– Не надо, Кевин! – Мать с рассеченной губой со слезами на глазах хватала отца за руку.
Заметив, что отец держит кухонный нож и, судя по всему, намеревается пустить его в дело, Стеф закричала, и взрослые резко повернулись к ней. Никогда ей не забыть той ужасной картины. Отец от потрясения, казалось, пришел в себя, бросил нож, грубо протиснулся мимо нее и поднялся по лестнице в спальню. Рыдающая мать съежилась на полу. Наверное, надо было подойти, но Стеф, слишком потрясенная ужасной сценой, лишь развернулась и поспешно бросилась к себе в комнату. Лизе она сказала, что все в порядке, выключила свет и тихо плакала в темноте, лишь на рассвете провалившись в сон.
Стеф до сих пор корила себя за ту ночь. Она пыталась убеждать себя, что в двенадцать лет вряд ли могла справиться с ситуацией, однако чувствовала, что подвела маму, не подошла к ней, когда бедняжка больше всего нуждалась в дочери. Возможно, своим внезапным появлением Стеф спасла ей жизнь, однако та ужасная ночь и осознание того, что могло бы произойти, на долгие годы отдалили их с матерью друг от друга. Даже сейчас Стеф не слишком откровенничала с ней на эту тему, не пыталась объяснить, что тогда чувствовала, но, по крайней мере, упоминание тех событий уже не считалось запретным.
Меньше чем через год после случившегося отец ушел из семьи и, ко всеобщему облегчению, уехал обратно в Лондон. С тех пор они практически не общались, лишь обменивались открытками и подарками на Рождество и дни рождения.
Пережитое в детстве глубоко травмировало Стеф, и даже сейчас, в двадцать пять, она не заводила длительных отношений с мужчинами, поскольку не доверяла им. Она словно видела в них отца и всегда прекращала отношения, как только те грозили перерасти в нечто серьезное, поскольку в глубине души верила, что может разделить судьбу матери.
Поднимаясь на холм мимо замка Хэрвуд и въезжая в деревеньку с таким же названием, Стеф думала об Энди. С момента приезда она обращалась с ним просто ужасно и сейчас ощущала досаду вкупе с чувством вины. Несмотря на привлекательную внешность, Энди ничуть не задавался по этому поводу, обладал чувством юмора и даже подшучивал над собой. К сожалению, он слишком сильно напоминал Стеф отца – такого же красивого светловолосого лондонца. Вот почему она замыкалась в себе и вела себя отстраненно, а Энди наверняка недоумевал, в чем же успел провиниться. Но Стеф просто не могла ответить взаимностью парню, столь похожему на человека, много лет портившего ей жизнь. Все осложнялось тем, что Энди ей по-настоящему нравился, и Стеф злилась, становилась раздражительной. Похоже, своим поведением она окончательно его оттолкнула. Теперь молодой человек, судя по всему, переключил внимание на другую женщину…
Вскоре сельский пейзаж остался позади, за окном машины теперь проплывал пригород Лидса. Вздохнув, Стеф попыталась мыслить позитивно. Пережитое в детстве в значительной степени повлияло на ее решение поступить на службу в полицию. Уже тогда она видела, какую ужасную власть сильные имеют над слабыми, и страдания матери вызывали в ней жгучее чувство несправедливости. Возможно, с помощью работы Стеф пыталась бороться с пережитыми в детстве семейными неурядицами. Ну и что? Она любила свою работу и знала, что хорошо справляется. Старший инспектор Олдройд тоже так думал. Стеф безмерно уважала его способности и даже слегка благоговела перед ним, как и все прочие, однако за годы работы не раз видела под личиной талантливого детектива уязвимую сторону. Она любила его и воспринимала почти как отца.
Возле Западного Йоркширского театра Стеф застряла в пробке, но уже довольно скоро припарковала машину в подвале переоборудованного в жилое здание склада, в котором находилась ее квартира. Войдя внутрь, включила музыку и сварила кофе. А потом потягивала напиток, стоя у окна и глядя на освещаемую вечерним светом реку Эйр. На набережной в уличных кафе сидели люди. Пусть и не Венеция, но вполне приятный вид, особенно если учесть, во что всего за несколько лет превратился грязный заброшенный участок реки.
Стеф снова подумала об Энди. Возможно, сама судьба давала ей шанс. И как теперь быть?
В тот вечер, вернувшись домой, Олдройд открыл бутылку красного вина и сунул в микроволновку лазанью из «Маркс энд Спенсер». Он любил хорошую еду и теперь, живя один, сожалел, что так и не научился сносно готовить. Впрочем, его кулинарных способностей хватило на салат из помидора, огурца, рукколы и красного лука. А еще по дороге домой он купил небольшой багет.
Олдройд довольно быстро покончил с трапезой – трудно есть медленно, когда не с кем поговорить. Для него половина удовольствия от еды заключалась в беседе. Заметив, что начал поправляться, в последнее время Олдройд перестал есть десерты, но не смог с такой же легкостью отказаться от красного вина. Он налил себе еще бокал и отнес в гостиную вместе с позаимствованной у Гилберта Рамсдена книгой.
