Отсрочить старость
5 мая 1122 года Каликст II (1119–1124) дал аудиенцию некоему «патриарху Индии» по имени Иоанн. Тот рассказал ему о существовании города Хульна, где находится могила апостола Фомы, бальзам с которой в день святого исцеляет всякого, кто приблизится[914]. 27 сентября 1177 года Александр III решил отправить собственного медика Филиппа к Пресвитеру Иоанну. Сопроводительное письмо «дражайшему во Христе сыну нашему Иоанну, славному и великому королю Индии», видимо, было ответом на знаменитое «Послание Пресвитера Иоанна», уже ходившее тогда на Западе[915].
В воображаемом царстве Пресвитера Иоанна, процветающем и богатом, нет места физическому и моральному разложению: «Если кто воспользуется этим источником трижды на голодный желудок, он не будет знать болезнь, и жизнь его будет такой, какой была в тридцать два года». Там есть «камни, которые приносят орлы (символ бессмертия), благодаря которым мы омолаживаемся и восстанавливаем зрение»[916].
Дважды в ключевые моменты истории становления папского верховенства, в 1122 году (Вормский конкордат) и в 1177 году (мир с императором Фридрихом Барбароссой в Венеции), «утопия» Пресвитера Иоанна, важная для мифологии телесной нетленности и бессмертия, судя по всему, волновала ближайшее окружение папы.
В «Ничтожестве человеческой природы» Лотарио де Сеньи посвятил старости две главы первой книги. Риторика тягот, приходящих с возрастом, здесь сильна и эффективна, но еще полностью основана на традиционной образности[917]. Интереснее пассаж о краткости жизни. Тридцатипятилетний автор начинает с того, что люди в начале своей истории жили до 900 лет и более. Затем жизнь человека начала сокращаться, и Господь, разговаривая с Ноем, установил предел в 120 лет. С тех пор очень немногие прожили дольше. А поскольку дни человека все укорачивались, псалмопевец Давид сказал: «Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости, восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь»[918].
В вопросе о краткости жизни для Лотарио, как и для всей предшествующей традиции, переломным моментом стал Великий потоп: долголетие праотцев, живших больше 900 лет, уже никогда не повторится. Однако 120 лет оказываются большой редкостью, но не чем-то невозможным. Кроме того, само постепенное сокращение жизни, которому человечество подверглось после потопа, напрямую не связывается с Грехопадением. Концовка ностальгическая: «Теперь уже немногие доживают до шестидесяти лет, весьма немногие – до семидесяти».
Неумолимое сокращение жизненного срока, безусловно, делало бессмысленными какие-либо поползновения на продление жизни, prolongatio vitae. В этом Лотарио согласен с тем, чему учила Салернская школа, считавшая продление жизни невозможным[919]. Но его рефлексия о старости не подменяется открыто богословскими или духовными мыслями. Это значит, что, вдохновляясь литературной традицией «презрения к миру», он идет дальше. Его аргументация зиждется на натурфилософском взгляде на физиологическое развитие человека. Подобный взгляд у такого образованного человека, как Лотарио, около 1200 года мог сформироваться на чтении произведений Салернской школы и новейших переводов Аристотеля, прежде всего, его «О возникновении и уничтожении». Лотарио учился в Париже в момент настоящего интеллектуального бурления и демонстрирует живой интерес к медицине, к которой отсылает даже в проповедях, произнесенных вскоре после избрания.
Древнейший трактат, посвященный старости и продлению жизни, тоже приводит нас в Рим. Рассуждая о качестве воздуха, анонимный автор «Отсрочки последствий старости», вспоминает, что «неподалеку от Рима он видел гору, где приятный климат и растительность такая, что больные животные, некоторое время питаясь ею, выздоравливали»[920]. В Средние века было принято ссылаться на известных персонажей, чтобы прибавить весомости своему высказыванию или найти защиту. Так и здесь автор утверждает, что его убедили два мудреца. Первый из них – Джованни Кастелломата, врач Иннокентия III. Второй – Филипп, канцлер Парижского университета (†1236), очень авторитетный интеллектуал, которого он мог встретить в Париже или во время одного из двух визитов знаменитого богослова в курию[921].
