– Кайф! – счастливо засмеялся Крис, откидывая со лба мокрые волосы.
– Да, так бы жил да жил, – вздохнул Верн.
Мне показалось, что он имел в виду не только то, что мы вырвались на свободу, не только предстоящее нам в Харлоу приключение, но и нечто большее. Сейчас действительно весь мир был у наших ног. У нас была цель, и мы знали, как ее достичь. Это поистине великое чувство.
Мы еще немного посидели под деревом, болтая о всякой всячине вроде того, кто станет в этом сезоне чемпионом (при этом сошлись во мнении, что, конечно, «Янки» – ведь за них теперь играли Мэнтл с Мэрисом), какая тачка лучше всех (конечно, «тандерберд» 1955 года, хоть Тедди и утверждал упрямо, что «корвет» 1958 года даст «тандерберду» сто очков вперед), кто не из нашей команды самый крутой парень в Касл-Роке (все согласились, что это Джейми Гэллант, потому что он кое-что показал миссис Эвинг, а когда та принялась на него орать, спокойно – руки в карманах – вышел из класса), что было по «ящику» достойного внимания (безусловно, «Неприкасаемые» и «Питер Ганн» – оба фильма с Робертом Стэком, Эллиотом Нессом, а также Крейгом Стивенсом в роли Ганна). Ну и тому подобное…
Тень от ясеня становилась все длиннее. Первым это заметил Тедди и поинтересовался у меня, который час. С удивлением я увидел, что уже четверть третьего.
– Кому-то нужно отправляться за едой, – сказал Верн. – Свалка открывается в четыре, а мне бы не хотелось повстречаться с Чоппером и Майло.
С этим согласился даже Тедди. На старого, тощего Майло ему было, конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацана из Касл-Рока душа уходила в пятки.
– Ну хорошо, – сказал я. – Держите по монете.
Четыре монетки блеснули на солнце, прежде чем упасть каждому на ладонь. Два орла и две решки… Мы опять подбросили монеты – на сей раз все четыре выпали решкой.
– О Господи, вот это уже погано, – выдохнул Верн.
Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе говоря «луна», предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.
– Бросьте, это ровным счетом ничего не значит, – заявил Крис. – Давайте еще раз.
– Нет, дружище, – с убежденностью заговорил Верн, – «луна» означает, что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями? Билли рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они кинули монетки – кто побежит за пивом, – и выпала как раз «луна». И что от них осталось? Все четверо всмятку! Нет, парни, ей-богу, мне это не нравится.
– Да кто поверит в эту чепуху? – нетерпеливо заворчал Тедди. – Все это байки, Верн, для маленьких детей. Давай кидай монетку.
Верн с очевидной неохотой кинул монету, а за ним и остальные. На этот раз им, всем троим, выпала решка, а на моем пятаке сиял профиль Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему страшно: как будто сама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или по крайней мере им троим. На память вдруг пришли слова Криса: В руке остается лишь клок его волос, а Тедди с воплем падает и падает… Кошмар, правда?
Три решки, один орел…
Раздался безумный хохот Тедди, и тут же ощущение страха у меня прошло. Тедди со смехом указывал на меня пальцем. В ответ я продемонстрировал ему фигу.
– Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?
– Гы-ы-ы, Горди… – надрывался Тедди, – давай чеши-ка за едой, засранец скребаный…
Я и не возражал: после такого отдыха пройтись до магазинчика «Флорида» мне казалось плевым делом.
– Это тебя так матушка твоя зовет? – поддел я Тедди.
– Гы-ы-ы, – не унимался он. – Лашансу явно не везет в азартных играх…
– Давай, Горди, – сказал Крис. – Мы будем тебя ждать у железки.
– Не вздумайте меня бросить, – предупредил их я.
Теперь уж засмеялся Верн:
– Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок…
– Вот с этого и начинал бы.
Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и, повернувшись, отправился в путь. Они все еще ржали мне вслед. Теперь, вспоминая прожитое, я вижу, что лучших друзей, чем тогда, когда мне было всего двенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно, только ли со мной так получилось?
12
Недаром говорят: на вкус, на цвет товарища нет, и слово лето, понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации, нежели у меня. Услыхав его, я непременно вспоминаю себя бегущим в кедах по девяностоградусной жаре к магазинчику «Флорида», позвякивая мелочью в кармане. Еще при этом слове в памяти моей встает железнодорожная колея, уходящая вдаль, к горизонту, сверкающие на солнце рельсы, такие ослепительные, что я продолжаю видеть их и при зажмуренных глазах, только тогда они меняют цвет, становясь из белых голубыми.
