— Рассказывай, что там случилось у Андропова?
— Федорчук ворвался в его кабинет и направил на Вадима Николаевича пистолет. Успел выстрелить, но мне удалось его обезвредить. Тем не менее пуля попала в Рябенко. Генерал ранен, сейчас в Кремлевской больнице.
— А Федорчук что? Что он говорит? — Брежнев явно был шокирован. — Да как же Виталий так мог поступить? Боевой офицер, войну прошел! Я же ему как себе доверял! Все думал, ну хоть за Украину могу быть спокоен. А оно вон как вышло.
— Федорчук ревел зверем, находился в совершенно неадекватном психическом состоянии, — сообщил я. — После ему поставили успокоительное, насколько знаю.
— Как придет в себя, доложите. Я лично хочу с ним поговорить, — распорядился Леонид Ильич. — А сейчас поехали к Рябенко.
Прошли в комнату отдыха. Я помог Генсеку надеть пальто, подал каракулевую шапку. Прикрепленным в этот день был Григорьев. Борис Дмитриевич, мордвин по национальности, в отличии от нас с Мишей Солдатовым, был невысокого роста, но жилистый, резкий в движениях человек. Абсолютно немногословный, он умел сливаться с любой местностью, любой обстановкой. Вот уж если кого и можно было назвать тенью Генсека, так это Григорьева.
До Кремлевки кортеж Генсека доехал быстро. В больнице царила суматоха. Санитарки уже успели до блеска надраить полы. И без этого в Кремлевской больнице было всегда чисто, а сейчас все просто сверкало. Леонида Ильича встречал главный врач. Брежнев наскоро поздоровался и потребовал:
— Срочно проведите меня к Рябенко. Как он? В сознании?
— В порядке, насколько это возможно. Готовим к операции, — на бегу рапортовал главврач, Шелепин Андрей Владимирович.
— Рана серьезная? — в голосе Леонида Ильича звучало беспокойство.
— Хорошо, что кровь быстро остановили. Но снимки не радуют. Пуля застряла в кости. Тем не менее, можно сказать, что генералу Рябенко повезло. Еще полсантиметра — и зацепило бы важную артерию. Просто не успели бы довезти, истек бы кровью, — докладывал Шелепин.
В палате у постели Рябенко толпились врачи. Александр Яковлевич был в сознании, но выглядел очень бледным.
— Вот так-то, Леня, — слабо сказал Брежневу и попытался улыбнуться, — войну прошел — ни царапины, а тут в кабинете председателя КГБ пулю поймал. И от своего же, что обиднее всего.
— Ты, Саша, сейчас не разговаривай, — остановил его Леонид Ильич. — Сейчас пулю достанут, потом быстро на ноги встанешь. Ты только умирать не вздумай, у меня кроме тебя уже и друзей не осталось.
Я видел, что Брежнев был по-настоящему потрясен. На глаза Леонида Ильича навернулись слезы. Генсек в принципе был чересчур сентиментален. Хотя сейчас подобная реакция была вполне понятна. Я тоже переживал за генерала, который фактически дал Медведеву путевку в жизнь. Когда я в своей жизни, будучи Владимиром Гуляевым, служил в КГБ, мне такой наставник не встретился. Сейчас я понимал это, и понимал, насколько важна связь поколений. Особенно — в профессиональной сфере.
— Выздоравливай, Саша! — Брежнев наклонился, пожал Рябенко руку. — Ты мне очень нужен.
— Куда я денусь, — Рябенко слабо улыбнулся и, посмотрев на меня, тихо произнес:
— Спасибо, Володя!
— Да за что? Сами же натаскивали по оказанию первой помощи. Выздоравливайте!
Я тоже был взволнован. Рябенко уже стал мне близок. Пожалуй, единственный человек в моей новой «медведевской» реальности, которого могу назвать другом.
Вернувшись в Кремль, Леонид Ильич вызвал Андропова, Цинева и Цвигуна. Причем, пока разговаривал с Цвигуном, Юрий Владимирович и Георгий Карпович меряли шагами приемную. Я стоял снаружи, рядом с дверью, готовый войти в любой момент. Но был спокоен — Цвигун не тот человек, которого стоило опасаться. Да и Григорьев находился в комнате отдыха за кабинетом Брежнева.
Наконец, нас тоже пригласили в кабинет. Брежнев выглядел мрачнее тучи, густые брови сошлись в одну линию. Он начал совещание с вопроса:
— Как вы, Юрий Владимирович?
— Да я-то нормально, — ответил Андропов. — Спасибо Рябенко с Медведевым — очень быстро отреагировали. Профессионально. Я уже тут провел расследование, почему Федорчук прошел на Лубянку с оружием. Более того, вошел ко мне в кабинет с пистолетом. Все говорят, что он неадекватный, обыскивать себя не давал никогда. Пистолет сдавать отказывался, мотивируя тем, что это наградное оружие. Сейчас, конечно, ужесточим правила, введем досмотр. Порядок должен быть один для всех.
— Поздновато спохватились, — заметил Генсек.
— Лучше поздно, чем никогда, — с виноватым видом ответил Андропов.
— Ваше «поздно» едва не стоило жизни генералу Рябенко! — Леонид Ильич повысил голос. Я видел, что он едва сдерживается, чтобы не закричать, что бывало крайне редко.
