Взрыв показался оглушительным, но тут же все стихло, оставив в ушах звон.
Дальнейшее помню смутно. Голосит дежурная по станции. Свистят милиционеры. Двое в штатском, точно из усиления. Кто-то лезет мне во внутренний карман, достает удостоверение. Кто-то кричит: «Врача!»…
Открыл глаза. Полыхнуло белым. Я что, опять умер?..
Моргнул несколько раз — муть прошла. Я лежу на животе, голова повернута на бок. Рассматриваю покрашенную белой краской боковину тумбочки.
— Ну что, очнулись?
Интересно, в который раз за полгода я слышу эту фразу? Второй? Или уже третий?
— Сейчас укольчики поставим, потом капельничку прокапаем…
— Подгузнички менять тоже будете? — я не удержался от сарказма. Голос медсестры был настолько «сиропным», а тон таким сюсюкающим, что невольно съязвил.
— Что менять? — не поняла она неосторожно проскочившее у меня слово из будущего.
Я хмыкнул, ничего не ответив девушке, и повернулся на бок. Увидев медсестру, чуть не вскрикнул — голосом маленькой девочки разговаривала пышная матрона неопределенного возраста. Такое бывает у женщин с лишним весом, что невозможно понять, тридцать лет ей или уже все шестьдесят. Круглое лицо, бульдожьи щеки, фигура соответствующая — в этом теле необъятно все! Не знаю, как она проходила между больничных коек. Наверное, раздвигала их, как ледокол льдины.
Чего это я? Мысли какие-то дурацкие. Осторожно перевернулся на спину, которая сразу же отозвалась болью. Не слишком острой — неприятно, но не смертельно.
— Что у меня там? — спросил медсестру, потрогав рукой повязку на голове. Снова поплыло в глазах, затошнило. Я сделал несколько глубоких вдохов.
— Ничего страшненького. Кожу на затылке немного содрало, и контузия небольшая, — медсестра нагнулась и выдвинула из-под кровати судно. — Если тошнить будет, то вот утка.
— Долго я без сознания провалялся? — задал ей вопрос, который сейчас волновал меня больше всего. Надеюсь, других казусов кроме потери сознания не было, и спрашивать, какой сейчас год не придется. Но все равно внутренне подобрался.
— Часа четыре, не больше. Вас сразу осмотрели, потом в операционную. Плечи, голова — все в порядке. Ну — почти.
— А здесь что? — я тыкнул пальцем в бинт на плече.
— Только царапинки. Заноз много было, все вытащили. Ну и две железных фигнюшки попали, тоже хирурги вытащили.
— Что за «фигнюшки»? — насторожился я.
— Да шарики такие железные. Всю жизнь пытаюсь понять, для чего они нужны. На бусы не приспособить — в них дырочки нет, нельзя нанизать на нитку.
— Это шарики из подшипников, — объяснил я. Разговор с медсестрой-колобком начал забавлять.
— А подшипники — это что? — маленькие глазки округлились, на миг вынырнув из-под массивных щек.
— Это такие фигнюшки, — с умным видом ответил я, понимая, что объяснять этой даме, зачем нужны подшипники, бесполезно. Возможно, встречаются женщины, которые разбираются в технике не хуже мужчин, но конкретно эта — точно не из их числа.
— А, ясно! — она воткнула мне в вену иглу, отрегулировала что-то у пробки флакона и, забрав вторую капельницу, выкатилась за дверь.
Я восстановил в памяти последние события. Взрыв произошел в пустом туалете. Меня задело совсем легко. Так что очень надеюсь, что больше никто не пострадал. Судя по информации о «фигнюшках», бомба, скорее всего, самодельная. Тротил, поражающие элементы, часовой механизм из обычного будильника. Такую и школьник сделать сможет.
Открылась дверь — и на пороге появилась та самая дежурная по станции, которую я спасал, закрыв собственным телом. Теперь она была без формы, в черно-белом сарафане, с накинутым на плечи белым халатом, который смотрелся на ней, как рубашка. Редко встретишь женщину такого высокого роста и могучего сложения. Ее загипсованная правая рука висела на перевязи. В левой дама из метро держала авоську с яблоками.
— Вы как, товарищ полковник? Слава богу, живы! А я вот, — она приподняла руку в гипсе, — легко отделалась. Как представлю, что могло быть, жуть берет!
Женщина прошла в палату, выложила яблоки на тумбочку, авоську сунула в карман белого халата. Потом спохватилась и переложила в карман сарафана.
— Забуду в халате. Я вечно авоськи везде забываю, потом в магазин сходить не с чем. Не напасешься. Ну, я пойду. Я спасибо сказала? Нет⁈ Вот память дырявая, как авоська. Спасибо! Вы мне жизнь спасли! Вот вовек вас не забуду!
Она вышла, а я вдруг развеселился: за последние десять минут обогатился информацией и о фигнюшках, и об авоськах! Счастливые люди, если они переживают только из-за таких мелочей.
Следующий час дремал. Иногда открывал глаза, смотрел на склянку с лекарством.
В палату вошел врач в сопровождении медсестры. Эта девушка была стройной, высокой и очень красивой. Она ловила каждое слово врача, видно было, что неравнодушна к нему.
— В рубашке родились, Владимир Тимофеевич, — сказал доктор. — Отделались легкой контузией. Слышите хорошо?
— Немного в ушах звенит, а так нормально.
