ленного вскоре вернули на ее лицо румянец, а в глазах девушки снова появился радостный блеск. О печальной судьбе Сигурда до сих пор не было сказано ни слова – когда она спросила о ее верном товарище, ей сказали, что он «как всегда, где-то носится». Только когда Эррингтон и его друзья вернулись на яхту, старый Гулдмар, оставшись с дочерью наедине, с осторожностью поведал ей печальную новость. Известие вызвало у нее ужасные шок и потрясение – видимо, это было уже слишком для и без того измученных нервов девушки. Она рыдала так, что даже Сигурд, если бы мог видеть это, пожалуй, был бы удовлетворен и благодарен. Подумать только, Сигурда – любящего, преданного Сигурда – больше нет и никогда не будет! Сигурд, ее товарищ по играм, верный друг и помощник, ее обожатель – мертв! Ах, как убивалась о нем Тельма! С какой нежностью и сожалением она вспоминала его странные слова «Госпожа, вы убиваете бедного Сигурда!». С грустью Тельма задумалась о том, не была ли она, ослепленная своим всепоглощающим чувством к Филипу, слишком невнимательна к бедному безумцу. Его бледное, несчастное, вызывающее жалость лицо теперь так и стояло у нее перед глазами. Горе от этой потери было самым тяжелым, которое она испытала с того момента, когда ее мать погрузилась в свой последний, вечный сон. Бритта тоже плакала и не находила себе места – ведь и она хорошо относилась к Сигурду. Поэтому прошло довольно много времени, прежде чем обе девушки смогли в достаточной степени успокоиться, чтобы улечься спать. Когда Тельма, с мокрыми от слез щеками, наконец крепко заснула, ее отец все еще сидел в одиночестве на крыльце, погруженный в грустные размышления. Время от времени он нервно ерошил пальцами седые волосы – то, что произошло с его дочерью в доме Дайсуорси, мучило и раздражало его гордый дух. Он прекрасно понимал, что извинения преподобного ничего не значат, что все жители поселка станут плохо говорить о Тельме и теперь будут еще сильнее настроены против нее. Получалось, что нет никакой возможности предотвратить скандал, пока Дайсуорси находится в Боссекопе и может в любой момент разжечь его. Старый фермер думал и думал, пытаясь предвидеть разные варианты развития событий. Наконец он встал и направился в дом, собираясь отойти ко сну. При этом он продолжал бормотать себе под нос: «Должен быть способ, должен! И я думаю, что чем скорее его удастся найти, тем лучше для девочки».
На следующее утро сэр Филип пришел в дом фермера необычно рано и, закрывшись с хозяином в одной из комнат, о чем-то беседовал с ним наедине более часа. Когда разговор был закончен, в комнату пригласили Тельму и рассказали ей обо всем. Никаких немедленных результатов этот таинственный разговор не принес, во всяком случае, очевидных. Правда, в последующие несколько дней атмосфера в доме фермера заметно изменилась. Сонное спокойствие уступило место суматохе и оживлению. Более того, к удивлению жителей Боссекопа, парусный бриг под названием «Валькирия», принадлежащий Олафу Гулдмару, который в течение многих месяцев стоял на специальных подпорках на берегу, внезапно заметили в водах фьорда. Вальдемар Свенсен, штурман Эррингтона, все время был чем-то занят на палубе брига – похоже, он наводил на судне порядок, чтобы держать бриг в полностью рабочем состоянии. Задавать ему какие-либо вопросы не имело смысла – он был не из тех людей, которые с готовностью удовлетворяют чужое праздное любопытство. Постепенно в поселке стал распространяться слух о том, что Ловисе удалось добиться по крайней мере одной своей цели – Гулдмары собирались уезжать, то есть покинуть Альтен-фьорд!
Поначалу к таким разговорам относились с недоверием. Но они продолжались и становились все более настойчивыми. К тому же они начали обретать кое-какие конкретные подтверждения – к примеру, некоторые видели, как из фермерского дома на борт «Эулалии» и «Валькирии» были перевезены на лодках несколько тюков. Эти приготовления вызвали огромный интерес и любопытство. Однако никто не осмеливался напрямую спросить, что, собственно, происходит. Преподобный мистер Дайсуорси не вставал с постели, сраженный «жестокой простудой», как он объяснил сам, и потому не имел возможности заняться своим любимым делом, а именно разнюхиванием. Поэтому, когда в одно прекрасное солнечное утро «Эулалия» огласила окрестности мощным паровым свистком, который эхом отразился от склонов гор, немногие околачивавшиеся на берегу жители поселка замерли в неподвижности и посмотрели в направлении, откуда до них донесся этот звук, или же спустились на шаткую пристань, чтобы понять, что случилось. Даже священник, несмотря на физические страдания, сполз с постели и приник толстым лицом к окну, откуда ему открывался прекрасный вид на сверкающие воды фьорда. Велико же было его удивление и замешательство, когда он увидел прекрасную яхту, гордо направляющуюся к выходу из фьорда, и следующий за ней на буксире бриг Гулдмара. В какой-то момент яхту чуть качнуло с киля на корму, словно она в знак прощания сделала учтивый книксен темным громадам гор, и на ее средней мачте весело заполоскался английский флаг. Затем судно плавно заскользило по невысоким волнам. Если бы у мистера Дайсуорси имелся полевой бинокль, он смог бы разглядеть на палубе высокую, стройную фигуру девушки, которая, набросив на золотистые волосы малиновый капюшон своего белого платья, стояла и печально глядела на медленно уплывающие вдаль берега Альтен-фьорда. Но глаза ее таили улыбку, в них больше не было слез.
