я почти всю жизнь была бедна, и мне ничего не было нужно. Я не думаю, что для счастья человеку необходимо богатство. Но любовь – ах! Я бы не смогла жить без нее, а теперь… теперь…
Тельма умолкла, и на глазах у нее внезапно выступили слезы.
– Что теперь? – мягко поинтересовалась миссис Лоример.
– Теперь, – тихо продолжила Тельма, – в моем сердце постоянно живет страх! Да! Я боюсь потерять любовь моего мужа. Не смейтесь надо мной, дорогая миссис Лоример! Вы ведь знаете, что иногда люди, которые давно вместе, устают друг от друга – устают видеть перед собой одно и то же лицо, одно и то же тело…
– И что, вы устали, моя дорогая? – со значением спросила старая леди.
– Я? Устала от Филипа? Да я счастлива только в те моменты, когда он рядом! – Глаза Тельмы наполнились нежностью. – Я бы хотела прожить жизнь и умереть рядом с ним, и мне было бы все равно, если бы я никогда не увидела больше никакого другого лица, кроме его!
– Значит, вы считаете, что у него уже нет тех чувств по отношению к вам, которые были когда-то?
– Я думаю, мужчины устроены по-другому, – задумчиво сказала Тельма. – Любовь – всё для меня, но, возможно, не для Филипа. Я считаю, что она только часть мужской жизни, в то время как для женщины это жизнь целиком. Клара однажды сказала мне, что большинство мужей устают от своих жен, хотя они и никогда не признаются в этом…
– Современные социальные доктрины Клары Уинслей фальшивы, моя дорогая, – быстро перебила Тельму миссис Лоример. – Она недовольна своим собственным браком и думает, что и все остальные не удовлетворены так же, как она. Но мы с моим мужем прожили вместе двадцать пять лет и любили друг друга до последнего дня, когда мой дорогой муж умер – и я в тот момент держала его за руку, и… и… если бы не мой мальчик, я бы тогда тоже умерла!
Две блестящие слезинки упали на вязанье старой леди.
Тельма взяла ее за руку и ласково поцеловала.
– Это я понимаю, – мягко сказала она, – но все же я верю, что очень трудно, завоевав любовь, сохранить ее! Завоевать ее, может быть, и легко, но вот сохранить очень сложно, я в этом уверена!
Миссис Лоример посмотрела ей прямо в глаза.
– Моя дорогое дитя, не позволяйте пустой и легкомысленной Кларе Уинслей забивать вашу хорошенькую головку всякой ерундой. Вы слишком разумны, чтобы придерживаться такого мрачного взгляда на жизнь. И вы не должны допускать, чтобы вашу цельную натуру заражали вздорными и глупыми мнениями, забивающими головы праздным модницам, которых я считаю совершенно бесполезными женщинами. Поверьте мне, хорошие мужчины не устают от своих жен, а сэр Филип – хороший мужчина. А хорошие женщины никогда не устают от своих мужей. А вы хорошая жена и станете хорошей, доброй матерью. Подумайте о том, что скоро вас ожидает эта новая радость – и оставьте все современные глупые и искаженные представления о человеческой жизни французским и русским прозаикам. Вот еще не хватало! Чтобы такая замечательная женщина, как вы, тревожилась по поводу всякой ерунды! Скажите Филипу, чтобы он навестил меня, когда вернется – я отругаю его за то, что он оставляет свою птичку скучать одну в ее лондонской клетке!
– Я вовсе не скучаю, – возразила Тельма. – И не надо его ругать, пожалуйста. Бедный мальчик! Он столько работает, у него столько дел, которыми ему приходится заниматься. Он хочет многого добиться – ради меня!
– Ну конечно, это все выглядит именно так, как будто он от вас устал! – рассмеялась миссис Лоример. – Хотя я осмелюсь предположить, что вы бы предпочли, чтобы он оставался дома и целыми днями вы с ним любили друг друга! Глупая девочка! Вы бы хотели, чтобы весь мир был вроде Аркадии, вы выступали в роли Филлис, а сэр Филип – в роли Коридона! Моя дорогая, мы живем в девятнадцатом веке, и дни беззаботных влюбленных пастухов и пастушек прошли!
Тельма тоже засмеялась, и ей стало стыдно за свое мрачное настроение. Фигура Вайолет Вер все еще временами маячила в ее воображении, словно блуждающие болотные огни, но гордость не позволила Тельме упомянуть о ней – главном источнике ее смутной тревоги.
Тельма покинула дом миссис Лоример, который располагался неподалеку от Холланд-Парка, около четырех пополудни. Проезжая по Черч-стрит в Кенсингтоне, она попросила своего кучера остановиться у Церкви кармелитов, известной под названием «Кармз». Тельма вошла в помещение церкви, где в тот момент проходила служба. Встав на колени, она слушала торжественное пение, звучащее в полумраке под сводами, и душа ее наполнялась умиротворением. Сложив перед собой ладони, Тельма молилась искренне, всем сердцем – как всегда, не за себя, а за самого близкого и дорогого ей человека, любовью к которому был полон каждый удар ее честного и искреннего сердца.
– Милый Бог! – шептала она едва слышно. – Прости меня, если я люблю его слишком сильно! Ты, который создал любовь, не станешь гневаться на меня за избыток моих чувств к нему! Пусть твое благословение всегда будет с моим дорогим мужем, и научи меня, как мне стать более достойной твоей доброты и милости и его нежности!
После посещения церкви Тельме стало легче, чем было на протяжении всего долгого дня. Она поехала домой, не обращая внимания на ужасную погоду – туман и холод. Вечером она решила навестить леди Уинслей, чтобы, когда Филип завтра вернется, иметь возможность рассказать, что она не сидела одна, а развлекалась.
