За массивным столом, совершенно теряясь на фоне крупногабаритных шкафов и другой мебели, сидел тщедушный человек в костюме не по размеру. Плечи пиджака смешно топорщились, рукава, даже не смотря на то, что согнутые руки лежали на столе, все равно были длинноваты. Сердюченко Иван Иванович, вспомнил я фамилию-имя-отчество директора Западно-Сибирской железной дороги. Раньше с этим человеком никогда не сталкивался, узнал о нем только накануне командировки, прочитав перед вылетом расписание встреч.
— Владимир Тимофеевич, — Сердюченко вскочил, шагнул мне навстречу. Он протянул трубку телефона спецсвязи и, подобострастно улыбаясь, сообщил:
— Вот, пожалуйста. Не буду мешать вашему важному разговору.
Жестом пригласив располагаться в его начальничьем кресле, Сердюченко чуть ли не поклонился, оттопыривая зад и вытягивая вперед длинную шею. Потом, подталкивая секретаршу к выходу, он торопливо покинул кабинет.
Я покачал головой, как-то у меня не соединялись в сознании такая угодливость, подхалимство и железная дорога.
Звонил, как оказалось, Рябенко.
— Володя, сейчас подъедет министр путей сообщения. Недавно назначенный Павловский. Очень хочет с тобой поговорить, — сообщил он.
— О чем? — спросил я прямо. — Я все-таки не та персона, с которой беседуют министры.
— О встрече с Генсеком в Новосибирске, — сообщил генерал.
— Так это не ко мне вопрос, Александр Яковлевич. Есть служба протокола, помощники Генерального секретаря. Я за встречи Генсека не отвечаю.
— Понимаешь, — Рябенко замялся, — Андропов настойчиво попросил, чтобы ты все-таки поговорил с Павловским. Я не знаю, зачем это надо Юрию Владимировичу, но ты там на месте сам определись.
Я вышел из кабинета, прошел через приемную в коридор и спустился на первый этаж. Война войной, а обед по расписанию. Желудок требовательно заурчал — и я направился в буфет. Взял жареную семгу с картофельным пюре, салат, стакан чая и черный хлеб — бородинский. В Сибири, в отличии от Москвы, он был в каждой столовой. Поел с огромным удовольствием, выпил чай и вышел, размышляя что делать дальше. Но тут, как чертик из табакерки, передо мной выскочил откуда ни возьмись молодой человек.
Я обратил внимание на его интересную внешность. В двадцать пятом году следующего столетия таких будут называть гламурными метросексуалами. А в предыдущем веке — франтами, щеголями и денди. Костюм с иголочки, аромат заграничных духов волной по коридору, прическа — волосок к волоску. Кажется, даже идеально ровные брови чуточку скорректированы. Глаза широко распахнуты и в них светится радость и счастье — сплошной позитив. В принципе, ничего плохого, но я не любил этих вот, глянцевых, не знавших жизни, не нюхавших, да простят меня военные, пороха. Такие «мужчины» обычно ломаются, столкнувшись с первой же реальной жизненной проблемой. Но не мне судить молодежь, ни семидесятых годов, ни двухтысячных, ни каких-либо еще.
— Пройдемте за мной, Владимир Тимофеевич. Иван Григорьевич уже вас ожидает для разговора, — мужчина красиво и вежливо улыбнулся.
— Он уже здесь? — удивился я такой оперативности. Ведь прошло не более получаса, как Рябенко предупреждал, что «министр скоро подъедет».
— Да, в кабинете Ивана Ивановича. Прошу следовать за мной, — модник изящно развернулся и продефилировал по красной ковровой дорожке, устилающий пол коридора.
Еле удержавшись, чтобы не фыркнуть презрительно, я направился следом.
Министр путей сообщения ждал меня все в том же кабинете начальника Западно-Сибирской железной дороги. Павловский не слишком отличался от своих помощников. Воистину, подбирал под себя. В свои пятьдесят шесть лет он выглядел моложаво. Приятное, располагающее к себе лицо освещала открытая улыбка. Прическа тоже волосок к волоску. Несмотря на большие залысины, он смотрелся лет на десять моложе своего возраста.
Начальник Западно-Сибирской железной дороги, Сердюченко Иван Иванович, тоже находился в кабинете, но старался не отсвечивать, держался незаметно. Я на секунду заглянул в его мысли, но не обнаружил там ничего интересного — только суетливое беспокойство и желание превратиться в невидимку.
— Владимир Тимофеевич, рад, очень рад с вами познакомиться лично! — Павловский тряс мою руку, демонстрируя максимальное дружелюбие. — Я министр молодой, как видите, пока еще не успел вникнуть во все тонкости, а тут такое событие!
Я обратил внимание, что ладонь у министра влажная и неприятная. После рукопожатия мне даже захотелось вытереть свою руку.
— Вы понимаете, как трудно работать, — продолжал жаловаться Павловский, — Борис Павлович Бещев — это настоящая легенда. После такого руководителя меня пока никто серьезно не воспринимает. Хотя я ведь потомственный железнодорожник, всю жизнь железной дороге посвятил. Мне железка и мать, и отец, и Родина.
