Тельму не пришлось долго уговаривать. Она бросилась к двери, распахнула ее и исчезла, словно птица, обретшая свободу. Радость Бритты при виде госпожи была так велика, что она не нашла, как ее выразить, и обошлась одним лишь счастливым восклицанием. Вскоре экипаж с двумя девушками уже мчался обратно на ферму. Между тем Олаф Гулдмар, Эррингтон и остальные после нелегкой гребли через фьорд прибыли в Боссекоп и прямиком направились к дому мистера Дайсуорси. Гнев старого фермера по пути все нарастал, и к моменту высадки в поселке Гулдмар напоминал вулкан перед извержением. Обнаружив, что входная дверь жилища священника открыта (ее распахнула во время бегства Тельма), приехавшие вошли и резко остановились на пороге гостиной, пораженные увиденным. По полу, стискивая друг друга в объятиях, катались двое борющихся мужчин – один крупный и толстый, другой миниатюрный и худой. Иногда они встряхивали друг друга, иногда застывали в неподвижности, но через некоторое время снова начинали перекатываться по комнате. Оба не издавали ни звука, если не считать тяжелого дыхания более высокого и массивного из участников схватки. Лоример шагнул через порог, чтобы лучше видеть происходящее, а затем разразился неудержимым хохотом.
– Это Дюпре! – крикнул он, объясняя ситуацию остальным. – Боже правый! Как он сюда попал, хотел бы я знать?
Услышав свое имя, француз, в этот момент находившийся сверху, не отпуская мистера Дайсуорси, приподнял голову и радостно улыбнулся.
– А, мой дорогой Лоример! Поставьте сюда колено, будьте добры… Вот так, хорошо! Я немного отдохну! – С этими словами француз поднялся на ноги и принялся приглаживать обеими руками волосы, пока Лоример, выполняя его просьбу, придавливал коленом к полу тушу священника. – Ага! А вот и Филип, и Сэнди, и месье Гулдмар! Но я полагаю, что основная часть работы уже сделана! – И француз гордо просиял. – Заверяю вас, его тело – это один большой синяк! Он не сможет читать молитвы и проповеди много воскресений. Плохо быть таким толстым – ему предстоят нешуточные страдания!
Эррингтон не мог не улыбнуться, оценив хладнокровие Пьера.
– Но что случилось? – спросил он. – Тельма здесь?
– Она была здесь, – ответил Дюпре. – Этот религиозный фарисей заманил ее сюда какой-то фальшивой писулькой, которую ей доставили якобы от вас. Он держал ее взаперти весь день. Когда я прибыл сюда, он требовал, чтобы она его поцеловала, и пытался запугивать. Я рад, что поспел вовремя. – Губы Дюпре снова растянулись в самодовольной улыбке. – Мне удалось одержать над ним победу и хорошенько отделать!
Филип с потемневшим от гнева лицом подошел к лежащему на полу Дайсуорси.
– Отпустите его, Лоример, – сказал он. Затем, дождавшись, когда преподобный медленно поднимется на ноги, издавая жалобные стоны от боли, Эррингтон сурово осведомился: – Что вы можете сказать в свое оправдание, сэр? Вы должны быть благодарны мне, что я не устраиваю вам хорошей экзекуции с помощью хлыста, как вы того заслуживаете, негодяй вы этакий!
– Дайте-ка я с ним разберусь! – подал голос Гулдмар, пытаясь освободиться из крепких объятий удерживавшего его осторожного Макфарлейна. – Я давно мечтал о такой возможности! Дайте же мне его!
Однако Лоример пришел шотландцу на помощь, чтобы удержать рвущегося к Дайсуорси старого фермера, так что Гулдмару освободиться не удалось – он лишь понапрасну сверкал глазами да ругался, поминая своих богов.
Тем временем мистер Дайсуорси со смиренным видом поднял глаза и сложил ладони на груди, демонстрируя благочестивое раскаяние.
– На меня напали и подвергли жестокому физическому насилию, – скорбно проговорил он, – и теперь каждая частичка моего тела испытывает боль и страдание! – Священник глубоко вздохнул. – Но я был справедливо наказан за то, что поддался плотскому искушению. Оно встало на моем пути в виде девушки, которая пришла сюда и воздействовала на меня с помощью магических чар…
Тут Дайсуорси умолк и отшатнулся, увидев, как молодой баронет внезапно резким движением поднял кулак.
– Я бы на вашем месте был поосторожнее! – холодно произнес Филип, в глазах которого появился опасный блеск. – Нас здесь четверо, не забывайте!
Священник кашлянул и, приосанившись, снова изобразил оскорбленное достоинство.
– Я это прекрасно осознаю, – сказал он. – Меня не удивляет то, что безбожники имеют численное превосходство над праведниками! Увы! Почему язычники сбиваются в стаи? В самом деле, почему? Вероятно, потому, что ими движет тщеславие и неверные представления о мире! Я прощаю вас, сэр Филип, я с готовностью прощаю вас! И вас тоже, сэр. – Дайсуорси повернулся к Дюпре, который отнесся к его заявлению с легкомысленным весельем и восторженно кивнул. – Вы в самом деле можете нанести ущерб – и вы нанесли ущерб моему бренному телу. Но вы не сможете ничего сделать с моей душой! И еще вы не сможете ограничить мою свободу говорить то, что я думаю. – Тут лицо преподобного перекосилось в омерзительной, злобной, поистине дьявольской гримасе. – И это мое знамя, которое я всегда буду поднимать в борьбе против всякого рода злодеев, кем бы они ни были – ведьмами, скрывающими свою суть под личиной женской красоты, или заблудшими язычниками…
Тут Дайсуорси пришлось сделать паузу – к его удивлению, Эррингтон презрительно рассмеялся, прервав его тираду.
