С каждой тщетной попыткой ввести дозу беспокойство росло. Сознание наполняли образы, воспоминания о мгновениях экстаза невероятной интенсивности. Воспоминания о том, как я оценил гашиш в четырнадцать лет, который позволил мне не только слушать музыку, но и чувствовать ее всем телом. О том, как я стоял под ЛСД с открытым от изумления ртом перед пешеходным светофором, а смена цветов вызывала небольшие взрывы света в мозгу. Рядом были друзья, волшебным образом связанные со мной. Воспоминания о том, как я впервые пустил дозу по вене, что захватило меня так же, как мой первый секс. Я был полон мыслей о том, как смесь героина и кокаина заставила все мои нервные клетки раскачиваться, пока я весь не начал вибрировать от возбужденного напряжения, словно какой-то огромный китайский гонг из плоти и костей. Не переставая я думал о смягчающем действии героина, своего рода «Ленора» для души, что окутывает тебя теплом, как чрево плод…»
Рассказчик хорошо описывает, с какой силой проявляются истинные потребности и чувства, когда наркотик ему недоступен. Однако подлинные чувства нехватки чего-то важного, чувства заброшенности и гнева порождают панику, так что с ними снова приходится бороться с помощью героина. В то же время организмом можно манипулировать с помощью наркотиков для «производства» желаемых положительных чувств. Этот же механизм задействован при потреблении легальных наркотиков, таких как психотропные препараты.
Навязчивая зависимость от веществ может иметь катастрофические последствия именно потому, что она закрывает путь к истинным эмоциям и чувствам. Хотя наркотик и дает эйфорию, стимулирующую творчество, подавленное в результате жестокого воспитания, организм не сможет переносить такое самоотчуждение всю жизнь. Мы видели на примере Кафки и других личностей, что творческая деятельность вроде литературы и живописи способна помочь человеку выжить. Но открыть доступ к подлинному источнику жизни, потерянному из-за жестокого обращения в детстве, она не в состоянии, если человек боится узнать свою историю.
Именно Рембо выступает поразительным примером. Наркотики не смогли заменить душевную пищу, в которой он действительно нуждался, а тело не позволило обманывать себя в собственных чувствах. Но если бы он встретил человека, который помог бы ему полностью осознать разрушительное влияние матери, а не наказывать себя за это, жизнь поэта могла бы сложиться иначе. Таким образом, каждая попытка бегства проваливалась, и Рембо был вынужден снова и снова возвращаться к матери.
Жизнь Поля Верлена тоже закончилась рано. Он умер в пятьдесят один год в нищете, вроде как от наркомании и алкоголизма, растратив на это все свои деньги. Но внутренней причиной, как и у многих других, стало отсутствие осознания, покорность общепринятой заповеди, молчаливое потворство материнскому контролю и манипулированию (часто с помощью денег). В итоге Верлен, понадеявшийся в молодые годы обрести свободу с помощью наркотиков и таким образом явно манипулировавший собой, жил у женщин, возможно у проституток, которые давали ему деньги.
Не всегда наркотик избавляет человека от зависимости и материнского давления. Часто употребление легальных наркотиков (алкоголь, сигареты, медикаменты) – это попытка заполнить дыру, оставленную матерью. Ребенок не получил пищи, которую она должна была ему дать, и он не смог найти ее позже.
В состоянии, свободном от наркотического опьянения, дыра ощущается буквально как физический голод, как голодный спазм в сжимающемся желудке. Вероятно, фундамент наркомании закладывается в самом начале жизни, а значит, и фундамент булимии и других расстройств пищевого поведения возводится по тому же алгоритму. Организм отчетливо дает понять, что он отчаянно нуждался в чем-то (в прошлом), будучи крошечным существом, но его послание неправильно понимают до тех пор, пока эмоции остаются выключенными. Таким образом, нужду маленького ребенка ошибочно понимают как сегодняшнюю, и все попытки устранить ее в настоящем терпят неудачу. Для того чтобы удовлетворить сегодняшние потребности, они должны быть не связаны в бессознательном с потребностями из прошлого.
7. Нам позволено замечать
Одна женщина писала мне, что на сеансах терапии в течение нескольких лет пыталась простить родителям их отчасти опасные нападки, вызванные, по-видимому, психозом матери. Чем больше дочь принуждала себя к прощению, тем глубже погружалась в депрессию. Она чувствовала себя словно запертой в тюрьме. Только рисование помогало ей отогнать суицидальные мысли и сохранить себя в живых. После выставки она продала картины, в ближайшем будущем ей прочили успех. На радостях она рассказала об этом матери, которая тоже порадовалась по-своему: «Теперь ты будешь зарабатывать много денег и сможешь позаботиться обо мне».