Но есть и кое-что еще. Древнейшая рукопись «Отсрочки» содержит версию, посвященную Иннокентию IV (1243–1254)[922]. В заключении, explicit, есть и имя автора: это некий «сеньор замка Грет». Фактически то же имя, «сеньор замка Гоэт», мы встречаем в каталоге книг аббата Ива Клюнийского (1256/1257–1275): в этой ныне утерянной рукописи содержалось «послание о последствиях старости», направленное Фридриху II[923].
Неизвестно, было ли это сочинение написано для папы или для императора[924]. Судя по зачину, incipit, оба варианта возможны. Краткая версия называет получателя «государем мира», «отпрыском двух благородных родов», что подходит обоим: император Фридрих II был сыном Генриха VI Гогенштауфена и Костанцы Отвиль, Синибальдо Фьески по отцу и матери был представителем высшей лигурийской знати[925]. Если трактат был одновременно отправлен Иннокентию IV и Фридриху II, это еще раз говорит о том, что папский и императорский дворы шли одним путем в изучении медицины и наук о природе[926].
«Отсрочку» неверно приписывали Роджеру Бэкону[927]. Уже в конце XIII века в рукописях автором значатся то Арнальдо из Виллановы, то Раймунд Луллий. Марсилио Фичино использовал ее в «Долгой жизни»[928]. Атрибуция Бэкону появилась лишь в XV столетии в небольшой группе английских рукописей, к тому же, в этом вопросе расходящихся. В XV–XVI вв. трактат не раз публиковался под всеми тремя именами, но в Новое время благодаря интересу англичан к prolongatio vitae именно бэконовское авторство закрепилось. «Отсрочку» в Англии переписывали, а успешный издатель Ричард Браун даже издал перевод на английский (1683). Оригинальное сочинение, новаторское по целому ряду признаков, очаровывало европейскую элиту много веков, в том числе после того как в XV веке Марсилио Фичино возродил миф о продлении жизни.
Автор представляет свое открытие как результат многолетних исследований. Он предлагает западноевропейской элите – императору, папе, канцлеру Парижского университета – новую систему мысли. Отсюда – уверенность, что «халдеи и греки» мало что знали о возможности продлевать жизнь, «то ли потому, что эта идея до них не дошла, то ли потому, что древние ее похоронили». Именно поэтому из трех способов отсрочки старости – соблюдение мира, кодекс здоровья и продление жизни – третий самый сложный, но и самый эффективный[929].
В раннее Средневековье вера в возможность продлить жизнь держалась на античных текстах и на Ветхом Завете. Три основных элемента этого мифа: время, пространство и магические средства – далекие и недоступные. Средневековая культура сохранила идею, что люди могли жить долго, когда-то давно, до Потопа. Книга Бытия повествовала о праотцах, живших сотни лет. Помнили Мафусаила, прожившего 960 лет. Августин в «О Граде Божьем» пояснял, что «возраст праотцев следует соразмерять с нашим». Многочисленные легенды, следы которых можно найти на дошедших до нас средневековых картах, приписывали невероятное долголетие народам, жившим на краю света, в далекой Азии[930]. Популярное предание об Александре Великом стало одним из проводников идеи чудесного омоложения с помощью чудотворной субстанции. Четыре старца указали царю на три чудесных источника, возвращавших жизнь, даровавших бессмертие и омолаживавших. Александр со товарищи окунулись и обрели состояние человека в 30 лет, идеальный для Средневековья возраст, по аналогии с годами Христа. В этом плане «Отсрочка» идет принципиально иным путем: в нем пространство, время и средства, ранее считавшиеся недостижимыми, доступны здесь и сейчас. Впервые на латинском Западе «продление жизни» включено в перспективу науки и опыта, scientia и experientia.