— Голова кружится?
— Есть немного.
— Ну что вы хотели — взрыв совсем рядом, и потом еще знатно о бетон приложились. А так ничего, думаю, пару дней у нас полежите. Если не будет осложнений, выпишем. Мария, капельницу убери.
Медсестра вытащила иглу из вены, замотала трубки вокруг стойки. Врач и его сопровождающая вышли, осталась только санитарка.
Я откинул одеяло — надо же, в больничную пижаму переодели! Штаны почти новые, тут же, на спинке кровати, висит пижамная куртка.
— Простите, а где моя одежда? — спросил санитарку. Два дня в этой палате я не выдержу, взвою от скуки и безделья. Переодеться, и домой.
— Какая такая одежда? Не было у вас одежды. Обрывки были грязные. Я прямо там, в приемном покое, все в мешок и позапихивала. Хотела выбросить, но пришли люди какие-та непростые и забрали. На експри… експери…
— Экспертизу? — подсказал ей.
— Вот-вот, на её самую, — подтвердила санитарка и вышла из палаты, уволакивая капельницу.
Я встал. Голова все еще кружилась, но, сосредоточившись, можно было кое-как функционировать. Покачнувшись, схватился за спинку кровати. Взял пижамную куртку, осторожно натянул. Плечо и спина побаливали.
Пошел к окну, отодвинул занавеску. Знакомый сквер. Здесь мы со Светой прогуливались, когда она себя чувствовала хорошо. Что ж, теперь моя очередь полежать в Кремлевской больнице.
Скамейки в сквере были пустыми, засыпанные снегом. Парковые дорожки расчистили еще с утра, но их уже снова запорошило, потому дворник махал метлой, сметая к краям небольшие сугробики.
— Он уже на ногах! Прямо молодцом! — услышал я за спиной голос генерала Рябенко и обернулся.
— Здравствуйте, Александр Яковлевич! Что зря бока пролеживать? Я бы уже домой пошел, да одежду забрали.
— Быстрый какой! — Рябенко прошел в палату, взял стул и, поставив его возле кровати, уселся. Больничный халат на его плечах смотрелся нелепо, вот уж кого невозможно представить без генеральской формы, так это Александра Яковлевича! Каждый раз, когда видел его в гражданке, отмечал, что форма на нем сидит, как влитая, а другая одежда обычно топорщится, мнется, заламывается складками.
Я вернулся на кровать, присел, пережидая пока пройдет очередной приступ головокружения.
— Домой ему хочется, а сам аж зеленый весь, — покачал головой генерал. — Тут к тебе следователи рвутся, очень им не терпится допросить тебя. Я охладил их пыл, приказал до завтра тебя не беспокоить. А вот мне давай рассказывай всё.
— Что тут рассказывать? Решил проверить, может, я накрутил себе, мало ли что во сне привидится? Ну и проехал несколько станций в метро.
— А как террориста вычислил? Опять во сне увидел?
— Никак нет, товарищ генерал. Просто он сильно нервничал. Потел, вытирал лицо шапкой, глаза бешеные. А вдобавок внешне — лицо кавказской национальности. Я подошел поближе — он рванул из вагона, а сумку оставил. Тут просто рефлекторно схватил его поклажу и за ним. А дальше вы и сами знаете. Милиционеры уже наверняка рапорт написали.
— Знать-то знаю. Но не только я. Андропову уже доложили. И Леониду Ильичу тоже. Собирается завтра навестить тебя, ты уж постарайся, чтобы тебя при нем не стошнило. Сотрясение — штука такая, всякое может случиться.
— Постараюсь, товарищ генерал. А что вообще с армянами? Что с тем, который бомбу оставил в вагоне? Задержали? А в магазинах взрывов не было? Я ведь мог ошибиться, может в других точках решили взрывы устроить.
— Не ошибся. Была резервная группа террористов. Одного ты задержал, двоих взяли на подходе к магазинам. Причем сработали они очень топорно, всех удивляет. Все три акта как под копирку: зайти, оставить сумку с бомбой и выйти. Уже выяснили адреса, где они останавливались — организаторов разговорили. Сейчас с ними работают. Но ты опять отличился. Один и террориста задержал, и бомбу фактически обезвредил. Страшно представить, что бы было, взорвись она на платформе.
— Служу Советскому Союзу! — ответил я невпопад. Как-то неуместно получилось — сижу в пижаме, на больничной койке. Надо было хотя бы встать…
— Ну это ты завтра Леониду Ильичу скажешь, — Рябенко поморщился. Его всегда коробил излишний и неуместный пафос.
Генерал простился со мной и вышел.
Я проводил его до дверей палаты. А потом, почувствовав, что голова кружится меньше, немного прошел по коридору и добрался до ординаторской. Оттуда позвонил домой.
Моим уже сообщили, что я в больнице. Светлана сказала, что приезжала, но ее не пустили. Она рыдала в трубку и все никак не получалось успокоить жену. Сквозь ее причитания слышался сердитый голос тещи:
— Ревешь как по покойнику! — ругалась Валентина Ивановна. — Ты спасибо скажи, что живой.
— Заканчивайте разговор, — потребовала строгая медсестра. — Сейчас ужин, потом приду давление измерить.
Ужинать я не стал. Посмотрел на тарелку рыбного супа и решил не рисковать — все еще подташнивало. Прилег на кровать в ожидании медсестры и сам не заметил, как уснул.