Глава 15
Заседание Конституционной комиссии проходило в овальном зале Кремлевского дворца. Задуманный архитектором Казаковым как связующее звено между двумя корпусами здания, этот зал действительно поражал своим великолепием. Он находился на втором этаже, сразу над въездом во внутренний двор. От купола невозможно было оторвать глаз и каждый, кто входил сюда впервые, обязательно задирал голову вверх.
Я тоже непроизвольно глянул вверх, но, спохватившись, отвел взгляд от лепного потолка.
Посмотрел на длинный сплошной стол, который соединялся по кругу. В центре на полу находилась декоративная тумба. Удобные стулья с мягкими спинками и подлокотниками почти все были заняты согласно регламенту.
Когда вошел Леонид Ильич, члены рабочей группы встали. Капитонов — настоящий Капитонов, а не мой Капитошка — зааплодировал. Он всегда начинал первым хлопать в ладоши. Я внимательно посмотрел на него, словно пытаясь найти следы Вани Полторацкого. На мое счастье, Капитонов ничего не помнил из того, что происходило, когда в его теле находился попаданец. Хотя, что-то, кажется, его беспокоило. Капитонов всегда смотрел на меня с подозрением и тревогой. Он безуспешно пытался вспомнить, что нас недавно связывало. И пугался этих своих провалов в памяти. Вот и сейчас в его голове вертелись не очень хорошие мысли:
«Он ведь знает о моем недомогании больше, чем я сам. До сих пор ничего не помню из того периода. Считай, два месяца из памяти как корова языком слизала. Только бы Медведев не доложил Брежневу о моей проблеме… Надо будет с ним аккуратнее себя вести, еще аккуратнее».
За время, прошедшее после возвращения Вани Полторацкого в 2025 год, Капитонов уже два раза подходил ко мне и горячо благодарил.
— Спасибо, Владимир Тимофеевич, спасибо, что помог тогда мне в Завидово! Вовек не забуду.
Меня его благодарность напрягала. Потому что в мыслях его я читал, что он сам не знает, за что благодарит. Таким образом этот опытный интриган пытался меня вытянуть на откровения. Чтобы я ему рассказал, о чем мы беседовали в дни его «беспамятства». Но я не поддавался на эти нехитрые провокации. Решил, пусть лучше Капитонов считает себя обязанным мне за сохранение его тайны и заодно слегка опасается. Мало ли, в будущем понадобятся от него какие-то услуги. Вот тогда и пообщаемся подробнее.
Переведя взгляд с Капитонова на других гостей, я неприятно удивился присутствию за круглым столом Гвишиани. Странно, что он вообще не под арестом. Институт системных исследований хоть и потрясли серьезно проверками, но не закрыли. Гвишиани по-прежнему возглавляет его. Я помню, как Андропов говорил, что сам присмотрит за этим ушлым грузином. Дескать, чтоб я пока не лез в это дело. Хм… Признаться, меня это уже наводит на кое-какие подозрения по поводу самого Юрия Владимировича…
Посмотрел на других присутствующих и словно обжегся — в одном из кресел сидел человек, который со временем станет кошмаром для многих советских людей. Доброе благообразное лицо и та самая характерная отметина на лысине. Ну здравствуй, Майкл Горби… И ты здесь…
Рабочая группа Конституционной комиссии не собиралась с апреля семьдесят третьего года, когда был согласован предварительный проект Конституции Советского Союза. Проект разослали всем членам комиссии, полный состав которой сто с лишним человек, и — тишина на четыре года. Сегодняшнее заседание рабочей группы не объяснить даже надвигающимся шестидесятилетием Октябрьской революции. Но как только начал говорить Брежнев, все встало на свои места.
— Сегодня у нас не заседание Конституционной комиссии, как было объявлено вначале, а просто собралась рабочая группа и приглашенные товарищи, которые приняли активное участие в обсуждении.
Если во время моей работы по осторожной корректировке истории и случались моменты, когда я опускал руки, то теперь тоже наступил один из них. Здесь я не смогу повлиять ни на что, улучшить советскую конституцию не получится — не только из-за недостатка своих знаний в области законотворчества, но и в силу того, что лучше было бы переписать ее с нуля.
Я очень не люблю американцев, но не могу не признать, что их Конституция дает советской фору в сто очков. У американцев все просто, кратко и по делу: Декларация независимости, где изложены основные принципы, и сама Конституция, где прописаны процедуры разделения властей и регламент выборов в высшие органы власти. А то, о чем отцы-основатели не могли знать, дополнено поправками к Конституции. В том числе — знаменитый Билль о правах, принятый в виде поправок, с четвертой по десятую.
В Советском Союзе весь смысл Конституции передавался декларациями. Такими вот, например: «Великая Октябрьская революция, совершенная рабочими и крестьянами России, под руководством Коммунистической партии во главе с В. И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, разбила оковы угнетения, установила диктатуру пролетариата и создала Советское государство — государство нового типа, основное орудие защиты революционных завоеваний строительства социализма и коммунизма».