Чтобы создать расслабляющий фон, Олдройд поставил компакт-диск с фортепианными сонатами Моцарта и начал внимательно рассматривать книгу. Тяжелый переплет и толстые – по сравнению с современными книгами – страницы лишь усиливали ощущение возраста. Олдройду всегда нравились старые книжные магазины, в них царила какая-то особая атмосфера. Вспомнить хоть букинистическую лавку старика Торнтона на Брод-стрит в Оксфорде, всегда наводящую на мысли о Диккенсе, где было много впечатляющих старых томов вроде этого.
Он открыл книгу на первой странице и прочитал предисловие, написанное типичной изысканной викторианской прозой.
«Итак, я пришел к выводу, что подземные исследования, имевшие место в недавнее время в пещерах Йоркшира, следует документально осветить для потомков. В связи с чем я, в присущей мне манере, которая, надеюсь, будет сочтена скромной и предельно серьезной, взял на себя смелость сделать вышеупомянутые записи и представить их миру».
Дальнейший текст, к радости Олдройда, оказался написан в столь же многословно-формальной, неторопливой манере, навевающей мысли о другой эпохе, когда ритм жизни был гораздо более медленным. Он начал читать, выборочно останавливаясь на многословных, цветистых описаниях сельской местности йоркширских долин. Водопад Гордейл-Скар автор изобразил весьма натурально.
«Посетителю надлежит пройти по тропе вдоль ручья, которая в сырую погоду может стать невероятно грязной, но стоит проявить упорство, и он будет вознагражден. Нужно только завернуть за угол, и взгляду откроется поистине впечатляющая картина, вдохновившая поэта Уильяма Вордсворта и художника Дж. У. Тернера. Внушающие благоговейный трепет скалистые утесы, с которых капает вода, нависают над темной, узкой тропой, а впереди вода каскадами льется сквозь отверстие в скале и стекает по огромному валуну на пол разрушенной пещеры. Воображение трепещет при одной лишь мысли о том, как этот самый поток протекал через огромный темный туннель, чтобы дальше, после мрачного путешествия по глубинам подземного мира, спуститься в отрадные, заросшие травой поля, полные света и спокойствия».
Что ж, этот малый явно обладал воображением и огромным энтузиазмом. Олдройд нашел раздел, где сэр Уильям начал описывать местные пещеры; судя по всему, в то время они не слишком хорошо были известны во внешнем мире.
«Эти пещеры, или “выбоины”, как их часто называют в этом регионе, были известны местным жителям на протяжении веков и внушали некоторый страх, считаясь пристанищами фей и гоблинов или воротами в нижние миры. Многие из них не имеют горизонтальных входов, лишь устрашающие вертикальные отверстия на склонах холмов. Эти шахты часто скрыты густой вересковой порослью и низкорослыми деревьями. Неосторожный путешественник, сам того не ведая, может оказаться всего в нескольких шагах от шахты, уходящей в темноту на сотни футов».
Затем Инглби рассказал, как начались спелеологические изыскания – он называл их «подземными исследованиями», – в которых заметную роль играл Джозеф Хавертуэйт, местный кузнец, нанимаемый сэром Уильямом подковывать лошадей и чинить железные изделия во всем поместье. Викторианский джентльмен явно высоко ценил умелого работника.
«Мистер Хавертуэйт меня безмерно восхищает. Примечательно, что его способности лежат в нескольких областях. Он искусен не только в своем ремесле кузнеца, но и в исследовании пещер, в котором проявляет мужество и непревзойденную стойкость. Также, на мой взгляд, он одаренный поэт. Его стихи не нашли бы признания в известных литературных кругах, потому что он использует диалектный язык, распространенный в среде местных крестьян. Несмотря на это – точнее говоря, именно поэтому, – его стихи обладают необычайной силой и правдоподобием. Несколько примеров я включил в настоящий том».
Мысленно одобрив подобную защиту местного поэта, Олдройд продолжил поиски сведений, способных помочь в расследовании, и наконец, читая о снаряжении, которым пользовались первые исследователи, нашел нечто полезное.
«Мистер Хавертуэйт всегда неутомимо искал решения для удовлетворения постоянно существующей потребности в приспособлениях, способных улучшить наши спелеологические исследования. Однажды он изготовил небольшое изогнутое железное устройство, по форме напоминающее толстый крюк. Мистер Хавертуэйт приспособил его для крепления веревок таким образом, чтобы исследователь с большей безопасностью мог пользоваться более длинными. Замысел состоял в том, что эти железные части крепились к стене пещеры и к ним привязывались веревки. При подготовке к крутому спуску он прикреплял к крюку лестницу и страховочную веревку, на случай если лестница упадет».
Поднявшись, Олдройд вышел в прихожую, где висела куртка, порылся в кармане и достал пластиковый пакет с ржавым куском железа, найденным на месте преступления, – убежденный, что это важная улика, он повсюду таскал вещицу с собой. Судя по всему, к ним в руки попало одно из «железных устройств» Хавертуэйта. Но как оно оказалось в Отстойнике?