Помимо нашей экспедиции к реке на поиски тела несчастного Рэя Брауэра воспоминание о лете 1960 года будит у меня и ряд других ассоциаций. Так, в голове почему-то непременно возникают одни и те же мелочи: «Неслышно приблизься ко мне» в исполнении «Флитвудз», «Дорогая Сузи» Робина Люка и «Бегом к дому» Малыша Энтони. Были ли именно эти песенки суперхитами сезона? И да, и нет, хотя скорее всего были. Долгими багряными вечерами того лета их крутили по радио ежедневно по нескольку раз, вперемежку с бейсбольными репортажами. Бейсбол стал тогда частью моей жизни. Я внезапно осознал, что бейсбольные звезды, по крайней мере некоторые из них, в чем-то мне очень близки. Произошло это после появления на первых страницах газет сообщения об автокатастрофе, в которую попал знаменитый Рой Кампанелла: он не погиб, однако навсегда остался прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило меня вновь совсем недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал по радио о гибели Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.
Еще тем летом мы довольно часто бегали в кино (того старенького кинотеатра под названием «Жемчужина» теперь в Касл-Роке уже нет). Больше всего я любил смотреть научно-фантастические картины вроде «Гога» с Ричардом Иганом в главной роли, вестерны с Эди Мэрфи (Тедди прямо-таки боготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с его участием), а также ленты про войну, особенно с Джоном Уэйном. Ну и, конечно, у нас были разнообразные игры: те же карты, бейсбол, «расшибалочка» на деньги – обычные мальчишеские забавы. Все это было, однако теперь, когда я, тупо уставясь на клавиатуру машинки, вспоминаю то безумно жаркое лето, перед глазами встает лишь одна картина: потный Гордон Лашанс в кедах и джинсах, бегущий, звеня мелочью, по пыльной дороге к магазинчику «Флорида».
Хозяин магазина по имени Джордж Дассет сложил в пакет три фунта гамбургеров, четыре бутылки кока-колы и открывалку за два цента. Это был громадных размеров мужчина с накачанным пивом брюхом, выпиравшим из-под белой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только я появился в его заведении, он, посасывая зубочистку и опершись толстыми, как сардельки, пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего, и заговорил, лишь когда стал взвешивать гамбургеры:
– А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты – брат Денни Лашанса, так?
При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка его рта в другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.
– Совершенно верно, сэр, вот только Денни…
– Я знаю. Печальная история, малыш. Как говорится в Библии, «и в расцвете лет помни, человек, что ты смертен». Вот так, малыш… Знаешь, у меня брат погиб в Корее. Тебе когда-нибудь говорили, как ты похож на Денни? Да-да, ну просто копия брата…
– Да, сэр, говорили, – соврал я.
– Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд ли что-то запомнил…
Он уставился поверх меня куда-то в пространство, словно перед его глазами возникло вдруг видение моего брата.
– Ну почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет…
– Что, малыш?
От нахлынувших воспоминаний глаза его затуманились, а зубочистка слегка вздрагивала во рту.
– Снимите руку с весов.
– Что-что? – В легком недоумении он уставился на тарелку весов, где рядом с гамбургерами покоились его пальцы-сардельки. – Ах да… Извини, задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. – Он убрал ладонь с весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки ему доложить еще гамбургеров. – Ну хорошо, держи, – сказал он, протягивая мне пакет. – Посмотрим, что тут у нас получилось… Три фунта гамбургеров – доллар и сорок четыре цента, рулет – двадцать семь, четыре воды – сорок, плюс открывалка за два цента. Итого… Он пощелкал костяшками счетов, – два двадцать девять.
– Тринадцать, – возразил я.
Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:
– Что ты сказал?
– Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.
– Ты что, малыш…
– Вы неправильно считаете, – повторил я. – Сначала вы собирались меня обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите обсчитать? У меня была мысль оставить вам несколько центов чаевых, однако теперь я, наверное, от этого воздержусь.
Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он хмуро посмотрел на деньги, затем на меня. Лоб его пересекли глубокие морщины.
– Да ты в своем уме, молокосос?! – В тоне его звучала неприкрытая угроза. – Считаешь себя чересчур умным, да?
– Не чересчур, сэр, а в самый раз. И я вам не молокосос. Что бы сказала, интересно, ваша собственная мамочка, узнай она, что ее сыночек обсчитывает, как вы говорите, малышей?
Он чуть ли не в лицо швырнул мне пакет. Бутылки с кокой сердито зазвенели. Физиономия его побагровела, и он заорал:
– Вон из моего магазина, молокосос! Смотрите, какой умник нашелся! Сукин ты сын, не вздумай появиться у меня еще раз – вышвырну к чертовой матери, так и знай!
– Успокойтесь, не появлюсь, – парировал я, направляясь к двери. Жара за ней стояла несусветная. Солнце, хоть и давно перевалило полуденную отметку, продолжало палить нещадно. – И непременно прослежу за тем, чтобы ни один из моих друзей – а их у меня где-то с полсотни – никогда не сунул нос в вашу парашу.