– Низкий вы человек! – сказал баронет. – Вы ведь из Йоркшира, не так ли? Что ж, я знаком там с многими хорошими людьми и обладаю определенным влиянием. Так вот, постарайтесь понять – я сделаю так, что вас с позором выгонят оттуда! Клянусь, я добьюсь того, что вы будете чувствовать себя настолько неуютно, что просто не сможете там оставаться! Запомните это! Я человек слова! А если вы осмелитесь хоть раз неуважительно отозваться о мисс Гулдмар, я весь дух из вас вышибу!
Мистер Дайсуорси вяло моргнул и достал носовой платок.
– Я верю, сэр Филип, – мягко сказал он, – что вы передумаете и откажетесь от своих слов! Вам не пойдет на пользу, если вы причините мне ущерб в приходе, где мои богослужения пользуются большой популярностью у местного населения. Это не понравится тем людям, которые следуют учению Лютера. О да, – широко улыбнулся преподобный, – вы обдумаете свои слова и откажетесь от них. А я, со своей стороны, я… я… – Дайсуорси слегка замялся. – Я извинюсь! Я желал этой девушке не зла, а только добра, но был неправильно понят, как часто случается с нами, слугами Божьими. Давайте не будем об этом больше говорить! Я вас прощаю – давайте же все мы простим друг друга! Я даже готов распространить мои извинения на вот этого язычника…
Но в этот момент «язычник», то есть Гулдмар, освободился от удерживавших его Макфарлейна и Лоримера и подскочил к священнику. Тот, словно трусливая шавка, отпрянул назад, увидев прямо перед собой лицо старого фермера, горевшее возмущением, и его голубые глаза, в которых на этот раз легко можно было заметить стальной блеск.
– Так ты называешь меня язычником! – воскликнул старик. – Что ж, я благодарен богам за то, что я таков, и я горжусь тем, что действительно таковым и являюсь. Уж лучше я буду самым настоящим варваром, преклоняющим колени перед великими силами природы, чем таким существом, как ты – грязное коварное животное, трусливо ползающее между небом и землей и осмеливающееся называть себя христианином! Тьфу! Да будь я Христом, меня бы при виде тебя стошнило!
Дайсуорси ничего не ответил, но его маленькие заплывшие глазки зло блеснули.
Эррингтон, не желая продолжения этой сцены, сумел оттеснить разгневанного фермера, тихонько сказав ему:
– Думаю, этого достаточно, сэр! Давайте отправимся домой, к Тельме.
– Я тоже собирался это предложить, – вставил Лоример. – Здесь мы только теряем время.
– Ах! – с радостной улыбкой воскликнул Дюпре. – И мистер Дайсуорси будет рад улечься в постель! Уверен, завтра ему будет очень трудно двигаться! А вот и леди, которая за ним поухаживает.
С этими словами француз вежливым жестом поприветствовал Ульрику, которая с каменным лицом вдруг возникла в узком коридоре. Она, казалось, удивилась, увидев всех, кто внезапно появился в доме священника. При этом вид у нее был такой, словно она передвигалась во сне, как лунатик.
– Девушка ушла? – медленно выговорила она каким-то монотонным голосом, словно загипнотизированная.
Дюпре коротко кивнул.
– Да, ушла! – подтвердил он. – И позвольте вам заметить, мадам, что, если бы не вы, она бы здесь и не появилась. Это вы доставили ей ту записку?
Ульрика нахмурилась.
– Меня заставили, – сказала служанка. – Она меня заставила это сделать. Я ей обещала. – Ульрика медленно подняла ничего не выражающие глаза на Гулдмара. – Это Ловиса во всем виновата. Расспросите об этом Ловису. – Женщина, сделав паузу, облизнула высохшие губы. – А где ваш сумасшедший парнишка? – поинтересовалась она с оттенком тревоги. – Он пришел вместе с вами?
– Он мертв! – мрачно и холодно ответил Гулдмар.
– Мертв! – Ульрика, ко всеобщему изумлению, вскинула вверх руки и дико, безумно расхохоталась. – Мертв! Слава Богу! Благодарю тебя, Господи! Мертв! И не по моей вине! Хвала Всевышнему! Он только и годился на то, чтобы умереть. Неважно, как именно он умер. Достаточно того, что он мертв – мертв! Я его больше не увижу. Он больше не сможет проклинать меня! Благодарю Господа за его милосердие!
Внезапно смех Ульрики прервался – она набросила себе на голову передник и бурно разрыдалась.
– Эта женщина, должно быть, сумасшедшая! – вскричал старый фермер, поставленный в тупик таким поведением. Затем, взяв Эррингтона под руку, он сказал: – Вы правы, мой мальчик! Хватит с нас всего этого. Давайте отряхнем с наших ног пыль этого места и отправимся домой. Я сыт по горло!
Покинув дом священника, все прямиком отправились на берег и вскоре уже были на пути к ферме Гулдмара, пересекая в лодке фьорд. На этот раз прилив помогал им. Вечер выдался просто замечательный. Дул легкий прохладный ветерок, волны мерно плескали в борт суденышка. Умиротворяющий пейзаж, который можно было видеть вокруг, вскоре успокоил взбудораженные нервы всех находившихся на борту. Тельма, как всегда, поджидала их на крыльце дома, но казалась более бледной, чем всегда, после всех страхов и потрясений, которые выпали на ее долю. Однако объятия и поцелуи отца и возлюб