– Я надеюсь, что вы будете очень, очень счастливы! – сказала она просто, с подкупающей искренностью, которую легко было распознать и по ее виду, и по голосу. Это всерьез тронуло девушку из породы янки, что было необычно для нее. Лорду же Алджи поздравление Тельмы показалось таким чудесным, что он почувствовал себя на седьмом небе от восторга, осознав свое новое положение жениха, обрученного с поистине очаровательной девушкой.
Тем временем Джордж Лоример и Пьер Дюпре болтали, сидя в библиотеке. Там было очень тихо и спокойно – вокруг них громоздились ряды книг в огромных шкафах, стояли бюсты поэтов и философов, а на старинном пьедестале возвышалась статуя Афины Паллады. В тени поблескивали блестящие трубы органа. Все это придавало помещению на редкость торжественный вид. Шум от веселья и танцев в расположенной довольно далеко от библиотеки картинной галерее почти не проникал сюда, и Лоример, присев на место органиста, несколько раз осторожно нажал пальцами на клавиши, извлекая из инструмента негромкие звуки.
– Это ваша фантазия, Пьер, – медленно произнес он. – Тельма, возможно, сейчас чувствует себя немного усталой. Может быть. Но я знаю, что она совершенно счастлива.
– Я так не думаю, – возразил Дюпре. – В ней нет того внутреннего света, у нее нет того ангельского вида и того ангельского взгляда, которые мы видели, глядя на нее, в том далеком норвежском фьорде. Бритта тревожится за нее.
Лоример поднял взгляд на приятеля и слегка улыбнулся.
– Бритта? Вы при любом удобном случае упоминаете о Бритте, mon cher! Можно подумать, что вы…
И Лоример, прервав фразу, рассмеялся.
– Вы можете думать что хотите! – воскликнул Дюпре и раздраженно щелкнул пальцами. – Но я бы не променял эту маленькую девчушку ни на одну из собравшихся здесь сегодня дам! Она очаровательная – и она настоящая! Клянусь всеми святыми! Быть искренним, настоящим – это огромное достоинство для любого человека ее возраста! Говорю вам, мой дорогой друг, на душе у прекрасной Тельмы какая-то тяжесть, груз, что-то ее мучает. И Бритта, которая видит ее постоянно, это чувствует – но не может говорить на эту тему. Я вам одно скажу – очень жаль, что Тельма так дружна с леди Уинслей.
– Почему? – заинтересовался Лоример, слегка оживившись.
– Потому что… начал было Дюпре и тут же умолк, поскольку в дверном проеме появилась чья-то фигура, и кто-то обратился к французу мелодичным голосом:
– Что вы здесь оба делаете вдали от всех? – спросила Тельма, с улыбкой подходя к молодым людям. – Вы либо отшельники, либо ужасные лентяи! Гости собираются на ужин. На него вы тоже не пойдете?
– Клянусь всеми святыми! – воскликнул Дюпре. – Я и забыл! Я ведь обещал вашей очаровательной матушке, шер Лоример, сопроводить ее на этот самый ужин. Я, будучи рыцарем, теперь должен лететь как на крыльях!
И француз со смехом умчался, оставив Тельму и Лоримера наедине. Она устало опустилась на стул рядом с органом и посмотрела на Джорджа.
– Сыграйте мне что-нибудь, – тихонько попросила она.
Когда их взгляды встретились, душа Лоримера затрепетала – он смотрел в прекрасные, глубокие, искренние глаза женщины, которую любил. Больше не было смысла скрывать это от самого себя – он по-прежнему любил Тельму страстно, безумно, безнадежно, так же, как и с самого начала.
Повинуясь ее просьбе, он принялся перебирать пальцами по клавишам органа, наигрывая торжественную, немного странную и в то же время проникнутую нежностью мелодию. Тельма слушала, сцепив пальцы на коленях. Затем Джордж заиграл что-то другое, более страстное, чем-то напоминающее шум ветра в горах. К его удивлению и страху, Тельма стала прижимать ладони к ушам.
– Только не это, не это, мой друг! – выкрикнула она почти умоляюще. – Или у меня сердце разорвется! О, Альтен-фьорд!
И Тельма бурно разрыдалась.
– Тельма! Тельма!
Бедный Лоример, вскочив, молча стоял и смотрел на нее с жалостью и отчаянием – каждый нерв в его теле болел и вибрировал от ее плача. У него возникло безумное желание там же, на месте, схватить ее в объятия и прижать к сердцу – всю, со всеми ее горестями, и ему пришлось всерьез сопротивляться этому порыву.
– Тельма, – сказал он наконец мягко, чуть дрожащим голосом, – Тельма, скажите, что вас беспокоит? Вы называете меня своим братом – доверьтесь же мне, как брату. – Наклонившись вперед, он прикоснулся к ее руке. – Я не могу видеть, как вы вот так плачете! Скажите мне, в чем дело? Позвольте, я приведу Филипа.
Тельма посмотрела на Лоримера полными слез глазами. Губы у нее дрожали.
– О, нет, нет, – пробормотала она умоляюще, с нотками тревоги в голосе. – Не надо, Филип не должен знать. Я хочу, чтобы он всегда видел меня улыбающейся и жизнерадостной, так что… ничего, все в порядке! Просто я услышала нечто такое, что вызывало у меня печаль…
– И что же это было? – спросил Лоример, вспомнив недавние замечания Дюпре.
