Затем, помахав рукой, карлик поспешил занять свое место впереди небольшой группы людей, ожидавших его, и ликующе воскликнул:
– А теперь следуйте за мной! Сигурд знает дорогу! Сигурд – друг всех диких водопадов! Мы пойдем вперед, в горы, через горные реки, в которых вода бурлит и пенится!
И Сигурд запел себе под нос что-то, что ему, как видно, представлялось подходящей песней для прогулки по горам.
Макфарлейн поглядел на него с сомнением.
– Вы уверены? – поинтересовался он. – Уверены в том, что этот малыш понимает, куда идет, и что он не заведет нас в пропасть, приняв ее за водопад, и не бросит там?
Гулдмар густо, от всей души расхохотался.
– Не бойтесь! Сигурд, несмотря на свои странности, лучший проводник, которого вы сможете найти. Он знает все самые короткие и безопасные тропы. А добраться до Ньедегорзе очень непросто, можете мне поверить!
– Простите! Как, вы говорите, называется водопад? – спросил Дюпре.
– Ньедегорзе.
Француз пожал плечами.
– Я сдаюсь, – с улыбкой сказал он. – Мадеамуазель Гулдмар, если со мной что-нибудь случится на этом водопаде с непроизносимым названием, будьте, пожалуйста, моим доктором. Ладно?
Тельма засмеялась и обменялась с Дюпре рукопожатием.
– Ничего с вами не случится, – заверила она. – Если только вы не простудитесь, проведя всю ночь в хижине. Отец, тебе нужно проследить, чтобы наши гости не простудились!
Старый фермер кивнул и, махнув рукой, дал знак остальным. Путешественники двинулись вперед. Во главе группы шел Сигурд. Эррингтон, делая вид, что забыл что-то, немного замешкался, привлек к себе свою нареченную и горячо поцеловал.
– Береги себя, дорогая, – негромко сказал он и, торопливо пустившись за остальными, вскоре догнал их. Они, будучи людьми тактичными, не оглядывались и потому не видели объятий влюбленных.
Сигурд, однако, все видел, и это словно подхлестнуло его, побудив двигаться энергичнее. Он принялся карабкаться на ближайший холм с такой скоростью, что остальным явно нелегко было за ним поспеть. Только когда путешественники ушли достаточно далеко и фермерский дом полностью скрылся из виду, карлик снизил темп движения и зашагал вперед более размеренно и спокойно.
Как только экскурсанты скрылись вдали, Тельма вернулась в жилище и уселась за прялку. Вскоре в комнату вошла Бритта, неся такое же устройство. Какое-то время обе девушки сидели молча, и единственными звуками, раздававшимися в доме, было монотонное жужжание колес двух прялок и воркование голубей, с довольным видом сидящих на подоконнике.
– Фрекен Тельма! – заговорила наконец служанка с застенчивым видом.
– Что, Бритта?
Тельма вопросительно посмотрела на девушку.
– А зачем вам теперь прясть? Вы ведь скоро станете важной леди, а важные леди вообще никогда не работают!
Колесо прялки Тельмы стало замедлять вращение, пока наконец совсем не остановилось.
– Не работают? Разве? – переспросила она с некоторым удивлением. – Думаю, ты ошибаешься, Бритта. Ведь невозможно, чтобы на свете были люди, которые никогда ничего не делают и ведут совершенно праздный образ жизни. А вообще я не знаю, какие они – важные леди.
– А я знаю! – Бритта коротко кивнула с глубокомысленным видом. – Я знала одну девушку из Хаммерфеста, которая ездила в Осло искать работу. Она умела обращаться с иголкой и хорошо пряла. В общем, одна важная леди забрала ее и увезла из Норвегии в Лондон. И там эта леди купила той девушке прялку – просто из любопытства, как она сказала. Потом эта леди стала сажать девушку в углу большой гостиной в своем доме и показывать ее своим друзьям, а те смеялись и говорили: «Как мило!» А Янсена – так звали ту девушку – по-настоящему никогда больше не пряла. Она носила одежду, которую покупала в магазинах. И эта одежда все время рвалась, так что Янсена все штопала ее и штопала, но толку от этого не было никакого!
Тельма рассмеялась.
– Но ведь это, в конце концов, лучше, чем прясть, Бритта, – разве не так?
Лицо Бритты выразило сомнение.
– Я не знаю, – сказала она. – Но я уверена, что знатные леди не прядут. Потому что, как я уже вам сказала, фрекен, госпожа этой Янсены была знатной леди, и она никогда ничего не делала – нет, совсем ничего! Но она носила очень красивые платья и только тем и занималась, что сидела у себя в комнате или каталась в карете. И вы тоже будете так жить, фрекен!
– О нет, Бритта, – решительно сказала Тельма. – Я не смогу без конца бездельничать. Разве это не здорово, что у меня уже так много одежды, сшитой из той материи, которую я напряла? У меня ее вполне достаточно для того, чтобы выйти замуж.
Маленькая служанка погрустнела.
– Да, милая фрекен, – с сомнением произнесла она. – Но я тут подумала – правильно ли это будет, если вы будете носить то, что вы сами спряли? Понимаете, у хозяйки Янсены было множество прекрасных вещей, украшенных шнуровкой, и, когда их возвращали из стирки, многие из них тоже рвались. И Янсене приходилось штопать и их тоже, как и свою одежду. В общем, их ненадолго хватало, а все эти вещи стоят больших денег. Но важные леди должны носить именно такие вещи.
