— Валентина Ивановна, мне ехать два часа, а вы собрали столько еды! Я же не во Владивосток поездом еду.
— Ничего не знаю! Не хватало еще, чтоб голодный остался. Что тогда родственники о твоей теще подумают? — отрезала Валентина Ивановна. — И говори тише, девочек разбудишь.
— Что за шум, а драки нет? — в кухню вошла Светлана. — Хотел уехать, не простившись?
— Свет, просто не хотел тебя будить, — я обнял жену, — тебе же на работу сегодня.
— Я привыкла к твоим постоянным командировкам, — она прижалась ко мне, обвила шею руками, поцеловала.
— А мать у вас мебель, — проворчала за спиной теща.
Светлана отпрянула от меня, смутилась.
— Ой, мам, прости…
— Долгие проводы — лишние слезы, — ревниво сказала теща, выпроваживая меня из кухни. — Давай езжай уже. Быстрее назад вернешься.
Я улыбнулся жене, не стал спорить с тещей, оделся, подхватил сумки и вышел за дверь.
Температура воздуха была всего лишь около трех градусов, но зато дождь прекратился. Лужи блестели в свете фонарей, в них плавали последние осенние листья. Скоро начнется полноценная зима. Это даже хорошо, что к родителям еду сейчас. Со снегом порой на дороге бывают заносы. Если по трассе ехать нормально — чистят, то на проселочных дорогах можно серьезно увязнуть.
Деревня Попово, где жили родители Медведева, находилась на Юго-Западе Московской области, почти на границе с Калужской. Ехать до нее от Кретово часа два — по хорошей погоде.
Сам Медведев ездил к ним редко. Работа занимала много времени, могли выдернуть и в выходные, и в праздники. Особой тоски по родителям он не испытывал, но это и понятно. Обычно к маме и папе тянет либо до шестнадцати лет, пока человек еще по сути ребенок, либо после сорока, когда начинаешь ценить то тепло, которым тебя щедро одаривали родители, и ту безусловную любовь, которую принимал раньше как нечто само собой разумеющееся.
Пока ехал, продолжал копаться в воспоминаниях Медведева. Трудное военное детство, учеба, одноклассники — ничего особенного. Так — легкие штрихи. В книге иной раз героя описывают детальнее, а тут в память будто набросали каких-то фактов, ни один не привязав к эмоциональным переживаниям. Первая любовь — та самая «девушка-трактор-в-поле», к которой до сих пор ревнует Светлана, и о которой сожалеет мать. Но как она выглядит, ее лицо, фигура — об этом воспоминаний не было. Что он к ней чувствовал, как относился, почему расстался — ничего, сплошной туман.
И все-таки, почему воспоминания о прошлом Медведева такие скудные? Даже не знаю, как себя вести, что говорить, когда приеду в «отчий дом». А ведь наверняка есть какие-то общие темы, истории, о которых отец с сыном разговаривают друг с другом намеками, понимая с полуслова и полувзгляда.
Ладно, чего сейчас гадать, буду разбираться с проблемами по мере их поступления. Так, за размышлениями и не заметил, как подъехал к Попово.
Остановил машину на пригорке, вышел из салона и сверху посмотрел на деревню. Обычный советский колхоз. Справные дома. В основном недавно построенные двухквартирные — несколько ровных улиц. В центре села клуб — крыльцо с колоннами, стены покрашены белой краской. Неподалеку контора колхоза и рядом магазин. Чуть вдалеке колхозная баня. Дальше за деревней фермы, мастерские, здание зернотока и прочие хозпостройки.
Внезапно я увидел деревню Попово совсем другой: покосившиеся избы, крытые соломой, бедные задворки. Редко какой дом имел шиферную крышу, это считалось признаком зажиточности. Молнией пронзило воспоминание: пожар во время грозы, горит соседский дом. Тушат всей деревней, цепочкой от колодца передают ведра с водой, заливают стены соседних домов, чтобы огонь не перекинулся на них. Пожаров в детстве было много, и это самое яркое воспоминание. Если, не дай бог, загорался дом с шиферной крышей, то куски горячего шифера летели во все стороны, как осколки гранаты.
Так, стоп! У Медведева есть сестра? А вот об этом я даже не подозревал. И подарка не приготовил. Кстати, а где она живет? Тут же, в Попово или где-то в другом месте? Замужем? Понятия не имею…
Ох, чувствую, таких сюрпризов будет еще много.
Вернулся в копейку, тронулся с места, подавив желание повернуть назад и на всей скорости умчаться в Москву.
Въехав в деревню, свернул на крайнюю улицу и остановился у крепкого синего забора. Была полная уверенность, что именно здесь живут родители Владимира Медведева. Круглый дом, как говорили в деревне, или крестовый. Сам помогал отцу строить. Втроем работали — я, отец и зять, то есть муж сестры… Так, а зять у меня — точнее, у Медведева — председатель колхоза. И по совместительству, мой одноклассник и друг детства. Как его зовут? В памяти всплыло веснушчатое лицо рыжего, вихрастого мальчишки с подбитым глазом. Маленький, но задиристый. Мне, здоровому лбу, в школе приходилось часто вступаться за мелкого друга. Васька. Василий Панкратов. А его жену, то есть мою сестру, зовут Зоей. Родители мечтали, что вырастет — артисткой станет. Но Зоя пошла учиться на бухгалтера. Что ж, получилось так, как получилось. Теперь Зоя носит фамилию моего задиристого одноклассника и воспитывает троих таких же рыжих мальчишек.