Тема постепенного – физиологического – сокращения жизни красной нитью проходит через «Отсрочку». Стареть – значит постепенно терять два качества человеческого тела, тепла и влаги, на смену которым приходят два других: холод и сушь[931]. Нужно найти лекарства, не поддающиеся разложению и, следовательно, способные предотвратить потерю «врожденного жара», calor innatus, и исчезновение влаги, resolutio humiditatis. Из некоторых лекарств можно (и необходимо) извлечь их целебные свойства, virtus[932]. Вещества, отсрочивающие старость, скрыты, occulta, потому что знающий тайну рано или поздно преступит божественный закон. Поэтому лишь «опытный в наблюдении» и «эксперт в деле» в состоянии извлечь из них «благородное, высокое действие»[933].
Список «тайн» важен для содержания всего трактата. Его характер, дидактический и темный одновременно, обеспечил ему успех на века. Еще в XVI веке равеннский медик Томмазо Рангони почти дословно передавал его содержание трем папам подряд: он обещал, что с его эликсирами они проживут 120 лет и достигнут «лет Петра».
Первое тайное вещество, золото, лежит в земле, второе, янтарь, на дне морском, третье, гадюка, ползает под землей, четвертое, розмарин, растет в воздухе, пятое, «дым молодости», рождается в «живом благородстве», шестое, человеческая кровь, от «живого существа долгой жизни», седьмое, древо алоэ, происходит от индийского растения[934]. Самыми важными выглядят золото, янтарь (либо жемчуг) и «благородный живой квадратный камень», lapis quadratus nobilis animalis, потому что они задерживают высыхание естественной влаги, сохраняют ее вместе с умеренным естественным жаром и не испытывают никакого изменения. Золото, несомненно, здесь главное новшество с точки зрения истории культуры. Автор это сознает, но ограничивается описанием его великих возможностей, не вдаваясь в символические рассуждения[935].
И питьевое золото и алхимию в целом автор заимствовал из «Тайной тайных»: именно в «Отсрочке» «Тайная тайных» впервые используется на Западе в своей пространной редакции[936]. В ней тоже уделяется большое внимание «продлению жизни» и совершенно по-новому рассматривается «тело государя», с ориентацией на элиту латинского Запада. «Продление жизни» относится сразу к двум сферам – частной и публичной, потому что благосостояние государя неразрывно связано с благоденствием его подданных.
Это совпадение важно: как мы уже видели, появление и распространение полной версии «Тайной тайных», произведения восточного происхождения, началось в Римской курии в начале XIII века.
Бессмертие
Есть своя логика и в том, что часть рукописей указывают на авторство Роджера Бэкона. Вековая традиция приписывать именно этому оксфордскому францисканцу произведение, породившее западный миф о продлении жизни, объяснима. Во всех своих сочинениях, в особенности в тех, что он адресовал Клименту IV (1265–1268), он говорит об омоложении и долголетии[937]. На это незадолго перед тем его натолкнула работа над переводом и комментированием «Тайной тайных», которая его явно глубоко поразила. Бэкон познакомился с будущим папой, когда тот, еще кардинал-епископ Сабины, жил на севере Франции в ожидании возможности отплыть в Англию для выполнения политически сложной и деликатной миссии. Взойдя на римскую кафедру, тот, начиная с июня 1266 года, несколько раз писал францисканцу в Оксфорд, прося прислать его сочинения. Бэкон утверждает, что работал очень интенсивно с Богоявления 1267 года, чтобы удовлетворить понтифика, а тот просит его держать дело в тайне, возможно, учитывая постановление генерального капитула францисканцев в Нарбонне (1258), запрещавшее распространение его сочинений вне ордена и прямое сообщение с папским двором[938].
