазий иногда попадается что-то, что говорит о его даре предвидения и о том, что у него случаются какие-то проблески ума. Ты не поверишь, Тельма, девочка. – Гулдмар повернулся к дочери и обнял ее одной рукой за талию. – Он, похоже, знал, как обстоят дела между тобой и Филипом, когда я еще и понятия ни о чем таком не имел!
Это был первый намек со стороны Гулдмара на помолвку Тельмы и Эррингтона, и она, зардевшись, чуть опустила голову.
– Ну, не надо, зачем же тебе прятать лицо! – весело продолжил пожилой фермер. – Неужели ты думаешь, что старый отец омрачит своей птичке лето? Только не я. Я ведь почти не рассчитывал, моя дорогая, что в нашем диком мире тебе удастся найти гнездышко, достойное тебя!
Гулдмар помолчал какое-то время, с нежностью глядя на дочь, которая прильнула к его груди, а затем, обращаясь к Эррингтону, продолжил:
– Мой мальчик, в нашей северной религии есть притча о двух возлюбленных, которые как-то раз в самый разгар зимы, в холодную, ветреную ночь, рассказали друг другу о своей страсти. Они жили одни в горах, в скромной хижине, вдали от какого-либо другого человеческого жилья, а вокруг них расстилались огромные пустые пространства промороженного снега, покрытого настом. Они были отправлены на землю богами, и потому боги защищали их. Но случилось так, что после того, как они поклялись в верности друг другу, дверь их заваленной снегом хижины вдруг распахнулась – и раз! Внезапно весь окружающий пейзаж резко изменился. Лед и снег исчезли, холмы мгновенно покрылись травой и цветами, небо очистилось от туч и стало ярко-голубым. Запели птицы, зажурчали освободившиеся ото льда ручьи, а все вокруг залили яркие лучи солнца. Это сделала богиня Фрида – благодаря ей первый поцелуй, которым на ее глазах обменялись возлюбленные, отменил на земле Зиму, и вместо нее пришла Весна. Это красивая история, и в ней заключена правда, которая действует во всем мире, для всех мужчин и женщин, исповедующих самые разные веры и религии! Только полностью скованное льдом сердце не растает от любви. И мое сердце, несмотря на возраст, тоже молодеет от радости за моих детей.
Гулдмар мягко подтолкнул дочь к Филипу и уже с большей серьезностью сказал:
– Иди к нему, дитя! Иди, твой старый отец благословляет тебя! И не забывай, что три главные достоинства жены – верность, скромность и послушание. Доброй ночи, сын мой. – Старик с жаром пожал Эррингтону руку и улыбнулся. – Ты будешь желать Тельме спокойной ночи дольше меня, так что я, пожалуй, вас оставлю!
С этими словами Гулдмар кивнул и направился в дом, весело насвистывая, чтобы дочь и ее жених не подумали, будто он чувствует себя одиноким и брошенным. После его ухода Тельма и Филип принялись медленно ходить взад-вперед, обмениваясь обычными в таких случаях клятвами, которые любому постороннему человеку показались бы глупыми, но тем, кто их произносит, кажутся непередаваемо замечательными, чудесными, очаровательными и совершенно необходимыми, хотя, возможно, и странными. Строго говоря, какой смысл в вопросах, которые люди в таких случаях задают друг другу? «Когда ты впервые понял, что любишь меня? Что ты почувствовала, когда я сказал то-то и то-то? А я тебе часто снилась? Ты будешь любить меня всегда-всегда-всегда?» Ну, и так далее, до бесконечности. «Это какая-то смехотворная чушь!» – воскликнет грубая домработница, привыкшая считать себя рационально мыслящей. Или, скажем, внешне равнодушный и флегматичный, старающийся избегать волнений, но на самом деле суетливый и нервный, совершенно одинокий старый холостяк. Но! Всегда найдутся люди, которые расскажут вам, что в какие-то периоды жизни этих людей то, что они теперь называют «смехотворной чушью», казалось им чем-то куда более важным, чем упадок и разрушение целых империй. Да что там, эта сентиментальная чушь была для них важной, как воздух, и в душах их бушевали сильнейшие эмоции – надежда, страх, неуверенность, радость, отчаяние, тревога и все прочие сильные человеческие чувства, которые только существуют на свете и которые можно вообразить! Филип и Тельма, молодые люди в самом расцвете сил, красоты, пьяные от счастья, пребывающие в блаженном трансе, только что попали в свой персональный рай и теперь бродили по его саду, и каждый цветок, каждый листочек казался им особенным, вызывал их живой интерес. Нескончаемое блаженство Любви, невероятное счастье, приносимое ею, ее сладостный экстаз – все это манило молодых людей дальше и дальше в глубины райского сада, залитого золотыми лучами солнца, по лужайкам, усеянным цветами, источающими чудный аромат, сквозь заросли розовых кустов и листвы, пахнущей лилиями. Они шли и шли по этому пути, и их соединившиеся сердца были полностью погружены друг в друга. И казалось, не будет конца этим чудесам, и снова и снова открывались перед ними сияющие просторы. Они продолжали шептать друг другу милые глупости, стоящие всех мудрых речей, которые когда-либо произносились на земле. Наконец, когда настало время расставаться, и Филип еще более неохотно, чем Ромео Джульетте, сказал своей спутнице «Спокойной ночи!» и в прощальном поцелуе прижался губами к нежным губам своей любимой, ему наконец удалось разгадать загадку, которую он уже давно безуспешно пытался разрешить. И разгадка состояла в том, что жизнь стоит того, чтобы беречь ее, лелеять и пытаться сделать лучше. Весь секрет, оказывается, был заключен в том, что Любовь, одна Любовь и только Любовь – основа Вселенной, благодаря которой мир представляет собой единое целое! Эррингтон принял этот ответ, который все разъяснял и снимал все, даже самые сложные и запутанные вопросы. Сердце его наполнилось ощущением глубокого удовлетворения, а душа – спокойствием и уверенностью.
