Однако приходилось следовать прихотям капризного социального божества – Моды, если не полностью, то хотя бы частично. Так что прямые, простые платья Тельмы убрали в шкафы, как напоминание о прежней жизни. Их сменили самые дорогие и утонченные туалеты. Некоторые из них тоже выглядели довольно просто, некоторые изысканно, но при этом было весьма трудно определить, какие из них больше шли их очаровательной обладательнице – она во всех выглядела просто замечательно. Сама Тельма казалась довольно равнодушной в этом вопросе – она одевалась в то, что нравилось Филипу, и если он был доволен, она была счастлива и ни к чему в этом плане больше не стремилась. Зато жизнерадостные глаза Бритты загорались гордостью и восхищением, когда она видела свою фрекен, наряженную в великолепные платья из сверкающего шелка или мягкого бархата, с сияющими в волосах уникальными украшениями. Именно Бритта следила за сохранностью изысканных драгоценностей, накапливавшихся на туалетном столике Тельмы. Бритта, по ее собственному мнению, стала довольно важной персоной. Одетая в аккуратное черное платье, в кокетливом муслиновом передничке и симпатичной шапочке, отделанной рюшами, она была весьма привлекательной миниатюрной горничной с розовощеким личиком и непокорными кудряшками. Правда, она совсем не походила на других горничных, работающих в особняках английской знати и зачастую выступающих в роли тренированных соглядатаев и наушниц. Впрочем, обязанностей у них было хоть отбавляй – светские дамы, которых они обслуживали, не могли позволить себе даже такое простое действие, как расчесывание волос. У Бритты же дел было немного, да и то большую их часть она придумывала себе сама. По этой причине она постоянно что-нибудь шила, упаковывала, что-нибудь полировала или стирала с чего-то пыль. Девушка от природы очень наблюдательная, она всегда бывала в курсе происходящего – от ее глаз ничто не ускользало. Но что бы она ни замечала и что бы ни слышала, она всегда держала все при себе и не распускала свой острый язычок. Хотя ее поражало многое из того, что она видела вокруг, ей хватало ума не делать так, чтобы это становилось для всех очевидным, и она старалась сохранять внешнюю невозмутимость и хладнокровие – даже когда она вместе с Филипом и Тельмой путешествовала из Германии в Париж, и у нее от восхищения при виде тех великолепия и роскоши, которые она видела в магазинах, захватывало дух.
В Париже было завершено наполнение гардероба Тельмы. Там пришлось обратиться к некой мадам Розин, известной своим «художественным вкусом». Оценив профессиональным взглядом красоту фигуры и царственную осанку новой клиентки, она использовала все свое мастерство и возможности и добилась того, чтобы платья леди Брюс-Эррингтон вызвали изумление и зависть у всех, кому выпадет их увидеть.
– Благодаря этому заказу люди оценят и мое мастерство, – заявила мадам. – Модель настолько хороша, ее фигура так совершенна, что мои работы предстанут перед всеми в самом выгодном свете. Ко мне буквально хлынут бесформенные заказчицы и будут умолять сшить им платья, думая, что если они будут одеваться у меня, то я смогу сделать так, чтобы они выглядели как миледи. И они заплатят мне хорошие деньги! – Проницательная мадам покачала головой. – Бог мой! Еще какие деньги! Ну, а если они по-прежнему будут выглядеть ужасно, то в этом будет не моя вина.
Несомненно, мадам, трудясь над гардеробом для Тельмы, превзошла саму себя. Она так старалась, и дизайн всего, что она сшила, оказался столь удачным, что «миледи», которая обычно демонстрировала лишь весьма умеренный интерес к собственным туалетам, не могла не восхититься ее мастерством и художественным вкусом, гармоничностью цветов и тем, как замечательно сидели на ней платья «Модного дома мадам Розин». Только в случае с одним туалетом ей потребовалось кое-что обсудить с известной модисткой. Это произошло, когда мадам сама с гордостью принесла в гостиницу вечернее платье из шелка бледного оттенка цвета морской волны, к которому полагалось надевать жемчужины в серебряной оправе. Это было великолепное произведение высокого портняжного искусства. Юбка с волнистым шлейфом, складками и кружевом Тельме понравилась. Но ее шокировал корсаж – держа его в руках, она не могла понять, почему этот элемент наряда так мал по размеру, и смотрела на него с изумлением и явным сомнением в глазах. Наконец она перевела вопросительный взгляд на мадам.
– Должно быть, это еще не готово? – спросила Тельма. – А где же верхняя часть и рукава?
Мадам Розин развела руками и улыбнулась.
– Миледи, это все! – заявила она. – Видите ли, миледи, это вечерний туалет, декольтированный. То есть он предназначен для того, чтобы показать всем, какие красивые и белые у миледи шея и руки. Эффект будет потрясающий!
Лицо Тельмы внезапно помрачнело и приняло почти угрюмое выражение.
– Вы, вероятно, очень испорченная женщина, – заявила она к изумлению мадам Розин, пребывавшей в совершенно безмятежном настроении. – Вы полагаете, что я буду показываться на людях полуобнаженной? Как такое возможно? Я не стану так позорить себя! Моему мужу будет за меня стыдно!