– Я не уверена в этом, Бритта, – сказала Тельма задумчиво. – Но вполне может случиться и так, что вещи из моего приданого не понравятся Филипу. Если ты в таких делах разбираешься, ты должна сказать мне, что годится, а что нет.
Бритта несколько растерялась. У нее были некоторые понятия о жизни в Лондоне, полученные от Янсены, и даже имелось смутное представление о том, что такое «женский гардероб» с обилием красивых, дорогих вещей, снабженных множеством изящных, хотя и бесполезных, украшений и излишеств. Но она не знала, как объяснить все это молодой госпоже, чьи простые вкусы, как чувствовала сама Бритта, совершенно не принимали ничего лишнего, показного, чрезмерного в одежде. Поэтому девушка озадаченно замолчала.
– Знаешь, Бритта, – мягко сказала Тельма, – я буду женой Филипа, и я не должна ничем его расстраивать, даже если речь идет о мелочах. Но я не совсем понимаю – когда я встречалась с ним, я бывала одета так, как одеваюсь всегда. И он никогда не говорил, что с моими вещами что-то не так.
И Тельма с трогательным сомнением поглядела вниз, на свое белое шерстяное платье, и задумчиво разгладила рукой складки на нем. Бритта порывисто вскочила и, подбежав к своей госпоже, с детской непосредственностью горячо поцеловала ее.
– Моя дорогая, моя дорогая! Вы самая красивая в мире! – воскликнула она. – И я уверена, что Филип тоже так думает.
На щеках Тельмы заиграл очаровательный румянец, и она улыбнулась.
– Да, я знаю, что он так считает, – негромко сказала она. – И потом, в конце концов, неважно, кто что носит.
Бритта снова задумалась, с любовью глядя на пышные волосы своей госпожи.
– Бриллианты! – с удовлетворением пробормотала она себе под нос, словно разговаривала с самой собой. – Бриллианты, как те, что на кольце, которое вы носите на пальце, фрекен. Они должны быть у вас в волосах, среди ваших локонов, словно капли росы! И белый атлас, блестящий, да, блестящий! Люди примут вас за ангела!
Тельма весело рассмеялась.
– Бритта, Бритта! Ты говоришь такую чепуху! Никто не одевается с такой роскошью, только королевы в сказках.
– Разве? – и умница Бритта задумалась еще глубже, чем до этого. – Ну что ж, мы посмотрим, дорогая фрекен, мы посмотрим!
– Мы? – удивилась Тельма.
Ее маленькая служанка густо покраснела и c притворной скромностью опустила взгляд, теребя тесемки своего передника.
– Да, фрекен, – тихо ответила она. – Я попросила сэра Филипа позволить мне отправиться с вами, когда вы будете уезжать из Норвегии.
– Бритта!
Удивление Тельмы было куда сильнее, чем могло выразить это ее короткое восклицание.
– О, моя дорогая! Не сердитесь на меня! – взмолилась Бритта. Она раскраснелась, глаза ее сверкали. – Без вас я здесь умру! Я рассказала о своей просьбе вашему отцу. Правда. Рассказала. А потом я пошла к сэру Филипу – он такой благородный джентльмен, такой гордый и в то же время такой добрый. И я попросила его позволить мне остаться вашей служанкой. Я сказала, что знаю, что у всех знатных леди есть служанка, и что если я недостаточно умна, то я могу выучиться и… – Бритта начала всхлипывать. – И еще я сказала, что мне не нужно никаких денег – достаточно будет, если я просто буду жить где-нибудь в укромном уголке того дома, в котором будете жить вы, и шить для вас, видеть вас хотя бы иногда, слышать ваш голос…
Тут бедная девушка окончательно разрыдалась и закрыла лицо передником. На глазах у Тельмы тоже выступили слезы. Она обняла Бритту одной рукой за талию и стала успокаивать ее, говоря ей все ласковые слова, которые только приходили ей в голову.
– Не плачь, Бритта, дорогая! Ты не должна плакать, – ласково проворковала она. – И что тебе сказал Филип?
– Он сказал, – ответила Бритта, все еще содрогаясь от рыданий, – что я х-хорошая и д-добрая девушка и что он рад тому, что я хочу п-поехать с вами! – Блестящие от слез глаза Бритты на секунду вынырнули из-под передника. Поняв по лицу Тельмы, что она не сердится, девушка понемногу стала успокаиваться. – Он у-ущипнул меня за щеку и засмеялся, а потом сказал, что предпочел бы, чтобы именно я была вашей служанкой, а не кто-то другой – вот!
Последнее восклицание было произнесено с явным вызовом. Бритта опустила передник и теперь стояла перед Тельмой, явно довольная собой, хотя нос у нее покраснел, а губы еще подрагивали. Тельма улыбнулась и погладила служанку по каштановым волосам.
– Я очень рада, Бритта! – сказала она совершенно искренне. – Ничто не могло бы понравиться мне больше, чем эта новость. Я должна поблагодарить Филипа. Но я думаю об отце. Что будут делать без тебя отец и Сигурд?
– О, все уже устроено, фрекен, – сказала Бритта, успевшая совершенно оправиться от слез. – Ваш отец собирается, как раньше, отправиться в одно из своих длинных плаваний на «Валькирии» – думаю, самое время воспользоваться ею снова. И Сигурд с ним. Это пойдет на пользу обоим. Да и злые языки в Боссекопе притихнут – они наверняка обрадуются тому, что никого из нас здесь не будет.