Однако, когда она подъехала к дому, Моррис, открывший дверь, сообщил, что леди Уинслей дожидается ее в гостиной, причем уже довольно долго. Тельма заторопилась, чтобы поскорее встретиться с подругой, и при виде нее радостно вытянула вперед руки.
– Мне так жаль, что вам пришлось ждать, Клара! – сказала она. – Почему вы не предупредили меня, что собираетесь приехать? Филипа нет и не будет до завтрашнего вечера. Я ездила пообедать к миссис Лоример. Послушайте, почему у вас такой мрачный вид?
Леди Уинслей внимательно посмотрела на собеседницу. Как чудесно выглядела Тельма! На щеках молодой женщины играл румянец, глаза сияли. Ее темная меховая мантия с богатой собольей отделкой и небольшая шляпка из черного бархата на светлых волосах оттеняли совершенную красоту ее кожи. Ее соперница, разглядывавшая ее во все глаза, в очередной раз позавидовала ее внешности и снова была вынуждена неохотно признать выдающуюся красоту и душевную чистоту той, чье счастье она, Клара Уинслей, собиралась разрушить.
– Вам в самом деле кажется, что я выгляжу мрачной, Тельма? – поинтересовалась гостья с легкой улыбкой. – Что ж, возможно, у меня есть для этого основания. Так значит, ваш муж отсутствует?
– Да. Он уехал сегодня рано утром – ему пришла какая-то телеграмма, и он был вынужден отправиться в поездку. – Тельма подвинула стул к камину и начала снимать мантию. – Садитесь, Клара! Я позвоню, чтобы нам принесли чаю.
– Нет, не звоните, – сказала леди Уинслей. – Не сейчас. Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.
С этими словами она медленно опустилась на бархатную кушетку и посмотрела Тельме прямо в глаза.
– Дорогая Тельма, – начала Клара чуть дрожащим голосом с нотками сочувствия. – Вы сможете выдержать очень болезненное и шокирующее известие, которое, я боюсь, принесет вам очень большое горе?
Румянец разом отхлынул с лица Тельмы, в ее глазах мелькнули тревога и удивление.
– Что вы имеете в виду, Клара? Речь пойдет о чем-то связанном с Филипом?
Леди Уинслей в знак подтверждения наклонила голову, но промолчала.
– Если… – произнесла Тельма, и щеки ее снова немного порозовели. – Если это что-то о той женщине из театра, Клара, то я не хотела бы это выслушивать! Думаю, я была неправа, позволив рассказывать мне что-либо на эту тему, – крайне редко бывает, чтобы сплетни подобного рода оказывались правдой. Жена не должна принимать во внимание скандальные слухи, касающиеся мужа. Предположим даже, что он время от времени встречается с мисс Вер – откуда мне знать, что это не связано каким-то образом с делами кого-то из его друзей? Мне ведь известно, что в тот вечер, когда мы были в театре «Бриллиант» и он отправился за кулисы, он говорил, что это связано именно с делами. Мистер Лавлейс, например, часто посещал мисс Мэри Андерсон – и все это для того, чтобы уговорить ее сыграть роль в пьесе, написанной его другом. Что же касается Филипа, то он человек очень мягкосердечный и отзывчивый. Так что очень возможно, что он делает что-то в этом же роде. Я чувствую себя виноватой из-за того, что на секунду усомнилась в любви моего мужа ко мне. Так что, Клара, давайте не будем говорить на тему, которая мне неприятна.
– Разумеется, вам выбирать, как жить, – холодно сказала леди Уинслей. – Но вы приводите очень глупые сравнения, Тельма. Есть большая разница между Мэри Андерсон и Вайолет Вер. Кроме того, мистер Лавлейс – холостяк и может поступать, как ему заблагорассудится и ходить куда угодно, не вызывая никаких пикантных комментариев. Однако, независимо от того, сердитесь вы на меня или нет, я чувствую, что не буду на самом деле вашей подругой, если не покажу вам это. Вы ведь хорошо знаете почерк вашего мужа, верно?
И Клара протянула Тельме роковое письмо, после чего, глядя прямо в лицо своей жертве, заявила:
– Сэр Филип отправил это Вайолет Вер вчера вечером. А сегодня утром она лично передала письмо мне.
Рука Тельмы дрожала, когда она взяла листок.
– Почему я должна это читать? – спросила она механическим, бесцветным голосом.
Леди Уинслей сначала изумленно приподняла брови, а затем нетерпеливо нахмурилась.
– Почему? Как это почему? Потому что сделать это – ваш долг! У вас что, нет гордости? Вы позволите, чтобы ваш муж писал подобные письма другой женщине – да еще такой?! И ни словом не возразите? Вы должны возмутиться и запротестовать против подобного обращения с его стороны. Это ваш долг перед собой, это дело чести! Очевидно, что никакая любовь не может простить намеренно причиненные сердечную рану и оскорбление.
– Моя любовь может простить все, – тихо ответила Тельма, а затем медленно, очень медленно развернула сложенный листок и медленно прочитала текст письма от начала до конца. Каждое слово, казалось, отпечаталось в ее потрясенном мозгу. Тельме показалось, что она проваливается в какую-то темную бездну. Глядя на буквы, явно начертанные рукой ее мужа, она ощутила холод и тошноту. Глаза ее скользили по строчкам. «…мужчину, который любил и любит вас так беззаветно и который без вас не выдержит усталости от жизни, так что сердце его разорвется!»