Я сел за руль, повернул ключ в замке зажигания и с удовольствием прислушался. Двигатель работал почти бесшумно.
— Это из опытной партии. Специально Леониду Ильичу привезли из Тольятти, — сообщил механик. — Естественно, ходовую всю перебрали, двигатель весь просмотрел, перебрал своими руками. Специально в Тольятти ездил из-за этой ласточки.
Он ласково погладил машину по капоту.
— Пользуйтесь, Владимир Тимофеевич, эта точно не подведет! Телефон уже установили в машине. Как раз вчера только им занимались.
Я улыбнулся, что ж, пусть будет «Ласточка» — хоть и банальное, но хорошее имя для новой машины, легкое и приятное.
Глава 16
Я вернулся в дом, чтобы поблагодарить Леонида Ильича за щедрый подарок. Брежнев в кабинете распекал кого-то по телефону. Рядом стояли бледный Александров-Агентов и Рябенко. Генерал, в отличии от секретаря, был монументально спокоен. Я услышал только конец разговора:
— … а сделать это тихо не хватило ума? Додумались арестовать на ступенях Министерства иностранных дел капиталистического государства! И как мне теперь международный скандал расхлебывать?
Леонид Ильич раздраженно бросил трубку на аппарат и быстро вышел из кабинета. Я вопросительно посмотрел на Рябенко.
— Яковлева арестовали, — бросил он на ходу и поспешил за Генсеком.
Странно, что, судя по крикам Брежнева, наши Яковлева в Канаде арестовывали. Это действительно нарушение международных норм и серьезный скандал. Кроме того, я помню, как Удилов сообщал мне, что Яковлева удалось отозвать в Москву и он уже дает показания. Видимо, кто-то из сотрудников поспешил доложить об успехе операции, когда Яковлев еще не был взят. Ох, полетят теперь шапки, Вадим Николаевич такого не простит. И правильно сделает.
Вскоре кортеж Генсека выехал в Кремль, а я отправился на Лубянку.
Принимавший меня Удилов выглядел озабоченным:
— Хорошо, что зашли сами, уже собирался вызывать вас. Яковлева наконец-то арестовали. Теперь уже точно, — сконфуженно поморщился Удилов. — Правда, сделали это нелепо — и теперь разгорелся скандал. Правонарушение наших спецслужб, устроенное на территории чужого государства. Кроме того МИД Канады выражает беспокойство и просит прояснить судьбу арестованного. Но нас это уже не касается. Этим занимаются МИДовцы, а у нас задачи посерьезнее. Кстати, и Пигузов тоже арестован. Пойман в момент закладки информации в тайник. Буквально за руку, с поличным. Так что все прочие обозначенные вами персонажи сейчас минимизируют контакты и залягут на дно. Задача контрразведки не спугнуть их. Будем наблюдать аккуратно.
— Это отличные новости! Кстати, я тут вдруг вспомнил… — начал я, раздумывая, как подойти к новой теме. Но Удилов сам помог мне:
— Еще один сон? — он усмехнулся и добавил:
— Просто потираю руки от предвкушения. Пока ваши сны были… как бы выразиться точнее? Все были в цвет!
— Толкачев Адольф. Инженер. Работает НИИ радиостроения при Министерстве радиопромышленности. Имеет доступ к сверхсекретным данным касательно авиации и ракетостроения. Проживает в высотке рядом с посольством США. Пока еще не завербован, но сам активно ищет контакты и выходы на работников иностранных посольств. Первую попытку установить контакт совершил в январе этого года. Подкараулил автомобиль посольства США у бензоколонки. Через открытое окно кинул в салон письмо с предложением обсудить сотрудничество. Американцы пока раздумывают, но скоро должны решиться. Я с возможным пожаром в гостинице «Россия» как-то упустил Толкачева из виду. А этот человек любой ценой решил продать Родину. Буквально преследует американских дипломатов. Почему наша наружка его не засекла и чем они вообще занимаются — я не знаю. Если не остановим — сольет противнику сотни пленок с нашими самыми секретными военно-техническими разработками. Но пока у нас еще есть время.
— Интересная информация. Наружка у нас, смотрю, совсем расслабилась. Я займусь этим вопросом. И вам очень благодарен. С вашей помощью, Владимир Тимофеевич, мы хорошо подчистили агентуру. Есть еще кто-то, о ком следует знать?
— Поляков Дмитрий Федорович, — я вспомнил еще одну фамилию. — Генерал ГРУ. Работает на американцев еще с начала шестидесятых.
— Это не новость. Известный крот. По нему работаем давно и очень скрупулезно. Имелись у него некоторые покровители, но, думаю, скоро нам удастся его арестовать. Материалы почти собраны. В прошлом году он как раз вернулся из Индии.
— Ну вот когда обратно попросится в Азию — не позволяйте выезжать. Надо брать, пока не сбежал.
— Постараемся, спасибо. Но если еще что-то приснится, вы уж не забывайте? — усмехнулся Удилов и даже подмигнул мне дружески, что для этого крайне уравновешенного и серьезного человека было редким жестом особой приязни.
— Не забуду, Вадим Николаевич, — пообещал я, пожав ему руку на прощание.
Вышел из его «стерильного» кабинета Удилова с чувством некоторого облегчения. Приятно, что мне удается быть по-настоящему полезным Родине. Пусть историю менять и не просто, но возможно. Не семимильными шагами, но потихонечку удается двигаться в нужном направлении — это главное.