Между «Отсрочкой» и тем, что о продлении жизни писал Бэкон, существуют серьезные различия. Но важно уже то, что не прошло и одного поколения, как он воплотил представленные в этом сочинении представления о теле в удивительно смелом и цельном «богословии тела»[939].
Изложим его основные тезисы. Чтобы достичь пределов жизни, положенных Богом и природой, человек может воспользоваться чудесными возможностями астрономии, алхимии и оптики (perspectiva). Бессмертие человека связано не только с Воскресением Христовым, оно – в природе вещей и относится как к душе, так и к телу. Во благо телу, объясняет Бэкон, «человек по природе своей бессмертен, а смерти подвержен лишь в силу греха; после же воскресения мертвых бессмертными станут все, как святые, так и осужденные». Бессмертен по природе весь род людской, поэтому неудивительно, что тело так же бессмертно, как разумная душа. Даже после Грехопадения человек естественным образом мог жить тысячу лет, как показывает пример праотцев-долгожителей. Лишь позже жизнь постепенно сократилась так, что, по словам псалмопевца, дни наши не превосходят семидесяти лет. «Некоторые сильные мира сего достигают восьмидесяти, но это лишь увеличивает их тяготы, как мы можем убедиться по достоверным сведениям». Разложение, ведущее к смерти, противоестественно. И впрямь, «поспешность смерти», festinatio mortis, следует искать не только в грехе, но и «в ошибочном отношении к собственному здоровью». Разложение вызвано тем, что человек, изгнанный из земного рая, не соблюдал «правила здоровья», regimen sanitatis. «Отцы не следили за мерой в питании и питье, во сне и бодрствовании, в движении и покое… Меры не знал никто из смертных, ни врачи, ни богачи, ни даже бедняки». Из-за этого с самого начала и разрушилась «комплекция» уже у отцов, у них стали рождаться больные дети, в свою очередь слабевшие из-за неправильного поведения и рождавшие еще более больных детей. Одно за другим, каждое поколение «ускоряло и умножало разложение и укорачивало жизнь», как это «можно видеть и в наши дни». Однако и того и другого можно избежать, чтобы люди доживали до установленных Богом и природой пределов, ведь «не Бог, не природа и не наука привели к разложению, но глупость человека». Средства для остановки старости Бэкон видит в «опытных» знаниях: астрономии, оптике и алхимии. Именно они «могут исправить ошибки в заботе о своем здоровье, которые каждый из нас совершает с рождения».
Астрономия и оптика помогут сделать правильные расчеты и собрать чудодейственные лучи звезд и солнца на драгоценных камнях, целебных травах, еде и питье, выставленных на столе или где-то еще. Астрономическое наблюдение вкупе с оптикой позволяют соединить со звездами пищу, напитки, специи, лекарства, камни и травы, которыми пользуются люди, достойные крепкого здоровья и продления жизни. Это быстро исправит ошибки в медицинском распорядке, defectus regiminis, совершаемые с детства, отсрочит тяготы старости или хотя мы смягчит их. Алхимик «прокаливанием и плавкой» готовит золото для использования в еде и питье, и тогда оно, войдя в человеческую природу, изгоняет всякую хворь, укрепляет здоровье, продлевает жизнь, в особенности, если его приготовили под лучами солнца и звезд: тогда оно впитывает их силы. Благодаря алхимии, прежде всего, питьевому золоту, тело обретает совершенную гармонию, которую Бэкон называет «уравновешенной комплекцией», equalis complexio. «Экспериментатор идет дальше и приказывает алхимику приготовить ему тело уравновешенной комплекции»[940]. Такое совершенное равновесие достигается тем, что все элементы обладают равной силой, ни один не властвует над другими, как то бывает у холериков с огнем, сангвиников с воздухом, флегматиков с водой и меланхоликов с землей. Тело, состоящее из уравновешенных соков, не подвержено никакой порче, non potest corrumpi aliquo modo. Достичь такой телесной гармонии, equalitas, «неразложимости», incorrputio, по мнению Бэкона не только возможно: если привести комплекции в равновесие, это остановит постепенное разложение, затормозит, если не прекратит вовсе, неминуемое старение тела. Это состояние «неразложимости» тела идентично золоту, материи с максимально «гармоничной комплекцией». В золоте тоже ни один элемент не главенствует над другими, более того, под действием огня оно «становится совершеннее». Тело, которое достигнет такого равновесия, освободится от разложения.
