Многие анорексики думают: «Я должен любить и чтить своих родителей, прощать им все, понимать их, думать о них хорошо, учиться забывать, я должен то и это, но мне ни в коем случае нельзя показывать свои проблемы». Тогда возникает вопрос: кто же тогда я, если пытаюсь отказаться от своих чувств и не знаю, что на самом деле ощущаю, чувствую, хочу, в чем нуждаюсь и почему? Я могу заставить себя добиться многого в работе, спорте, повседневной жизни. Но если я хочу заставить себя чувствовать (с помощью алкоголя, наркотиков, лекарств или без них), рано или поздно я столкнусь с последствиями самообмана. Я стану не более чем маской и даже не буду знать, кто я на самом деле. Потому что источник знания находится в моих подлинных чувствах, которые соотносятся с моим опытом. И хранителем этого опыта является мой организм. Его память.
Мы не можем себя любить, уважать, понимать, игнорируя сигналы эмоций, например гнева. Тем не менее существует целый ряд «терапевтических» правил и техник для манипулирования эмоциями, которые серьезно рассказывают нам, как остановить горе и создать радость. Люди с тяжелыми физическими симптомами приходят за консультацией в клинику в надежде, что они смогут освободиться от терзающей их злости на родителей.
На какое-то время можно получить облегчение через одобрение терапевта. Будто послушные дети, что покорились воспитательным методам матери, они чувствуют себя принятыми и любимыми. Но со временем организм снова даст о себе знать, если его сигналы будут проигнорированы.
Так же тяжело терапевтам приходится при лечении детской гиперактивности. Как интегрировать этих детей в семьи, если их страдания рассматриваются, например, как генетические отклонения или как порок, который следует искоренить? И все это для того, чтобы оставить в тайне истинные причины? Но когда мы будем готовы признать, что корни эмоций в реальности, что они являются реакцией на запущенность, жестокость или, в том числе, на отсутствие питающей коммуникации, мы увидим не бессмысленно слоняющихся повсюду детей, а детей, которые страдают и которым не позволено знать почему. Если нам позволено это знать, мы сможем помочь себе и им. Возможно, мы (и они) боимся не столько эмоций, боли, страха, гнева, сколько всплывающих вместе с эмоциями знаний о том, что на самом деле сделали с нами наши родители.
Большинство терапевтов поддерживают моральное обязательство воздерживаться от возложения вины на родителей при любых обстоятельствах. Это приводит к тому, что пациент добровольно игнорирует причину заболевания, а следовательно, и возможности лечения. Современные исследователи мозга несколько лет назад выяснили, что отсутствие хорошей и надежной связи с матерью с первых месяцев жизни до трех лет оставляет значительные следы в мозге и приводит к серьезным нарушениям. Давно пора распространить эти знания, обучить терапевтов. Наверняка таким образом можно было бы немного уменьшить вредное влияние традиционного воспитания. Ведь именно воспитание, «черная педагогика», запрещает нам сомневаться в родителях. Также и коллективная мораль, религиозные предписания и не в последнюю очередь некоторые теории психоанализа способствуют тому, что даже терапевты не решаются четко разглядеть и признать ответственность родителей. Они боятся сделать родителей виноватыми, считая, что этим можно навредить ребенку.
Но я убеждена в обратном. Правда, которую озвучили, может также пробудить человека, если рядом с ним есть помощник. Конечно, детский терапевт не может заменить родителей ребенку «с отклонениями», но он точно поможет улучшить их отношение к нему, если предоставит им необходимые знания. К примеру, он может открыть родителям доступ к новому опыту, если проинформирует их о значении сближающей коммуникации и поможет больше узнать о этом. Родители часто отказывают в общении ребенку не из злых намерений, а потому что такая форма заботы не была им знакома в детстве и они вообще не в курсе, что так можно. Они вместе со своими детьми могут научиться общаться со смыслом, но лишь тогда, когда перестанут бояться, получив полную поддержку терапевта, который сам освободился от «черной педагогики», то есть будет полностью на стороне ребенка.
Знающий свидетель в лице терапевта способен побудить ребенка с гиперактивностью или другим симптомом почувствовать свое беспокойство, а не выплескивать его, и рассказать о нем родителям, а не бояться его и дистанцироваться от него. Таким образом родители научатся у ребенка тому, что можно иметь чувства, не боясь при этом катастрофы, напротив, может возникнуть что-то новое, что даст опору и обоюдное доверие.