И это только начало преамбулы — или вводной части! Сама вводная часть занимает три страницы. Лично я в свое время не осилил даже эти три, не говоря уже о полном тексте. В школе КГБ, когда я пытался читать Конституцию СССР на занятиях по конституционному праву, мне казалось, что я держу в руках книгу с заклинаниями. А сейчас я наблюдаю, как серьезные люди с серьезными лицами обсуждают эти громоздкие и зачастую размытые словесные конструкции.
Я с нетерпением ждал, когда закончатся все эти «ритуальные заклинания» вперемешку с лихорадочным поиском виновных и неуклюжими отмазками, почему работа не была сделана вовремя.
Пока длилось неинтересное для меня обсуждение, наблюдал за Горбачевым. А тот просто светился от радости. Чувствовал себя победителем. Думал: «Ну наконец-то меня заметили! Наконец-то пригласили! Я участвую в историческом заседании!».
Что тут сказать? Тщеславие — хороший энергетик, и Горбачева оно вознесет высоко. Но в той реальности, где рядом с Генсеком не было «обновленного» меня. Так что еще посмотрим, Миша, посмотрим…
Спустя некоторое время, слово дали и Горбачеву. Чтоб этого добиться, он тянул вверх руку. Как ученик, который хочет, чтобы учитель заметил его и похвалил при всех.
Но если другие читали по бумажке, не отрывая глаз и часто бубня без выражения, то Горбачев сразу начал говорить как с листа, но самостоятельно. При этом довольно энергично и эмоционально. Правда, по сути — ни о чем.
— Я хотел бы заострить, товарищи, внимание ваше на том, что у нас еще до сих пор принижена роль Советов народных депутатов.
— Как принижена? — удивился Борис Николаевич Пономарев, председатель рабочей группы. — У нас советы снизу доверху — это же основа основ нашей государственности!
— Я имел ввиду это, но и в то же время хотел еще раз подчеркнуть, усилить и углУбить роль Советов в нашей государственности и закрепить за ними контрольные функции. Они у нас безусловно присутствуют, но надлежащим образом не оформлены и не подчеркнуты…
Господи, он сам-то понял, что сейчас сказал?
Мне вспомнился случай из моего «гуляевского» детства. Я не выучил урок. Тема была по истории древнего мира, о рабстве в древнем Риме. Учительница не то, чтобы строгая, но стоило только запнуться, отвечая у доски, как она сразу лепила двойку. Я начал отвечать и вдруг с ужасом обнаружил, что из головы вылетели даже те обрывки темы, которые знал. Понес всякую ахинею, только чтобы не останавливаться. Сначала побаивался, но учительница только кивала головой, думая о чем-то своем и вообще не вслушиваясь в мои слова. Я осмелел и пересказал вкратце содержание фильма «Тени исчезают в полдень», но в древнеримском антураже.
— Садись, пять! Вот дети, берите пример с Вовы Гуляева. Так надо отвечать у доски!
Половина класса грохнула смехом, вторая завидовала молча и офигевала, как мне повезло, что училка все прослушала.
После речи Горбачева у меня осталось похожее чувство. Вроде он воспользовался антуражем, но забыл вложить в свою пламенную речь какую-либо мысль.
Но это понимал не только я. Брежнев криво улыбнулся и произнес в микрофон:
— Хорошо, хорошо, Михаил Сергеевич. Расширим и углУбим.
Я уже достаточно хорошо знал Брежнева, чтобы уловить легкий сарказм в его словах.
— Я думаю, члены рабочей группы учтут ваши ценные предложения, спасибо, — Генсек поблагодарил Горбачева, тем самым закончив его выступление.
А Горбачев даже не понял, что его поставили на место. Он сиял, как начищенный пятак. «Сам Леонид Ильич меня похвалил, теперь просьбу о переводе в Москву точно удовлетворят! Но просить лучше не напрямую, а через людей», — радостно думал он.
Если бы Горбачев мог прочесть мысли Брежнева на счет себя, он бы так не радовался.
«Какой назойливый молодой человек. Вроде бы ничего плохого не сказал, но такой осадок в душе остался нехороший. И чего Андропов за него просил?», — думал Брежнев.
А я сделал в уме очередную пометку. Так вот кто протежирует Горбачева! Но зачем? Неужели Андропов не видит гнилой сущности этого человека? Впрочем, он ведь и Гвишиани не позволил арестовать. Да уж… А ведь при таком раскладе сил, мои задачи становятся на порядок сложнее. Как скорректировать историю в нужном направлении, если на пути непреодолимой преградой возвышается сам председатель КГБ?
Заседание закончилось и Брежнев с сопровождающими первыми покинули зал. Выходя, Леонид Ильич будто в сторону произнес с печальным вздохом:
— Болтаем, болтаем, болтаем. Когда же дела делать будем?
Понимая, что замечание риторическое, и Рябенко, и Александров-Агентов, который присутствовал на всех мероприятиях с участием Генсека, тактично промолчали. Мы с Солдатовым переглянулись.
Когда Леонид Ильич уже сел в машину и я привычно устроился на откидном сиденье правительственного ЗИЛа, Генсек повернулся ко мне и попросил:
— Володя, я знаю, ты сегодня еще на больничном, но мне бы хотелось поговорить с тобой.