– О, я вам не скажу! – горячо сказала Тельма, вытирая глаза и пытаясь выдавить из себя улыбку, – потому что я уверена, что это ошибка, что все не так и что я была глупа, что всерьез это восприняла хотя бы на мгновение. Но когда познаешь окружающий мир, он кажется жестоким…
– Тельма, что вы имеете в виду? – Джордж смотрел на нее с растерянностью. – Если вас кто-то обидел и причинил вам беспокойство, вам следует сказать об этом Филу. Не надо таить от него никаких секретов – он все поправит, что бы это ни было.
Тельма едва заметно отрицательно покачала головой.
– Ах, вы не понимаете! – жалобно произнесла она. – Да и как вы можете это понять? Вы ведь не отдавали свою жизнь, всю, целиком, какому-то другому человеку, так что не можете знать, что это такое, у вас все иначе. Но если бы вы любили, то есть если бы были такой же, как я – вы постоянно беспокоились бы о том, чтобы казаться вашей любимой женщине человеком, достойным ее любви, и прятали бы от нее все ваши горести и неудачи. В противном случае ваше постоянное присутствие рядом могло бы показаться ей утомительным. А я ни за что на свете не стану беспокоить Филипа своими глупыми фантазиями – потому что он тогда может утомиться еще больше…
– Утомиться?! – перебил Тельму Лоример в величайшем изумлении. – Вы что же, предполагаете, что Филип от вас устал, Тельма? Это самая настоящая чушь! Он вас обожает! Кто вам внушил такие мысли?
Тельма поднялась со своего стула, уже спокойная, с бледным лицом, и с трогательной кротостью сказала:
– Ах, вы тоже меня не понимаете – как и многие другие, кто считает, будто я говорю странные вещи. Простите, что я не такова, как другие женщины – но с этим я ничего не могу поделать. Но я хочу, чтобы вы поняли, что я никогда не скажу ни слова против моего Филипа – он благороднейший и лучший из мужчин! И вы должны пообещать мне не рассказывать ему, что я была так глупа, что расплакалась только потому, что вы наиграли одну песню, которую я пела вам обоим в Норвегии. Так случилось, потому что в этот момент мне немного взгрустнулось, но это ерунда – я бы не стала всерьез беспокоиться или расстраиваться из-за таких вещей. Обещаете?
– Но отчего вы были грустны? – настаивал Лоример, все еще не пришедший в себя после потрясения.
– Ни от чего – в самом деле ни от чего, – ответила Тельма с несколько преувеличенной горячностью. – Вы тоже иногда грустите – вы всегда можете сказать, почему это с вами происходит?
Лоример, конечно же, мог ответить, почему. Но он не произнес ни слова и лишь поцеловал маленькие ручки, которые держал в своих руках.
– Так значит, я не должен говорить Филипу, что вы грустили? – негромко переспросил он спустя несколько секунд. – Но, может быть, вы ему сами расскажете, Тельма? Поверьте мне, лучше не иметь от него никаких секретов. Даже самая маленькая ваша неприятность станет для него падением королевства. Вы ведь знаете, как сильно он вас любит!
– Да – я это знаю! – ответила Тельма, и глаза ее сверкнули. – И поэтому я хочу, чтобы он всегда видел меня счастливой! – Женщина помолчала немного и добавила уже несколько тише: – Я скорее умру, мой друг, чем огорчу его хоть на час!
Джордж, все еще держа в руках ее руки, с грустью посмотрел ей в лицо. Он хотел еще что-то сказать, но в этот самый момент чей-то холодный вежливый голос прервал их с Тельмой беседу.
– Леди Эррингтон, могу я иметь честь проводить вас на ужин?
Это был сэр Фрэнсис Леннокс. Он вошел совершенно бесшумно. Его ноги ступали по толстому бархатному ковру беззвучно. Он оказался совсем рядом с Лоримером, так что тому пришлось торопливо отпустить руки Тельмы, бросив на незваного пришельца подозрительный взгляд. Но сэр Фрэнсис был сама отстраненная вежливость. Он с видом опытного придворного предложил Тельме руку, и той пришлось ее принять, со слегка смущенным видом, хотя она и сама не сумела бы объяснить, почему.
– Сэр Филип везде вас ищет, – дружелюбно заговорил с ней сэр Фрэнсис. – И вас тоже, – добавил он тут же, чуть обернувшись к Лоримеру. – Надеюсь, я не прервал внезапно приятный тет-а-тет?
Лоример залился краской, от чего ему стало даже жарко.
– Вовсе нет, – коротко ответил он. – Я побренчал немного на органе, а леди Эррингтон была так любезна, что согласилась послушать меня.
– Вы вовсе не бренчите, – сказала Тельма с мягким упреком. – Вы очень хорошо играете.
– А! Очаровательное достижение! – заметил сэр Фрэнсиc, мимолетно стрельнув в Лоримера глазами и сопроводив этот взгляд какой-то непонятной полуулыбкой, которую он как будто пытался скрыть. – Я жалею, что у меня никогда не было времени, чтобы посвятить себя приобретению знаний об искусстве. В музыке, например, я совершеннейший неуч! Такой, что, пожалуй, в этом плане у меня нет соперников.
– Но зато вы великий знаток охоты, – вдруг заметил Лоример, и в его словах прозвучала едва слышная нотка сарказма. – Я полагаю, добыча от вас ни за что не убежит?
– Такое случается редко, – холодно ответил сэр Фрэнсис. – Пожалуй, я и в самом деле могу сказать, что никогда!