— Удостоверения офицеров ФСБ и то подделывают, — парировал Филатов, — а тут простой депутатский значок.
— Все же будьте осторожнее, — напутствовал его Петров. — Это был непростой тип, за ним числилось много чего.
— Буду, — пообещал Филатов.
— Значок вам сейчас вернуть не могу, — сказал на прощание Петров, — это вещдок.
Филатов только махнул рукой.
Визит к следователю дал ему обильную пищу для размышлений. Значит, эта «сладкая парочка» из «вольво» выполнила свое намерение и по крайней мере один из них побывал в могиле Слобо. Подобрал там его значок и приехал с ним в Москву. Зачем? Специально к нему? Вряд ли. Скрываясь от сербской полиции? Уже теплее. Был ли он в розыске во время похорон или попал в него недавно?
Но значок-то ему зачем? Ясно, что он не пытался найти по нему Филатова. Мол, вы тут обронили, а я нашел, пожалуйте мне сто долларов за труды. Может, он возлагал на значок какие-то надежды, думал, что тот откроет перед ним некоторые двери? Значок, конечно, может открыть, но только не сам по себе, а вместе с удостоверением и еще массой других дополнений. Так что надежды албанца тут были беспочвенными.
Ладно, это бог бы с ним, размышлял дальше Филатов. Главное, что ему удалось увидеть в могиле? Вариантов три: гроб пуст, в гробу лежит не тот, в гробу лежит тот. И знает ли сербская полиция, что там побывал этот тип? Здесь только два варианта: знает или не знает. Перемножив одно на другое, получим шесть возможных комбинаций. Что это нам дает?
Филатов обдумал каждую и понял, что ни одна из них для него ничего не меняет. То, что знал этот тип, он унес с собой в могилу. То, что знает сербская полиция, она не скажет никому. Чтобы что-нибудь узнать, нужно проводить собственное расследование, но на это требуются время, силы и деньги.
Для самоуспокоения он, по совету Петрова, обошел весь свой дом, проверяя окна, двери и запоры, а также датчики сигнализации.
— Что ты делаешь? — удивилась жена, никогда прежде не видевшая его за этим занятием.
— Ну, — сказал Филатов, — время от времени необходимо все осматривать.
— И что ты обнаружил?
— У нас все в порядке, — успокоил ее Филатов.
ГЛАВА XXIIПОИСКИ КАТАФАЛКА
Филатов опять вспомнил про катафалк в аэропорту. Чей гроб он встречал? Куда с ним поехал? Почему пассажирам не объявили, что с ними летит покойник? Может, его сняли с другого рейса в последнюю минуту? Но тогда все равно следовало объявить. Или не следовало? Ну знал бы он, что с ними летит усопший, — и что? И ничего. Это дело авиакомпании, какой багаж перевозить, пассажиры тут права голоса не имеют.
Могло быть и так, что гроб планировали отправить вечерним рейсом, а отправили утренним. Почему? Воз можно, это зависело от встречающих — встретить гроб с утреннего рейса они могли, а с вечернего — нет.
Потом, с гробом должны лететь сопровождающие. Кто в салоне сопровождал этот гроб? Что-то он никого похожего на сопровождающих не заметил. Может, их и не было вовсе? Конечно, их не было, иначе опять подали бы трап и открыли дверь, чтобы их впустить. Получается, гроб в полете был безнадзорным. Хотя могло случиться и так, что сопровождающие летели в багажном отсеке вместе с ним. Впрочем, вряд ли, это запрещено.
Но если сопровождающие все же были, то почему у катафалка он никого не заметил? Может, они уже сидели внутри? Или поехали в другой машине?
Филатов попытался навести справки про гроб в аэропорту. Вылетая в очередную командировку, он зашел к начальнику таможни, предпенсионного возраста полковнику с хитроватым лицом.
— Гроб? — удивился таможенник. — Из Белграда? Девятнадцатого марта? Что-то я такого не помню.
— Это было воскресенье, скорее всего, вы не работали, — заметил Филатов.
— Нет, я бы знал. Не было ничего такого.
— Но я ведь сам его видел, — возразил Филатов.
— А вы уверены, что он именно с вашего рейса?
— Думаю, да.
— Вы видели, как его грузили в ваш самолет?
— Нет.
Таможенник развел руками и слегка склонил голову набок:
— Тогда почему вы решили, что он прилетел с вами?
— Я видел такой же в Белграде, — терпеливо объяснил Филатов.
— Но вы могли ошибиться.
— Они выглядели совершенно одинаково.
— Ну мало ли.
— Мне все же кажется, что это был именно тот гроб, — настаивал Филатов.
Лицо начальника таможни приобрело выражение лица взрослого человека, который втолковывает очевидные вещи непонятливому ребенку.
— Не думаю. Рейсов у нас много, он мог прилететь откуда угодно.
— А как бы это установить поточнее? — спросил Филатов.
— Это сложно, нужно ворошить всю документацию. И потом, это конфиденциальная информация, мы не можем распространять ее просто так. Вдруг родственники не хотят, чтобы об этом знал кто-то еще. Тайна частной жизни — закон. Вы, как законодатель, должны это понимать лучше, чем кто-либо другой.