А люди, наплевавшие на честь и совесть, были всегда, во все времена. Но здесь, в Комитете, в силу специфики работы, присутствие подобных личностей особенно нежелательно и опасно. Так что превентивные чистки, устроенные с моей помощью, будут действительно полезны.
Шел по коридорам Лубянки и думал: а сколько еще такого «мусора» в Комитете да и в других ведомствах тоже? Те, о ком я не знаю, кто не проявил себя, потихоньку улизнув на Запад?
Приехав в Высшую школу КГБ, я сразу направился к Сухорукову. Антон Аркадьевич постучал пальцем по циферблату часов и сердито сказал:
— Непорядок, товарищ полковник. Задерживаете остальных.
— У нас сегодня групповое занятие? — удивился я. Обычно занимались по индивидуальному плану.
— Сегодня просмотр учебного материала. В кинозале. Прошу.
И Сухоруков первым вошел в небольшой кинозал — буквально на десять мест. Кроме нас с ним там присутствовали еще четверо. Я не был знаком с этими людьми, они приехали с периферии, из областных КГБ. Все в гражданской одежде — скромные серые пиджаки, неброские галстуки, воротнички рубашек застегнуты. Встретишь такого на улице — и не обернешься. Мало ли командировочных ходит по Москве?
— Итак, товарищи, — Сухоруков встал за небольшую кафедру возле экрана, — сегодня у нас с вами короткий фильм, который рассказывает о работе наших коллег.
Я усмехнулся. Только что беседовал с Удиловым о шпионах и тут такое продолжение темы⁈
Сухоруков прошел к свободному креслу, устроился в нем, расслабился, закинув ногу на ногу.
— Ну что, приступим, товарищи?
Свет погас. Из окошка на задней стене луч кинопроектора вывел на экран изображение.
Черно-белый фильм. Совсем без звука, слышен был только стрекот аппарата за стеной. На экране появилась высокая комната, мрачная, без окон. Нечто среднее между цехом и котельной. В таких помещениях в будущем станут снимать фильмы ужасов, детективы, боевики. Крупным планом топка. С заслонкой и желобами, которые ведут в топку, как рельсы в тоннель. Возле топки люди в серых халатах. Подают гроб. Крематорий? Скорее всего. Четверо в сером подняли гроб, установили его на желоба. Заслонка печи отъехала в сторону, гроб подтолкнули — и он съехал в пламя.
Вот крупным планом лицо человека в гробу. Живого человека. Лицо показывают со всех сторон — очень долго. Наконец, камера отъезжает в сторону и показывает несчастного полностью. Человек в спортивном костюме и кедах. Я знаю, кто это такой. И об этом фильме тоже слышал. Бывший полковник ГРУ Олег Пеньковский. Самый главный предатель Родины, судебный процесс над которым широко освещался в прессе, по радио и телевидению. На долгие годы имя Пеньковского стало в СССР нарицательным, превратившись в символ предательства. Я был уверен, что его расстреляли, но сейчас собственными глазами наблюдал за хроникой казни через сожжение живьем. Смотрел и не мог отвести взгляда — настолько ужасным было зрелище. На экране человек извивался, пытался вырваться, что-то кричал. А четверо в серых халатах спокойно стояли у топки.
Фильм кончился. Включили свет. Я постарался придать лицу бесстрастное выражение. Другие зрители были потрясены не меньше меня.
Человек, сидевший в кресле справа думал: «Ничего себе! Даже представить не мог таких зверств. Вот и верь после этого в светлое будущее»…
Я переключился на других зрителей. Высокий брюнет в кресле слева наслаждался: «Эх, мне бы туда! Я бы этого козла выпотрошил бы, перед тем, как сжечь!» Ого! Я сделал себе пометку узнать, кто это такой. Садист конченый, таких из Комитета не просто гнать поганой метлой надо, их вообще бы на учет ставить — как входящих в группу риска.
Третий, что сидел во втором ряду, скептически улыбался. «Явная постановка. Разве можно у нас живого человека без приговора, суда и следствия сжечь? Не тридцатые годы. Да и в тридцатые годы такого не было», — направление его мыслей было естественным для любого нормального человека. Вот только то, что мы сейчас видели, не было нормальным.
А вот четвертый зритель, в отличии от остальных, мыслил неординарно. Поток в его сознании звучал так, будто бы он записывал его в блокноте. «Все кадры подобраны очень хорошо», — мысленно диктовал он себе. — «Воздействует на подсознательном уровне и заставляет… вернее, должен заставлять сопереживать происходящему. В зависимости от цели работы материал подбирается индивидуально для каждого подозреваемого или обучающегося… Термин не очень корректный… надо будет подумать, чем заменить. Цель сегодняшнего просмотра, судя по всему — проверка реакции обучающихся на стрессовую информацию, а также проверка психологической устойчивости».
Я внимательно посмотрел на него. Как уже отмечал, обычный человек, ничего яркого, запоминающегося во внешности. Русые волосы, карие, глубоко посаженные глаза, прямой короткий нос. Губы умеренно полные, лицо умеренно худое. Очки на носу вообще делают его безликим. Пожалуй, кроме них ничего запомнить невозможно. Идеальный оперативный работник!