— А вы, Георгий Карпович? — обратился Брежнев к Циневу. — Вы куда смотрели? Восемь лет Федорчук у нас возглавлял КГБ Украины. Вы это направление курируете. И что, никаких жалоб и сигналов на него не было? Дождались открытого покушения?
— Сигналы были. И жалобы тоже были, — Цинев отвечал четко, не пугаясь грозного вида Генерального секретаря. — Характер у Федорчука всегда был не сахар. Держал подчиненных в узде, как он сам выражался, не давал распоясаться. А здесь я даже не знаю… Наверное, какое-то помутнение на него нашло. Переработал или еще что. Врачи разберутся.
— Он вспылил из-за того, что в его епархии начали какую-то негласную проверку, — вступил в беседу Цвигун. — Он и мне жаловался, когда к нему Удилов прилетел в Киев. Мол, москвичи не доверяют ему, сомневаются. А сигналы… на каждого руководителя сигнализируют с утра до вечера. Молчу уже про нескончаемые потоки анонимок.
Цвигун был доверенным лицом Генсека в КГБ. Андропов знал об этом, но не в его власти было снять Цвигуна с должности своего заместителя. И сейчас не удивительно, что о заговоре и причинах покушения Леонид Ильич был уже информирован.
— Вы трое просмотрели буквально у себя под носом заговор. Неужели не заметили повышенную активность? Тот гипнотизер у вас уже второй год по стране бегает. — Брежнев говорил жестко, каждое его слово было как удар. «Доброго дедушки» или «шамкающего маразматика» я сейчас не видел. Передо мной был опытный политический боец. — Что говорят психиатры? Федорчук тоже под гипнозом находился?
— Нет. Вполне в здравом уме и твердой памяти. Следов воздействия на личность не выявлено, — дипломатично ответил Андропов и подумал: «Профессор Ухтомский, протестировав Федорчука, резюмировал: „Просто дурак“. Но вряд ли это сейчас хорошая формулировка, чтобы озвучить ее Леониду Ильичу».
— У вас имеется решение по кадрам? Кого поставим вместо Федорчука на Украину? — Брежнев задал вопрос и ждал ответа. Но все трое присутствующих с ответом не торопились, обдумывая, что можно сказать.
— Может быть Грушко? — неуверенно предложил Цинев, который отвечал за кадры в Комитете Госбезопасности. — Он работал на Украине, знаком с обстановкой.
— А как он с Щербицким сработается? Об этом не подумали? — напомнил Цвигун.
— Генерал-полковник Грушко — самая подходящая кандидатура, — неожиданно поддержал предложение Цинева Андропов. — Но на него у меня сейчас другие планы. Он сейчас работает по Соединенным Штатам Америки, и по Канаде. Боюсь, его нагрузка возрастет на фоне последних событий.
— Тогда, может, Крючков? — выдвинул новую кандидатуру Цинев.
— Нет, — сразу отмел Андропов и этот вариант. — Крючков по комсомольскому призыву к нам попал. Это не кадровый чекист. Тем более, что республика сложная. Пожалуй, я бы поставил Чебрикова.
Виктор Михайлович Чебриков имел репутацию верного ставленника Андропова. В будущем — в моем будущем — он возглавит КГБ СССР, а потом, в девяностых уйдя в отставку, станет начальником охраны Иосифа Кобзона. Любопытно, что перед Чебриковым на посту председателя КГБ СССР успел недолго побыть сам Федорчук. Но сейчас-то уже понятно, что ход истории изменил направление — карьера Федорчука закончена.
— А кто будет исполнять обязанности Рябенко? — спросил Генсек.
— Пока Медведев. Я уже подписал приказ, — уверенно ответил Андропов.
Не сказать, что я был против заменить старшего коллегу. Но представляя, какое количество бюрократической работы предстоит, какие склоки и интриги придется разбирать среди работников госдачи, среди персонала и обслуги, мне становилось не по себе. Потому я в очередной раз мысленно пожелал Рябенко скорейшего выздоровления.
Глава 20
Совещание закончилось. За всеми событиями день клонился к закату. На улице мело, и когда Леонид Ильич вышел к машине, почти стемнело. Я краем глаза заметил двух товарищей в штатском из наружки. Один кивнул мне, а я отдал ему ключи от своей копейки. Машина наружки и мой автомобиль пристроились в хвосте кортежа.
Сегодня Брежнев не стал идти до дачи пешком — видимо, слишком устал. Приехав в Заречье, он вошел в дом и сразу направился в кабинет. Григорьев отправился проверять посты, а мне уже можно было ехать домой. А с завтрашнего дня приступать к работе уже в качестве начальника.
Подойдя к стоянке и уже направляясь к своей машине, а почти нос к носу столкнулся с Алевтиной. Когда дежурства совпадали, мы пересекались с ней довольно часто.
— Владимир Николаевич, — окликнула она. — Вы не могли бы подвезти меня до дома? Метель…
Аля выглядела как снегурочка из сказки: белая песцовая шапка, высокая, с плоским верхом; синее пальтишко, тоже с песцовым воротником и манжетами; голубые рукавички. Из-под воротника виднелся ажурный белый платок, шерстяной, тонкий, как паутинка. Как называются такие платки? Кажется, их вяжут из ангорской шерсти. Оренбургский?
Помню такую песню «Оренбургский пуховый платок». Пела ее монументальная Людмила Зыкина — та самая русская женщина, о которых классик сказал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». От ее голоса по коже бежали мурашки, настолько сильным он был. Она раскидывала руки, а на плечах лежал тот самый платок. Оренбургский…