– Тебе грустно, что ты уезжаешь, Тельма? – мягко спросил Эррингтон, осторожно обнимая ее одной рукой. – Ты не жалеешь, что доверила мне свою жизнь?
Девушка шутливо накрыла пальчиками губы Филипа.
– Жалею! Ах ты, глупый мальчик! Я рада и благодарна тебе! Но я ведь прощаюсь со своей прежней жизнью, разве не так? Милый старый дом! И бедный Сигурд!
Голос Тельмы дрогнул, и из ее глаз все же пролились слезы.
– Сигурд счастлив, – мрачно сказал Эррингтон, беря в свою руку кисть девушки и целуя ее. – Поверь мне, любовь моя, – если бы он прожил дольше, на него могла обрушиться какая-нибудь ужасная напасть. Так что лучше уж пусть все будет так, как есть!
Тельма минуту-другую молчала, а затем внезапно спросила:
– Филип, ты помнишь, где я впервые тебя увидела?
– Отлично помню! – ответил Эррингтон, с обожанием глядя в поднятое к нему прекрасное лицо девушки. – Неподалеку от чудесной пещеры, которую я потом исследовал.
Черты Тельмы выразили удивление.
– Ты заходил внутрь? Ты видел…
– Все! – подтвердил Филип и рассказал о своих приключениях в то утро и о своей первой встрече с Сигурдом. Тельма слушала очень внимательно, а когда он закончил, прошептала:
– Знаешь, там спит моя мать. Вчера я в последний раз отнесла ей цветы. Со мной был отец – мы попросили у нее благословения. И я думаю, что она его даст, Филип, – уверена, она знает, какой ты хороший и как я счастлива.
Эррингтон погладил Тельму по шелковистым волосам и ничего не ответил. «Эулалия» к этому времени достигла изгиба Альтен-фьорда, и Боссекоп стал быстро таять вдали. Олаф Гулдмар и остальные вышли на палубу, чтобы посмотреть на него в последний раз.
– Не сомневаюсь, что я снова увижу эти места задолго до тебя, Тельма, дитя, – сказал старый фермер, окидывая прощальным взглядом исчезающий берег. – Хотя, когда ты счастливо выйдешь замуж в Осло, мы с Вальдемаром Свенсеном пройдемся как следует по морю на «Валькирии». Если случится шторм, я на какое-то время снова стану молодым и снова смогу насладиться видом темных могучих волн и почувствовать на лице брызги и морскую пену! Да, мне нравится жизнь моряка-непоседы, и я не прочь иногда ощутить ее вкус. Нет ничего, что могло бы сравниться с бескрайним океаном и могучим ветром!
Сняв с головы кепку, Гулдмар выпрямился и всей грудью вдохнул морской воздух, словно воин, желающий ощутить запах битвы. Остальные слушали его, невольно поддаваясь энтузиазму, с которым он говорил. Тем временем берега Альтен-фьорда полностью пропали из виду, и вскоре «Эулалия» уже бороздила просторы открытого моря. Суда направлялись в Осло, где было решено сыграть свадьбу Тельмы. После этого сэр Филип предполагал оставить яхту на попечение друзей, которым предстояло вернуться на ней в Англию. Сам же Эррингтон собирался направиться со своей молодой женой в Германию. В этой поездке их должна была сопровождать Бритта в качестве служанки Тельмы. Олаф Гулдмар, как он сам незадолго до этого сказал, хотел проделать морское путешествие на «Валькирии», как только судно будет укомплектовано экипажем и полностью оборудовано всем необходимым (он намеревался решить все эти проблемы в столице Норвегии).
Таковы были планы. Пока же вся веселая компания находилась на борту «Эулалии». Эррингтон отдал свою каюту в полное распоряжение своей красавицы-невесты и ее служанки, которая испытывала неописуемый восторг как по поводу перемен в ее жизни в целом, так и в связи с избавлением от преследований со стороны бабки. Суда шли и шли вперед – мимо Лофотенских островов и дальше, и перед ними разворачивались красоты норвежских берегов. А жители Боссекопа понапрасну вглядывались вдаль, ожидая их возвращения в Альтен-фьорд. Короткое норвежское лето подходило к концу. Некоторые птицы уже улетали в теплые края. Словом, все шло как обычно. Казалось, в округе стало даже немного скучно из-за отсутствия «ведьмы» и тех эмоций, которые позволяли держаться «в тонусе» суеверным жителям поселка благодаря случавшимся с ними время от времени приступам возмущения и религиозного экстаза. Тем временем в Боссекоп вернулся прежний священник. Он приступил к выполнению своих обязанностей и освободил от них временно заменявшего его преподобного Чарльза Дайсуорси, который вернулся к своим прежним, обожавшим его прихожанам в Йоркшир. Трудно сказать, была ли удовлетворена отъездом Гулдмаров, а вместе с ними и ее внучки Бритты, старая Ловиса или же она продолжала гневаться. Она почти не выходила из своей хижины в Тальвиге и ни с кем не встречалась, кроме Ульрики. Та стала держаться с куда большим достоинством, чем прежде, и удивляла даже прочих верующих своим набожным и благочестивым поведением и неизменно мрачным видом.