Не то чтобы он не ожидал чего-то в этом роде. Он понимал, что у них с Зиной все развалилось – так же беспричинно, похоже, как и началось. Но он уже отвык от одиночества. И теперь надо было заново привыкать к нему.
Впрочем, рецепт этого процесса, способ его запуска и мягкого в него вхождения был знаком давно и во всей полноте.
Здесь, на корабле, препятствий для этого не имелось. Никому нет больше до него дела; ну и ему – ни до кого. Пусть Зинка раздвигает ноги перед кем хочет… а, да вообще не надо об этом!
Минич выждал еще немного для уверенности – что, спустившись, не налетит на новых счастливцев. Машинально посмотрел на небо; где-то далеко гасли последние искры чего-то там. К черту. Чужие проблемы. У него самого теперь вообще не осталось никаких проблем.
Спускаясь по трапу, он даже насвистывал что-то веселое – сам не зная что. Сейчас – в кают-компанию. В бар. Набрать побольше, чтобы можно было долго не высовываться, никого не видеть. И с криком «Ура!» в атаку – вперед!
4
Никто никогда не узнает, почему расстыковаться обоим кораблям не удалось. Почему этот маневр не был предварительно отрепетирован еще до начала движения. Вряд ли можно поверить, что командир «Урагана» не был знаком со старым правилом: прежде чем войти куда-нибудь, подумай, как будешь оттуда выходить. Предположительно – все-таки деформация стыковочного узла сыграла свою роль: сощелкнуться удалось, а разойтись – не получилось.
По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, – но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься – последовавший взрыв ракет и кораблей, ударившихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена «Хабблом», и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика «Урагана».
Что касается самого тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.
Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только – к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это – дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну – в другом полушарии, конечно, – могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.
5
Здоров. Совершенно здоров!
Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.
А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.
Здоровый человек – в особенности если этим человеком был Кудлатый – не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом – и очень серьезных.
И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было – Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее – тем он устойчивее.
Произойди это у него дома – он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их – дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости – и…
Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться – очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.
Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.
Причем – дела серьезные. Не для развлечения.
Кудлатый знал – какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту «Орла». Но тогда пришлось все откладывать – до выздоровления. И вот – приходит час.
Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и – в той степени, в какой это было возможно и нужно, – ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что с этими силами – плюс внезапность – он победит.
Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека – но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне – корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.
Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их – и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России – даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане – жалеют, тем более когда они – свои парни и не твои хозяева. Так что – это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, – симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими – это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что – интеллигент. Это бывает вредно.
Значит – потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда – тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле – принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь – дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.
Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя – мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну – такая селяви.
Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него – никакого. Но это – пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть – незамедлительно. Потому что сейчас – самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак – бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он – владыка, чуть что не так – и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы – хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому – да и ей заодно, – чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы – только начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают – тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде… Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он… А я останусь как бы ни при чем – у них бытовуха, в результате глава вышел из строя – и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка – зуб даю – снова к тебе приползет…
Вот именно так. Ну что же: сказано – сделано. Взять с собой… ну, хотя бы эти две – и прямо к нему.
Федор Петрович так и сделал.
– Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться нечем, и поговорить толком не с кем – кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает – а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.
– Садитесь, – пригласил Минич вежливо. – Скучно, да. Домой охота.
– Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.