Стремиться к гармонии в теле, для Бэкона, значит не только продлить физическую жизнь, но и подготовить его к вечной жизни: из праха мертвых Бог сделает гармоничное тело, из которого в момент воскресения составятся тела всех людей; как осужденные, так и спасенные воскреснут и не будут подвержены тлению. «Гармония», equalitas, не просто технически возможна для людей, но и необходима в перспективе спасения человечества. Омоложение, продление жизни с помощью опытных знаний и питьевого золота ведут к тому гармоничному состоянию, которое мешает постоянному разложению организма, вызванному Грехопадением и несоблюдением правил здоровья. Обрести это состояние – непременное условие для того, чтобы приблизиться к нетленности воскресшего тела, тела, обретшего молодость в потустороннем мире, чтобы стать как Адам, человеком «уравновешенной комплекции», потенциально бессмертным.
Вся эта рефлексия Бэкона основана на «Отсрочке» и «Тайной тайных». Она интересна не новой информацией, а тем, что представляет систему мышления, возникшую из сознательной переработки материала, пришедшего на Запад поколением раньше. Исходя из этого нужно пересмотреть то, что говорилось в науке в связи с Бэконом и проблематикой продления жизни. Он переосмыслил миф prolongatio vitae, показав, что человек не просто отвечает за свое тело, но обладает властью над природой. В этом он использует для своих нужд современную ему находку средневековой культуры: представление о том, что «наука» дает человеку средства управлять силами природы. Алхимия дает человеку ключи от природы, позволяет лечить заболевания с помощью «эликсира», elixir. И это слово вошло тогда в обиход.
Мировоззрение оксфордского францисканца в некоторых своих чертах вызывает ассоциации с даосизмом, поэтому ученые задавались вопросом, не были ли его идеи о продлении жизни результатом прямых контактов с Дальним Востоком, контактов, которые в середине XIII века действительно возникли[941]. Гипотеза о прямом влиянии Китая на Бэкона все же несостоятельна: его источники информации – «Отсрочка» и «Тайная тайных», а свое «богословие тела» он вполне мог выстроить в рамках культурных ориентиров западного христианства.
Никогда еще на средневековом Западе миф о продлении жизни не включался в такую многоплановую рефлекцию, подкрепленную настоящим богословием тела. Телесным практикам, связанным с применением эликсира, Бэкон дает полноценное богословское обоснование, превратив алхимию и другие опытные знания, которые он горячо поддерживал и распространял, в средство спасения[942].