Прекрасно, воспоминания помаленьку проявляются на фоне знакомых с детства картин.
Вышел из машины, открыл багажник. Достал сумку с подарками, чемодан, поставил у калитки. Собака рвалась с цепи, радостно повизгивая и махая хвостом. Дружок, старый пес, который почему-то выбрал хозяином меня. Хотя я бывал здесь наездами, он всегда встречал меня вот так, срываясь с цепи и визжа от неописуемого восторга.
Из дома выбежала мать. Евдокия Федоровна, вспомнил я. Да и Светлана в разговоре тоже упоминала это имя. Отца зовут Тимофей Федорович, у них с матерью одинаковые отчества, не перепутаешь. Хотя, что путать-то? Мама и папа.
— Володя! Сынок! Что ж не предупредил, что приедешь? А Дружок как чувствовал, с утра на дорогу сидел смотрел. Он тебя издали чует!
— Сам не знал, что отпуск дадут, вот и не предупредил… — ответил виновато, осторожно обнимая маму.
Потом подошел к будке, присел рядом с собакой. Дружок кинулся на меня, облизал лицо, руки.
— Ну все, все, вечером с тобой погуляю! — пообещал ему, потрепав пса за ухом.
Он повалился на спину и раскинул лапы, подставляя открытый живот.
— Что, давно пузо никто не чесал? — рассмеялся я, почесывая его. — Солидный пес, а ведешь себя как щенок?
Я вернулся к машине, достал из салона чемодан с подарками и сумку продуктами, снова удивившись ее тяжести. Знать бы еще, что положила туда теща? Эх, жаль не догадался посмотреть в дороге.
Пройдя в сени, вошел в горницу. Разулся, снял носки, сунул их в туфли и босиком прошлепал по теплым доскам крашеного пола. В детстве так же любил ходить по деревянному полу босиком…
Родные запахи, звуки, ощущения включили память Медведева, будто сняв ограничители. Вспомнил родительский дом другим: маленькая бревенчатая избушка, оштукатуренные глиной стены, потолок низкий, окна маленькие — всегда стоял полумрак. Кухня и комнатка — это и был весь дом, в котором ютилась семья из четырех человек. И ведь жили, не задумываясь, что может быть как-то по-другому.
Теперь в доме три комнаты и большая горница. Межкомнатных дверей нет, вместо них льняные портьеры, с богатой вышивкой — цветочная гирлянды, васильки, ромашки, розы, все это перевито вьюнком. Такие же, украшенные вышивкой, покрывала на кроватях. И обязательные, обвязанные кружевом, накидки на горках подушек.
В центре дома большая печь с лежанкой, которая сейчас задернута шторкой. Но когда Медведев приезжал сюда зимой, всегда спал на теплой печи, задернув эту занавеску и просыпался от запаха пирогов, которые рано утром пекла мать.
— А где отец? — спросил я у матери. Она, словно бы не услышав вопроса, рассказывала обо всем подряд:
— Сейчас, сынок, покормлю тебя. Проголодался с дороги? Отец обрадуется. Он в магазин ушел, соль кончилась. Вернется — увидит машину твою, вот радости будет! А Зойка опять беременна, четвертым. Девочку хотят, но опять мальчишка будет. Бабка Акулина говорит, если живот острый, значит мальчишка родится. Примета верная.
Мать вываливала на меня все деревенские новости сразу. А я расстегнул сумку и, заглянув внутрь, сделал маме приглашающий жест:
— Давай посмотрим, мама, чего тут теща наложила. Я и сам не знаю даже. Боюсь, чтоб не испортились какие-нибудь продукты…
Вместе мы начали вытаскивать из сумки содержимое и раскладывать на столе.
— Вот спасибо, Володя! Порадовал! — мама достала из сумки две коробки конфет «Птичье молоко». — Слышала о таких, но еще даже в руках не держала. Говорят, дефицит страшный.
Значит, это так теща мне «поесть» в дорогу собрала? Вот ведь странная женщина — почему было прямо не сказать, что еще подарков для Евдокии Федоровны положила. Мне даже стало интересно, что еще найдется в чудо-сумке с «пирожками в дорогу»?
Мать выложила на стол три палки сырокопченой колбасы, сыр, еще коробку конфет — грильяж в шоколаде, пакет «Каракума» и «Аэрофлота» — их очень уважал отец. Потом из недр сумки выудила бутылку водки «Посольская», прокомментировав:
— Зоя ругаться будет, но Вася обрадуется. В магазине такую не купишь.
Дальше из бездонной сумки появились два пакета с апельсинами.
— Ой, спасибо, сынок! Помнишь, что я апельсины ох как люблю, — мать достала один апельсин, понюхала его и, подцепив ножом, сняла оранжевую корочку. По комнате поплыл яркий цитрусовый аромат.
Она подошла ко мне, обняла и заплакала.
— Мам, ну что ты, что ты, — успокаивал я ее, похлопывая по спине.
— Мать, что сырость развела? — в горницу вошел отец.
Высокий, крепкий и широкоплечий старик… Хотя почему «старик»? Ему всего шестьдесят восемь. Мне по сути шестьдесят пять, и я — Владимир Гуляев — стариком себя в том, две тысячи двадцать пятом году, не считал.
— Ну здравствуй, сын! — отец пожал мне руку, рывком притянул к себе, обнял. — Рад видеть тебя, а то последнее время редко бываешь.