Филип чуть сдвинулся в сторону, чтобы лучше рассмотреть водопад. Вдруг он заметил маленькое черное пятнышко, которое быстро и неуклонно двигалось вдоль верхней кромки гребня скального выступа. Эррингтон с удивлением потер глаза. Неужели это Сигурд? Понаблюдав еще несколько мгновений, он испустил громкий крик – пятнышко задержалось в самой верхней точке скалы, там, откуда он сам еще совсем недавно чуть не упал. Теперь фигурка человека отчетливо черно рисовалась на фоне малинового неба. Человечек стоял, выпрямившись, и отчаянно размахивал руками. Да, ошибки быть не могло – это Сигурд!
Не колеблясь более ни секунды, Эррингтон бросился в хижину и, подняв тревогу, разбудил остальных. Его короткого объяснения оказалось достаточно – все участники компании бросились к тому месту, откуда Филип видел карлика. Сигурд все еще находился в очень опасном положении. Он приплясывал на самом краю каменного козырька. Старый Гулдмар побледнел.
– Да защитят его боги! – пробормотал он себе в бороду. После этого он принялся решительно карабкаться наверх, двигаясь к цели длинными, быстрыми шагами. Молодые люди последовали за ним. Каждый из них горел желанием спасти Сигурда. Каждый изо всех сил старался добраться до того места, где находится несчастный карлик, быстрее остальных, чтобы подозвать его к себе или оттащить от пропасти. Все успели преодолеть примерно половину расстояния, отделявшего их от Сигурда, когда шум водопада прорезал отчаянный крик, заставивший всех на мгновение остановиться.
Сигурд заметил людей, спешащих ему на выручку, и теперь весьма сердито и протестующе махал руками, явно давая им понять, чтобы они возвращались. Весь вид маленького уродца говорил о том, что он вне себя от гнева. Сигурд казался сказочным королем, волшебными владениями которого был окрашенный в невероятно красивый малиновый цвет водопад, куда он в гневе пытался не допустить чужаков. Они же, однако, лишь ускорили свое продвижение к цели и уже почти добрались до вершины водопада – но тут еще один пронзительный крик эхом пролетел над подсвеченными солнцем тучами водяной пены и пыли.
Все снова остановились. Сигурда, который, похоже, окончательно обезумел, они теперь видели совершенно отчетливо. Он, повернув голову, посмотрел на них и хорошо знакомым жестом отбросил назад длинные волосы, смеясь, словно в приступе веселья. Затем карлик внезапно поднял руки и сложил ладони вместе над головой, приняв такую позу, словно за спиной у него крылья и он собирается взлететь.
– Сигурд! Сигурд! – закричал Гулдмар, в зычном голосе которого нетрудно было уловить нотки душевной боли. – Вернись! Вернись к Тельме!
Услышав обожаемое им имя, карлик, казалось, на мгновение заколебался. Пользуясь этим мгновением его нерешительности, Эррингтон и Лоример рывком бросились вперед, но было слишком поздно. Увидев их приближение, Сигурд осторожно, плавно шагнул вперед, на самый край водопада, где, казалось, и ногу-то поставить некуда. Затем он с таинственным, хитрым выражением на лице обернулся к тем, кто пытался его спасти, и громко, издевательски рассмеялся.
После этого, все еще держа сложенные ладони над головой, не обращая внимания на раздавшиеся крики ужаса и продолжая улыбаться, Сигурд прыгнул и полетел вниз, вниз, вниз, в ревущую пропасть! На какие-то полсекунды, краткий, скоротечный миг, его жалкая, изломанная фигурка мелькнула среди розовых бликов, играющих среди огромных масс воды, и навсегда пропала, проглоченная водопадом. Сигурда не стало – со всеми его поэтическими иллюзиями и заблуждениями, с его мечтами, с так и не высказанной любовью и всеми мучившими его горестями. Сигурд исчез там, где души, подверженные недугам, лечат и делают совершенными благодаря нежной заботе премудрого и милосердного Господа, того, чьи пути неисповедимы и слишком сложны для нашего понимания.
«Я ушел, госпожа! – Так он, наверное, сказал бы той, что невольно поселила в его сердце неутихающую боль. – Ушел туда, где я стану стройным, сильным и храбрым! Госпожа, если вы встретите меня в Вальхалле, вы меня полюбите!»
Глава 17
Молю, не думай плохо об этом святом человеке! Он ведет тяжелую борьбу с плотью и дьяволом!
Охваченные ужасом свидетели трагедии с минуту стояли неподвижно, не произнося ни слова, – они на какое-то время оцепенели, пораженные тем, как внезапно и быстро все произошло. Затем, придя в себя, они, словно по команде, стали торопливо спускаться к подножию водопада – видимо, всем одновременно пришла в голову мысль, что, возможно, удастся каким-то чудом достать тело Сигурда, хотя несчастный наверняка разбился о торчащие сквозь пенные буруны острые выступы скал, и не приходилось сомневаться, что его труп изувечен до неузнаваемости. Но даже этой возможности судьба им не предоставила. Нигде не было видно ни безвольно носимого водой, ни тем более барахтающегося тела. Пока путешественники смотрели во все глаза, еще не потеряв надежду хоть что-нибудь обнаружить, цвет неба изменился. Из ярко-малинового он стал бледно-фиолетовым, словно аметист, оттенком напоминая траву под названием ломонос. На его фоне стал меняться и цвет пены и брызг, пеленой висящих над водопадом, – они замелькали разными оттенками розового, затем стали нежно-зелеными и наконец приобрели янтарный цвет вина. Первым заговорил Гулдмар. Его голос был немного хриплым – чувствовалось, что в душе у него бушуют сильные эмоции.