Теория и практика эликсира представляют собой кульминацию той сложной истории интереса к телу при папском дворе, которая началась с понтификата Иннокентия III. Этот папа говорит о старости, выходя за рамки традиционного «презрения к миру», он же устанавливает традицию смены зимних и летних резиденций курии, обустраивает дом для папского медика, размышляет о «телесном отдохновении», знаком с салернской медициной, среди своих капелланов держит знатока анатомии Давида Динанского, а личным врачом – салернца Джованни Кастелломату, имя которого связано с возникновением первого на Западе трактата об отсрочке старости. Все важнейшие тексты XIII века, переосмыслившие миф о продлении жизни, от «Отсрочки» до сочинений Роджера Бэкона, связаны с куриальным кругом, более того, вся медицинская и парамедицинская культура того времени на самом деле так или иначе служит ожиданиям возможного продления жизни. Такова «Тайная тайных», переведенная полностью племянником канцлера Римской церкви при Гонории III. Бэконовская мысль о prolongatio vitae, подкрепленная восхвалением опытных наук – оптики, алхимии, астрономии, – находит неожиданные параллели в научном движении в Риме тех лет. В 1267–1277 годах Витербо – общеевропейский центр изучения оптики. Свет и макробиотика неразлучны. Свет, через «подчиненную звездам» пищу, поддерживает «врожденный жар», calor innatus, сохранение которого – непременное условие для продления жизни. Кампано Новарский тридцать лет служит профессиональным астрономом, он первый, кого мы знаем в такой должности при папском дворе. Кардиналы Хуан Толедский и Хью Эвешемский слывут авторитетами в алхимии. В «Сумме здравоохранения» Петр Испанский рассматривает влияние движения небесных тел на сокращение человеческой жизни, в «Науке о душе» и в комментариях к книге «О душе» он показывает, что свет – «главный элемент всей макробиотики», а в трактате «О глазе» дает рецепт омолаживания лица[943]. Пожалуй, следует всерьез отнестись к краткому замечанию французского хрониста Гильома из Нанжиса, что «папа Иоанн XXI верил, что сможет надолго продлить свою жизнь, многим об этом объявлял, но неожиданно умер»[944].
Роджер Бэкон считает, что знание опытных наук предназначено тем, кто призван «повелевать собой и другими»[945]. Очень немногим, вдали от глаз толпы, можно поверять такие тайны. Эликсир подобает применять для тела государя. «Тайная тайных» тоже проводит параллель между долголетием правителя и благоденствием подданных. Как основателей алхимической науки видели в царях-философах, так и адресатов алхимических проектов искали среди сильных мира сего.
В рамках культуры XIII века папа римский входил в число тех самых «очень немногих». Он тоже обладает телом, жизнь которого стоит продлевать с помощью золота и экспериментальных наук Бэкона. Ему тоже стоит подобрать методы долголетия для продления биологического времени. Более того, ни один двор XIII века, включая Великую курию Фридриха II, не собрал такого количества информации о продлении жизни[946]. Этот параллелизм между двумя дворами показывает, что и в том, что касалось культуры тела, папы XIII столетия хотели жить как императоры.
Не учил ли уже Петр Дамиани, что краткость дней, отведенных телу папы, отличает его от других государей? Не противоречат ли надежды пап XIII века на продление жизни риторическому и ритуальному дискурсу бренности, формировавшемуся начиная с Григорианской реформы? Кроме того, разве жизнь папы не должна была поддерживаться символическим очищением, подчеркивавшим его невинность и безгрешность? Уже для Петра Дамиани жизнь папы – самая короткая, но она должна быть и самой активной.
Противоречие это не скрылось от современников. Именно живая заинтересованность в вопросах телесности породила бесконечные споры вокруг тела папы во второй половине XIII века, как в плане бренности, так и в плане символического очищения. В 1250 году Гроссетест сказал Иннокентию IV, что папа «должен совлечь с себя плоть», чтобы достойно являть Христа на земле. Францисканцы и доминиканцы вырабатывали риторику наготы папского праха. Заказчики надгробия Климента IV, адресата теорий Роджера Бэкона о prolongatio vitae, приказали скульптору отразить на лице усопшего папы следы старости. Бэкон, кстати, первым заговорил об «ангельском папе», ровно тогда, когда древние символы императорской власти, красный плащ и белый конь, были переосмыслены как знаки безгрешности и чистоты. В образе ангельского папы телесность выражает невинность. Собственно, и его теория продления жизни осмысляла применение эликсира в духовной перспективе, делала его «орудием спасения», instrumentum salutis, призванным был подготовить тело к воскресению. Уж не применение ли папой подозрительных эликсиров привело к тому, что неожиданная смерть Иоанна XXI в результате несчастного случая вызвала удивление и породила легенду? Перед смертью он якобы повторял: «Что станется с моей книгой? Кто ее закончит?» Поговаривали также, что папа умер, диктуя «нечестивое и еретическое сочинение»[947].