Я знаю одну мать, которая обязана ребенку собственным спасением от деструктивной привязанности к родителям. Несколько лет женщина ходила на сеансы терапии, но все время старалась увидеть в родителях, жестоко обращавшихся с ней в детстве, хорошее. Она очень страдала от гиперактивности и вспышек агрессии у своей маленькой дочери, которую с детства водила по врачам. Многие годы состояние девочки не менялось, мать давала ребенку прописанные лекарства, регулярно водила к терапевту и не переставала оправдывать своих родителей. Никогда осознанно женщина не страдала от родителей, только от ребенка. Но однажды ее терпение лопнуло, и с новым терапевтом она смогла выплеснуть злость, копившуюся в ней тридцать лет, на родителей. Произошло чудо, которое на самом деле им не являлось: в течение нескольких дней девочка начала нормально играть, избавилась от симптомов, начала задавать вопросы и принимать ответы. Ее мать будто бы вышла из густого тумана и только теперь смогла воспринимать своего ребенка. Ребенок, который не используется как объект для проецирования, может спокойно играть, и ему не нужно носиться как сумасшедшему. Он свободен от невыполнимого задания по спасению матери или, по крайней мере, не должен больше сталкивать ее с собственной правдой с помощью «расстройства».
Истинное общение основано на фактах и делает возможным обмен собственными чувствами и мыслями. Сбивающее с толку общение, напротив, основано на передергивании фактов и обвинении другого в нежелательных эмоциях, которые на самом деле направлены на родителей. «Черная педагогика» знает лишь такой, манипулятивный способ общения. До недавнего времени подобная модель воспитания повсеместна, но встречаются исключения, о чем свидетельствует следующий пример.
Семилетняя Мэри отказывается ходить в школу, потому что учительница ее бьет. Мать девочки Флора в растерянности, она не может заставить ребенка идти в школу. Сама она никогда не била Мэри. Женщина идет к учительнице, объясняет ситуацию и просит, чтобы та попросила прощения у ребенка. Учительница реагирует возмущенно: и до чего мы докатимся, если учитель станет извиняться перед ребенком? Педагог считает, что маленькая Мэри заслужила удары, потому что не слушала, когда с ней говорили. Флора на это спокойно отвечает: «Ребенок, который вас не слушает, возможно, боится одного вашего голоса или выражения лица. А от побоев он станет бояться еще больше. Вместо того, чтобы ребенка бить, надо с ним поговорить, завоевать его доверие и избавить от напряжения и страха».
Вдруг глаза учительницы краснеют, она падает на стул и шепчет: «В детстве я не знала ничего, кроме ударов, никто со мной не разговаривал. Я до сих пор слышу, как мать орет на меня: «Ты никогда не слушаешь меня, что мне с тобой еще делать?»
Флору растрогали эти слова. Она пришла с намерением сказать, что бить детей в школе давно запрещено и ей придется донести на учительницу, а вместо этого она видит перед собой искреннего человека, с которым можно поговорить. В итоге женщины вместе подумали, что можно сделать, чтобы вернуть доверие маленькой Мэри. Учительница решила извиниться перед ребенком, попутно объяснив, что ей нечего больше бояться, потому что бить детей запрещено, а она сделала то, что не разрешается. Девочка может пожаловаться, потому что учителя тоже допускают ошибки.
Теперь Мэри с удовольствием ходила школу и даже начала питать симпатию к откровенной женщине, которая проявила мужество и признала свою ошибку. Ребенок хорошо запомнит, что эмоции взрослых зависят от их собственного прошлого, а не от поведения детей. Даже если поведение и беспомощность детей вызывают сильные эмоции у взрослых, дети не должны чувствовать себя виноватыми, хотя взрослые нередко перекидывают вину на них («я тебя ударила, потому что ты…»).
Ребенок с опытом как у Мэри, в отличие от многих других, не станет чувствовать себя ответственным за эмоции других людей, но только за свои.
Вымышленный дневник Аниты Финк
Среди множества писем и дневников, которые я часто получаю, есть многочисленные свидетельства самого жестокого отношения к детям, а также (довольно редко) рассказы о сеансах терапии, которые позволили их авторам избавиться от последствий детских травм. Иногда меня просят рассказать об этих жизненных историях, но в большинстве случаев я колеблюсь, потому что не знаю, будет ли человек, о котором идет речь, рад видеть пересказ собственной жизни в чужой книге через несколько лет. Однажды я решила написать вымышленный рассказ, основанный на реальных фактах. Я подозреваю, что многие люди, не сумевшие найти подходящей терапии, несут в себе подобный источник страданий. Молодая девушка, которую я называю Анитой Финк, рассказывает о своем опыте лечения, которое помогло ей избавиться от одного из самых тяжелых заболеваний, анорексии.
Теперь уже никто (в том числе и медики) не отрицает, что речь идет о психосоматическом недуге, что душа «поражена», если человек, чаще всего молодой, теряет вес до опасного для жизни уровня. Но душевное состояние больных анорексией людей чаще всего остается вне фокуса. По-моему, опять-таки чтобы не нарушать четвертую заповедь.
Эту проблему я затрагивала в «Пробуждении Евы», но тогда ограничилась лишь полемикой против принятой практики, целью которой было лечение заболевания прибавкой веса. При таком подходе причины болезни остаются завуалированными. В этой книге я не хочу продолжать полемику, а вместо этого хочу проиллюстрировать проблему рассказом о том, какие психические факторы приводят к развитию анорексии и