Бещев Борис Павлович, предшественник Павловского на месте министра путей сообщения СССР, действительно был легендой. По продолжительности пребывания в должности он является рекордсменом среди всех советских министров за всю историю — более 28 лет на своем посту! Начинал еще при Сталине, когда по железной дороге бегали паровозы. Электропоезда и тепловозы в то время составляли едва ли десять процентов всего железнодорожного транспорта. По своей инициативе он возобновил проектно-изыскательские работы на БАМе. Топосъемка, конечно, была сделана давно, но все устаревает, все меняется. Сейчас и нагрузки на полотно другие, и требования к транспортной мощности. В 1967 году вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров о строительстве Байкало-Амурской магистрали — и Бещев стал главным куратором от железнодорожного ведомства. Он был жестким, требовательным, но справедливым. Классический сталинский нарком. В те времена профессия железнодорожника считалась престижной наравне с лётчиком или космонавтом: хорошее обеспечение, жилье, высокая зарплата, ведомственное снабжение через УРС.
Даже после начала строительства БАМа, железнодорожные проектировщики при его поддержке изучали перспективные направления — в сторону Якутии и арктического побережья. Мечталось о трассе на север, о том, что после БАМа техника повернёт к Якутску и дальше — к побережью Ледовитого океана. Но грянула перестройка, а потом и распад страны. Все эти планы остались лишь планами. Как и сам Советский Север — напоминанием о великом замысле, растворившемся в прошлом.
И сейчас, глядя на Павловского, я прекрасно понимал, что такие люди, как этот хлыщ, ничего по-настоящему великого не построят. Жадные до комфорта и материальных благ, жаждущие известности и связей, амбициозные и беспринципные, они уже помаленьку продают страну. Отщипывают по кусочкам, стаей саранчи лезут через любые щели к власти, чтобы воровать безнаказанно. И как саранча, они оставят после себя лишь безжизненную пустыню.
— Со мной конкретно о чем хотите поговорить? — не выдержав потока пустой болтовни, перебил я министра. Слушать его излияния не было ни желания, ни времени.
В этот момент Павловский подумал: «Ну что ж, стерплю это хамство. Андропов предупреждал, что просто не будет. Что к этому волкодаву сложно найти подход. Но раз нет других возможностей попасть в этой поездке в ближний круг Брежнева, придется терпеть этого дуболома».
Хм… Чем дольше я читал его мысли, тем сильнее портилось настроение.
«Если правильно заинтересовать, он сам захочет мне помочь. Не верю словам Андропова, что Медведеву ничего не нужно, так не бывает. Всем что-то нужно, у каждого есть своя цена».
В общем, опасными заговорами тут особо не пахло. Скорее уж воняло дерьмом очередной продажной твари. У каждого есть цена? Ну вот цена такого министра — кусок мыла и веревка.
— Я новый человек на этой должности, и хотя в министерстве уже работал… — снова затараторил он, — но мне важно, чтобы Леонид Ильич тоже отметил, что я стараюсь всеми силами… максимально выкладываюсь, так сказать… делаю все для того, чтобы железная дорога работала бесперебойно…
Этот поток самовосхвалений и оправданий прервался вдруг громкими воплями из приемной. Кто-то басом материл секретарей и помощников. Причем конструкции были такие замысловатые, что пресловутый «пьяный сапожник» точно пустил бы слезу умиления.
— Не обращайте внимания, Владимир Тимофеевич, — виновато улыбнувшись, сказал Павловский, — рабочие моменты…
— Напротив, думаю стоит обратить внимание, — не согласился я и направился к дверям кабинета.
Однако двери распахнулись, и, стряхивая с себя свору секретарей, помощников и прикрепленных министра, пытавшихся задержать нежеланного посетителя, в кабинет влетел мужчина. Таких редко встретишь — крупный, широченный в плечах, под два метра ростом. Одет в брезентовую куртку, похожую на стройотрядовскую форму, под ней футболка. Штанины таких же, защитного цвета, брюк были заправлены в высокие кожаные ботинки. Он в кабинете начальника железной дороги смотрелся инородным элементом.
Посетитель был в такой ярости, что я поразился смелости пытавшихся его задержать. Это все равно, что пытаться затормозить бегущего мамонта. Карие глаза выпучены, красное лицо перекошено гримасой гнева.
— А, и министр тут! Вот сейчас и поговорим! — бушевал гость. — Почему грузы не отправляются? Почему у меня люди не могут получить стройматериалы? Продукты? Все должно быть уже на БАМе, а составы застряли в вашем бутылочном горлышке. Какого хрена здесь держите составы? Что, через Тогучин, через Инскую нельзя отправить? Охренели совсем! Теперь еще на неделю задержка⁈
Он пытался говорить культурно, но маты все равно прорывались. Сердюченко при виде посетителя метнулся за спину Павловского. Павловский поднял брови, выпучил глаза, открыл рот, желая возмутиться, но не успел.
— Закрой рот и слушай сюда, — рявкнул посетитель. — Я из Тынды сюда летел, у меня стройка должна кипеть, а мы из-за вас херней маемся!
Он в два шага преодолел расстояние до начальника железной дороги, выдернул Сердюченко из-за спины министра и, схватив беднягу за грудки, на полметра приподнял от пола.