Мадам от удивления на какое-то время лишилась дара речи. Что за странная ей подвернулась заказчица – такая ослепительно красивая, держащаяся с таким изяществом, и в то же время настолько невежественная в представлениях о том, что принято, а что не принято в обществе. Какое-то время мадам Розин молча смотрела на Тельму, а затем попыталась оправдаться.
– Миледи немножко ошибается! – быстро затараторила она с примирительными и в то же время убеждающими интонациями в голосе. – Такова мода. Должно быть, миледи жила в стране, где мода другая. Но если она спросит самого любезного сэра Брюса-Эррингтона, она поймет, что ее платье вполне соответствует приличиям.
На щеках Тельмы проступил болезненный румянец.
– Мне не нравится то, что придется спрашивать мужа о таких вещах, – медленно проговорила она, – но я должна это сделать. Потому что в противном случае я не смогла бы носить это платье без стыда. Мне и в голову не пришло бы появиться на людях в этом наряде, который вы сшили… но… – Тельма сделала паузу и приподняла в руке корсет, вызвавший у нее вопросы, и мягко добавила: – Если вы будете любезны подождать здесь, мадам, я узнаю, что скажет сэр Филип.
Она вышла из комнаты, оставив в одиночестве модистку, которая пребывала в состоянии изумления, граничащего с возмущением. Ей казалось варварством, что женщина с такой божественной кожей, с грудью Венеры и руками, достойными быть запечатленными скульптором, хотела спрятать все это великолепие от общества! Это было смешно, попросту смешно, и мадам, присев, в нетерпении закурила, выдыхая дым раздраженно и презрительно. Между тем Тельма с рдеющими щеками и опущенными глазами рассказала о своих затруднениях Филипу. Тот осмотрел шокирующе крохотный корсет, который она принесла с собой, чтобы показать ему, и на его губах появилась немного грустная, но удивительно нежная улыбка.
– Наверное, тебе кажется, что на эту штуку ушло маловато ткани, дорогая? – спросил он. – И поэтому она тебе не нравится?
– Нет, не нравится, – откровенно призналась Тельма. – Думаю, в этом я буду чувствовать себя совершенно раздетой. Я часто ношу платья, чуть раскрытые у ворота, но это! Но все же, Филип, я не должна тебя разочаровывать, и я всегда буду надевать то, что ты скажешь, даже если сама буду чувствовать себя в этом некомфортно.
– Послушай, что я тебе скажу, дорогая, – сказал сэр Филип, с любовью обнимая супругу одной рукой. – Розин совершенно права. Это очень модная вещь, и в обществе не найдется ни одной женщины, которая не будет очарована ею. Но твои представления на этот счет важнее, чем представления Розин и всего общества, вместе взятого. Так что слушайся своего внутреннего женского инстинкта, Тельма!
– Но чего бы ты хотел? – напрямик спросила она. – Ты должен мне сказать. Ведь я живу для того, чтобы доставлять удовольствие тебе.
Эррингтон поцеловал супругу.
– Ты хочешь, чтобы я по такому случаю отдал тебе приказ? – спросил он, едва удерживаясь от смеха.
– Да! – Тельма с улыбкой посмотрела мужу прямо в глаза. – И я ему повинуюсь!
– Очень хорошо! Тогда слушай! – Теперь Филип обнял жену обеими руками и посмотрел в ее прекрасное лицо с внезапной серьезностью. – Тельма, жена моя, вот что приказывает тебе твой муж и господин. Наплюй на все вульгарные эксцессы моды, и ты доставишь мне этим больше радости, чем человек может выразить словами. Оставайся такой же прекрасной, какая ты есть, и сохраняй чистоту своей души, не опускайся до мнения толпы. И тогда я буду самым гордым из живущих на земле мужчин, потому что для меня ты и моя любовь к тебе – это святое! И последнее. – Тут Филип снова улыбнулся. – Отдай этот корсаж Розин и скажи ей, чтобы она сшила что-нибудь более скромное и полезное с точки зрения здоровья. А теперь, Тельма, – еще один поцелуй! Милая ты моя!
Тельма тихонько засмеялась и отправилась обратно к ожидающей ее разгневанной модистке.
– Прошу прощения за сказанные мной резкие слова, – любезно произнесла она. – Видите ли, я просто не поняла, в чем дело. Но, хотя это платье в самом деле очень модное, я не хочу его носить. Поэтому сшейте к нему, пожалуйста, другой корсет, слегка открытый у шеи. А рукава сделайте до локтя. Вы ведь ничего на этом не потеряете, потому что я заплачу вам назначенную сумму полностью. И простите меня, пожалуйста, за недопонимание и за необдуманные высказывания!
Миледи принесла свои извинения с таким изяществом и в такой искренней манере, что мадам Розин не могла не смягчиться и не ответить на них улыбкой. Правда, в глубине души она пожалела, что такие красивые шея и руки останутся скрытыми от всеобщего обозрения и не станут предметом обсуждения, но все же решила покориться неизбежному. Забрав с собой непристойный, по мнению заказчицы, корсет, она через пару дней предложила ему на замену другой, весьма симпатичный и более подходящий по той простой причине, что он оказался достаточно скромным.