– Бедный парень, с ним покончено! – сказал старый фермер, и в глазах его заблестели слезы. – И, хотя боги знают, что делают, все же я не ждал, что его конец будет таким! Да, печальное возвращение нам предстоит. Я даже не представляю, как рассказать о случившемся Тельме! – И старик горестно покачал головой, одновременно принимая сочувственное рукопожатие от Эррингтона. Будущий зять фермера смотрел на него с грустью и состраданием. – Понимаете, – продолжил Гулдмар, – мальчишка не был моим сыном, это правда, и с головой у него в самом деле не ладилось. Но все же мы знали его с тех пор, когда он был совсем малышом. И моя жена очень любила и жалела его из-за того, что он такой – он ведь был в этом не виноват. И Тельма тоже – он ее первый товарищ по играм…
Чувствуя, что вот-вот не сможет больше сдерживаться, фермер резко отвернулся и провел тыльной стороной руки по глазам, а затем довольно надолго умолк. Молодые люди также молчали – самоубийство, совершенное Сигурдом, подействовало на них удручающе и вызвало сильнейший стресс. Они медленно вернулись в хижину, чтобы провести там остаток ночи, но после того зрелища, которое разыгралось у них на глазах, о сне, разумеется, не могли и думать. Даже не пытаясь задремать, они принялись негромко обсуждать случившееся, прислушиваясь к торжественному шуму ветра в кронах сосен, который Эррингтону казался чем-то вроде погребальной песни. Он вспомнил, как в первый раз увидел несчастного карлика, чья жизнь только что оборвалась у него на глазах. Филип вдруг припомнил и странные слова, которые Сигурд сказал тогда, в таинственной пещере, – удивительно, что они всплыли в мозгу Эррингтона именно сейчас!
«Вы пришли сюда как вор золотой полуночи, – сказал тогда карлик, – и вы хотите забрать жизнь Сигурда! Да – да! Это правда – дух не может лгать! Вы должны убить, вы должны украсть – видите, как капля за каплей сочится кровь из сердца Сигурда? А драгоценность, сокровище, которое вы собираетесь украсть, – ах, какая это драгоценность! Другой такой вы не найдете во всей Норвегии!»
Разве не прояснилась скрытая до этого суть этих вроде бы бессмысленных фраз? Но как душевнобольной бедолага смог так быстро и точно все угадать, предвидеть отношения, которые в будущем возникнут между Эррингтоном и Тельмой, – это оставалось загадкой, объяснить которую казалось невозможным. Эррингтон с запоздалым сожалением и угрызениями совести вспомнил также о том случае, когда Сигурд посетил его на яхте и умолял уехать из Альтен-фьорда. Теперь Филипу стало ясно все – он понял, какие желания терзали несчастное существо, которое, имея дар любить горячо и сильно, ощущало себя неполноценным, недостойным любви. Страсти, разрывавшие сердце Сигурда, рвались наружу, и при этом он ощущал страшную ревность и понимал, что ни физически, ни умственно не может состязаться с таким мужчиной, как Филип. Все эти мысли, теснясь в голове Эррингтона, вызывали у него нестерпимую жалость и сочувствие к тайным страданиям Сигурда, к тем пыткам, которым подвергалась его исстрадавшаяся душа. Размышляя об этом, он чуть шевельнул рукой и прошептал, обращаясь к другу, который находился рядом с ним:
– Послушайте, Лоример, у меня такое чувство, что я каким-то образом виноват во всем! Если бы я здесь не появился, Сигурд до сих пор был бы по-своему счастлив.
Лоример ничего не ответил. После небольшой паузы Эррингтон – все так же тихо – продолжил говорить.
– Бедный парнишка! Вы знаете, я не могу представить себе ничего более тягостного, чем день за днем видеть такую женщину, как Тельма, любить ее и понимать, что эта любовь совершенно безнадежна! Господи, да от одного этого состояние его рассудка могло намного ухудшиться по сравнению с тем, что было изначально!
Лоример беспокойно заворочался.
– Да, должно быть, ему тяжело пришлось! – сказал он наконец с явной печалью в голосе. – Может, и хорошо, что теперь все это для него позади. Для многих из нас мироустройство крайне сложно для понимания. Если существует загробная жизнь, то теперь этот парень, вне всяких сомнений, мудрее, чем вы или я, Фил. Наверное, он смог бы нам объяснить, почему для одних мужчин любовь – это благословение Божье, а для других – настоящее проклятие!
На этот раз не ответил Эррингтон. Друзья надолго замолчали. Тишина в хижине стояла довольно долго. В конце концов ее нарушил Олаф Гулдмар, сдавленно воскликнувший:
– Бедный малый, бедный малый! Кто мог представить такое?
К рассвету все были уже на ногах, готовые отправиться в обратный путь. Правда, чувства, которые все испытывали, очень сильно отличались от тех, с которыми они начинали свою экспедицию. Утро оказалось ослепительно солнечным. Поток водопада Ньедегорзе, обрушиваясь вниз, переливался белым и зеленым, и его несмолкающий рев звучал, словно песнь вечной благодарности Создателю. Приостановившись, путешественники бросили последний взгляд на это поразительно красивое зрелище. Сейчас у них имелось еще одно основание для того, чтобы сделать это с особой торжественностью – ведь теперь перед ними была могила Сигурда. Фермер снял кепку с седой головы, и остальные тут же без слов последовали его примеру.