Тем временем, пока Эррингтон отсутствовал на борту яхты, Лоример взялся сообщить новость Дюпре и Макфарлейну. Шотландец уже успел кое-что заподозрить, но все же оба молодых человека оказались совершенно не готовы к тому, что все случится так быстро. Лоример изложил ход происшедших событий на свой лад.
– Вот что я вам скажу, парни! – сказал он с беспечным видом, когда все трое сидели на палубе и покуривали, – будьте поосторожнее! Если вы станете слишком много и пристально смотреть на мисс Гулдмар, Фил может на вас наброситься!
– Ха-ха! – лукаво воскликнул Дюпре, – значит, наш дорогой Филип влюбился?
– Случилось нечто большее, – сказал Лоример, глядя на кончик своей зажатой между пальцами сигареты, – он теперь помолвлен.
– Помолвлен! – возбужденно вскричал Макфарлейн. – Ну надо же! Ему дьявольски повезло. Он отхватил себе лучшую женщину в мире!
– Что же, он все сделал правильно, – несколько мрачно заметил Дюпре и несколько раз кивнул. – Филип – умный молодой человек! И очень везучий! Я лично не создан для брака. Нет! Брак связал бы мне руки, превратил бы меня в узника, заключенного в тюремной камере, а это меня не устраивает. Но если бы я склонялся к жизни в неволе, я бы тоже захотел, чтобы моим надсмотрщиком была прекрасная мадемуазель Гулдмар. Какая же она красивая, mon dieu! Она просто несравненная по красоте!
Лоример ничего на это не сказал, Макфарлейн тоже. После небольшой паузы Дюпре заговорил снова.
– А вам известно, шер Лоример, когда наш Филип, собственно, женится?
– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Лоример. – Я знаю, что он помолвлен, и это все.
Внезапно Макфарлейн захихикал.
– Вот что я скажу, Лоример, – промолвил он, и в его глубоко посаженных серых глазах замелькали искорки лукавства. – Было бы очень забавно увидеть лицо Дайсуорси, когда он об этом узнает. Господи боже! Он наверняка разразится ругательствами и проклятиями, как моя тетка из Глазго или та старая ведьма, что приходила к Гулдмарам вчера вечером и ругалась на мисс Тельму!
– На редкость неприятная старуха, – с задумчивым видом сказал Лоример. – Интересно, что она всем этим хотела сказать!
– Она хотела сказать, mon cher, – беззаботно заметил Дюпре, – что прекрасно понимает: сама она старая и уродливая, а мадемуазель – молодая и восхитительно красивая. Этого вполне достаточно, чтобы вызвать со стороны старой леди поток сквернословия!
– А вот и Эррингтон! – сказал Макфалейн, указывая на лодку, которая быстро двигалась в сторону яхты со стороны причала Гулдмаров. – Лоример, мы его поздравим?
– Если хотите! – ответил Джордж. – Полагаю, он не станет возражать.
Как только сэр Филип поднялся на палубу яхты, друзья стали радостно жать ему руку и, перебивая друг друга, желать ему счастья. Он поблагодарил их в довольно простой и прямолинейной мужской манере, нисколько не смущаясь, в отличие от многих современных молодых людей, которые сочли бы это весьма уместным в такой ситуации.
– Собственно, – откровенно сказал он, – я сам себя поздравляю. Я знаю, мне повезло больше, чем я заслуживаю!
– Ну и фурор она произведет в Лондоне, Фил! – вдруг воскликнул Лоример. – Я только что об этом подумал! Боже правый! Леди Уинслей будет рыдать от бессильной злобы и раздражения!
– Надеюсь, нет, – рассмеялся Филип. – Мне кажется, нужны неимоверные усилия, чтобы заставить пролиться хоть одну слезинку из ее холодных сверкающих глаз.
– Вы ей ужасно нравились, Фил! – заметил Лоример. – Вы были ее главным фаворитом.
– У нее все мужчины фавориты, за исключением одного – ее мужа! – весело ответил Эррингтон. – Пойдемте выпьем шампанского, чтобы отметить событие! Будем произносить тосты и пить за здоровье всех по очереди – у нас сегодня вечером достойный повод покутить немного.
Молодые люди спустились в кают-компанию и стали петь песни и рассказывать интересные истории. Лоример веселился больше всех. Участники вечеринки разошлись по каютам только после полуночи, даже не взглянув на невероятной красоты небо – а оно представляло собой самое прекрасное зрелище из всех, которые им до сих пор довелось увидеть за время их путешествия. Небосклон был розового цвета разных оттенков – от густого, почти малинового, до совсем бледного. И на фоне всего этого великолепия мягко сияло солнце, похожее на огромный сверкающий рубин.