— Но и вы тоже должны понимать, что я не рядовой интересующийся, — попробовал надавить Фи латов.
— Я-то это понимаю, — ответил начальник таможни. — Вы ведь не думаете, что я вот так запросто встречаюсь со всеми пассажирами? Но вы не сотрудник органов, и у вас нет права на оперативно-разыскную деятельность.
— Это не оперативно-разыскная деятельность. Я только хочу получить информацию по единственному вопросу.
— Увы. — Таможенник развел руками.
— Так вы отказываетесь предоставить мне информацию? — спросил Филатов.
— Нет, почему же? — сдал немного назад начальник. — Присылайте депутатский запрос, и мы ответим в установленные законом сроки.
Депутатский запрос! Установленные сроки! Да он просто издевался, этот таможенник. Филатова не устраивало ни то ни другое. Во-первых, сроки слишком велики — целый месяц. А во-вторых, нужно обосновать, для чего ему нужны запрашиваемые сведения. И здесь он не мог указать ничего вразумительного. В самом деле, что он мог написать в таком запросе? В гробу был не тот покойник? Но какой «не тот»? И какой нужен? А может, это вообще был пустой гроб?
— А что, у вас часто прилетают гробы? — спросил Филатов на прощание.
Таможенник снисходительно усмехнулся:
— Чаще, чем вы думаете. И прилетают, и улетают.
— На внутренних рейсах или на международных?
— И там, и там. Чаще, конечно, на внутренних.
— И дорого это стоит?
— Да уж подороже, чем простой багаж, — сказал начальник таможни. — Груз-то специфический, сами понимаете. И негабаритный.
Филатов понимал. Быть может, лучше, чем многие другие. Он встал и холодно попрощался с таможенником.
Депутатский запрос он писать не стал, но навел справки по своим каналам и выяснил, что таможенник лукавил. Гроб действительно прилетел из Белграда. Но вот чье тело в нем прибыло, выяснить не удалось. Эта информация была закрытой даже для сотрудников таможни. Доступ к ней имелся только у начальника и особо доверенных лиц.
Оставался другой путь — попробовать разузнать через похоронную фирму. Но когда он узнал их количество в городе, руки у него опустились. Фирм оказалось более шестисот.
Он вспомнил про охранника.
— Ты номер катафалка записал? — спросил Филатов у него.
Тот смутился:
— У меня ручки не нашлось, я так запомнил.
— Ладно, давай диктуй.
Охранник виновато потупился:
— Забыл я его.
— Как забыл? — неприятно поразился Филатов.
— Вы понимаете, я обычно ничего не забываю, у меня очень хорошая память. Но тут в потасовку одну встрял, получил маленько по голове — и забыл. Со мной впервые такое.
— Говорил же я тебе, записать надо! — с досадой сказал Филатов.
— Так я же запомнил.
— Ну так скажи, раз запомнил!
Охранник молчал.
— Мой учитель физики в школе, — назидательно произнес Филатов, — любил повторять, что самый тупой карандаш острее, чем самая острая память. С тех пор я много раз убеждался в том, как это верно.
— Теперь буду носить карандаш, — покорно согласился охранник.
Филатова взяла досада.
— А ты не мог бы еще раз удариться, чтобы вспомнить?
Охранник посмотрел на него укоризненно.
— Грех смеяться над увечными, — произнес он очень серьезно.
Филатову стало неудобно.
— Извини.
— Бывает, — незлобиво ответил охранник. — Я бы треснулся, если бы это помогло, честное слово.
— Не надо! — остановил его Филатов. — Я пошутил.
Он решил, что этот след потерян навсегда. Примерно через неделю охранник с радостным лицом влетел к нему в кабинет.
— Вспомнил, все вспомнил! — воскликнул он.
Филатов уставился на него с недоумением. Странно было наблюдать такую искреннюю и почти детскую радость на обычно суровом лице бывшего спецназовца.
— Что вспомнил? — спросил он.
— Ну как же! Вы же сами просили — номер катафалка.
— Молодец! — похвалил Филатов. — Давай диктуй!
Охранник положил перед ним бумажку с номером.
— Я сразу записал, — сказал он, — а то мало ли что.
— А это точно он? — усомнился Филатов.
— Точнее не бывает! — заверил его охранник. — Могу поклясться.
— Хорошо, если так. — Филатов спрятал ценную бумажку в карман. — А как вспомнил-то?
— Почти так же, как и забыл, — расплылся в улыбке охранник.
— Как это?
— Лампочка у меня дома перегорела. Я и полез менять. Смотрю, а колба на одной нитке держится. Ну, я ее оторвал, взял плоскогубцы и давай выкручивать цоколь. Но видно, на контакты попал. Меня током и ударило. Причем хорошо так прихватило, не отпустило, как обычно бывает, а трясет и держит. Я прямо все колебания тока чувствую, все эти пятьдесят герц. Хочу выругаться — и не могу, повторяю только первую букву: «Б-б-б-б…» А потом рванулся — и отдернул руку.
— И что?
— Тут и номер всплыл сам собой — отчетливо так.
— Интересно, — произнес Филатов. — А других способностей у тебя не появилось?
— Каких?
— Ну, говорят, что некоторые после сильного удара током становятся ясновидящими.