Читая это, я вспомнила свою знакомую по имени Клара, которая как-то между делом рассказала мне, как ее овдовевший, но абсолютно здоровый и трудоспособный отец в день ее выхода на пенсию, которому женщина радовалась «как второй жизни», сказал ей: «Теперь у тебя, наконец, будет достаточно времени, чтобы больше заботиться о моих делах». Моя знакомая и без того всю жизнь заботилась о других больше, чем о себе, а потому даже не заметила, что услышанные слова легли на нее новым тяжелым бременем.
Она рассказывала мне об этом случае улыбаясь, почти что с радостью. Семья тоже сочла, что ей пришло время взять на себя роль только что умершего секретаря, хорошо работавшего долгое время, ведь теперь женщина была абсолютно свободна. А что еще делать бедной Кларе со своим досугом, кроме как жертвовать собой ради отца? Уже через несколько недель я узнала, что Клара заболела раком поджелудочной железы. Чуть позже она умерла. Все время знакомая страдала от сильной боли, и мои попытки напомнить ей о словах отца остались неуслышанными. Она жалела, что из-за болезни не могла помогать ему, потому что очень любила папу. Она просто не знала, за что достались ей эти страдания, ведь до того момента она почти никогда не болела и все вокруг завидовали ее здоровью. Клара жила в рамках приличий и истинных чувств, по-видимому, не сознавала. Так что организму пришлось дать о себе знать, но, к сожалению, в семье не нашлось никого, кто помог бы ей расшифровать смысл посланий. Даже ее взрослые дети не были готовы и способны на это.
Иначе было с художницей. Она отчетливо ощутила злость к матери, когда услышала ее реакцию на то, что картины хорошо продались. С тех пор радость дочери погасла, и несколько месяцев она не могла рисовать, снова впав в депрессию. Она решила не навещать ни мать, ни друзей, которые ее поддерживали. Перестав скрывать состояние матери от знакомых и рассказав о ней больше, она снова обрела силу, и радость рисования вернулась. Женщина получила силы после того, как позволила себе почувствовать всю правду о матери. Постепенно произошел и отказ от привязанности, в том числе и от жалости и надежды, что она сможет осчастливить мать, дабы та смогла полюбить ее. Художница приняла тот факт, что не может любить такую мать, и теперь точно знала почему.
Истории со счастливым концом довольно редки, но я думаю, что со временем их будет больше, когда мы сможем понять, что не должны благодарности и тем более жертв родителям, которые нанесли нам травмы. Мы приносили их призракам – идеализированным родителям, которых вообще не существовало. Так почему мы продолжаем жертвовать собой ради призраков? Почему мы застреваем в отношениях, которые напоминают нам о старых муках? Потому что надеемся, что когда-нибудь это изменится, найди мы правильное слово, правильную позицию, правильное понимание. Это значит, что нам снова нужно будет прогнуться так, как мы это делали в детстве, чтобы получить любовь. Сегодня, будучи взрослыми, мы знаем, что наши старания эксплуатировались и что это не была любовь. Почему же мы всё ждем, что люди, которые по каким-то причинам не могли любить нас, в конечном счете начнут это делать?
Если нам удастся отказаться от надежды, то и ожидания отпадут, а вместе с ними и самообман, который сопровождал нас всю жизнь. Мы больше не верим, что были недостойны любви, что должны или можем доказывать обратное. Дело было отнюдь не в нас, а в родителях, конкретно в том, как они справились со своими детскими травмами. В таком случае мы ничего не можем изменить, а можем только жить своей жизнью и менять свое отношение к другим.
Большинство терапевтов считают, что более зрелое отношение взрослых детей способно побудить родителей больше уважать их. Я не могу согласиться с этим мнением, поскольку чаще сталкивалась с тем, что положительные изменения у повзрослевших детей редко вызывали положительные чувства и восхищение у некогда жестоких родителей. Они, наоборот, чаще завидуют, испытывают симптомы отмены и желают, чтобы сын или дочь снова были такими, как раньше, – покорными, верными, терпимыми к жестокости и, в сущности, подавленными и несчастными. Пробужденное сознание взрослых детей пугает многих родителей, и тогда об улучшении отношений не может быть и речи. Но есть и примеры обратного.
Одна молодая женщина, долго мучившая себя ненавистью, с колотящимся от страха сердцем наконец сказала матери: «Мне не нравилась та мать, которой ты была для меня в детстве, я ненавидела тебя, но даже не могла об этом знать». Женщина была поражена тем, что облегчение от этих слов испытала не только она сама, но и ее мать, осознавшая вину. Ведь они обе чувствовали это, но теперь истина была наконец высказана. Отныне можно было строить совершенно новые, честные отношения. Любовь по принуждению – это не любовь. В лучшем случае возникают лицемерные отношения, без настоящего общения, наигранная доброта, которой на самом деле не существует, которая, как маска, должна прикрывать обиду или даже ненависть.
Любовь по принуждению никогда не ведет к искренним отношениям. Одно из произведений Юкио Мисимы так и называется «Исповедь маски». Как маска может рассказать о том, что пережил человек? Никак. То, что она может рассказать в случае Мисимы, имеет чисто рациональную природу. Он смог показать лишь