Все равно лучше будет избавиться от этой одежды.
Так и не поспав ночью, я сходил в душ, переоделся. В спортивном костюме и кедах вышел на утреннюю пробежку на рассвете.
Бегал по еще пустым улицам до полного изнеможения. В гостиницу вернулся, когда уже загремели звонки трамваев и на улицах появились первые прохожие, спешащие на смену.
— Устали? Смотрю, взмокли. Хорошо побегали? — поинтересовалась дежурная гостиницы, подавая мне ключ от номера.
— Да, спасибо, отлично!
В номере снова встал под душ. Струи воды смывали не только пот, но и ту грязь, которая, кажется, прилипла ко мне после встречи с маньяком.
Сполоснувшись, лег на кровать и наконец-то смог заснуть. Причем спал спокойно, без снов, и как по будильнику проснулся в десять. Умылся, надел джинсы, свежую футболку. Выглянул в окно — погода портилась. Небо стало серым и низким, за то время, пока я спал, натянуло тучи.
Накинул куртку и, спустившись вниз по лестнице, зашел в гостиничный ресторан.
В Ростове меню ничем особо не отличалось от московского. Разве что свежих салатов оказалось побольше. Я взял омлет и салат из помидоров со сметаной, чай и пару рогаликов. Нормальный, легкий завтрак. Быстро поев, отправился на улицу Энгельса, в серое здание местного КГБ.
Войдя в кабинет отдела кадров, сразу распорядился:
— Пригласите Авруцкого. В принципе, все основные дела я сделал, осталось только переговорить с ним.
Авруцкий появился через пять минут.
— Циркуляр от Цвигуна получили? — спросил его.
— Да. Как раз перед вашим приездом обсуждали, — ответил Авруцкий. — Схема, в принципе, понятна. Новое управление создано для того, чтобы старые управления не расслаблялись.
Я усмехнулся:
— Зрите в корень, Виктор Петрович. И думаю, что задача организовать отдел собственной безопасности в Ростовской области ляжет на ваши плечи. Если будут вопросы — обращайтесь ко мне напрямую. И еще — Соколова я у вас забираю.
— Вообще-то это мой лучший кадр и у меня на него большие планы. Были… Но, если в Москве решили так, значит так.
— Тогда мне остается только попрощаться, — я встал, начал собирать в папку документы.
— А может все-таки рыбалочка, ушица, костерок?.. — попытался в очередной раз соблазнить меня местными развлечениями Авруцкий.
— Простите, но как-нибудь в следующий раз. В Москве очень много работы, — отказался я под благовидным предлогом. Обижать в принципе неплохого человека не хотелось, но настроения на отдых не было совершенно.
Авруцкий лично довез меня до аэропорта и всю дорогу рассказывал, где какая рыба на что ловится, и что неплохо можно зайти с сетью. Попутно дал несколько советов по приготовлению маринада для шашлыка и рецепт, как он сам выразился, царской ухи.
Что мне понравилось — думал он о том же, о чем говорил. Один из редких людей, у которых мысли и слова не расходятся. Надеюсь, что его дела тоже не расходятся со словами, и рыбалка будет отличной. Когда-нибудь потом, может следующим летом…
Незаметно кончился тревожный сентябрь. Надеюсь, наступивший октябрь будет более спокойным. Пока, слава Богу, больше ничего не взрывалось, лифты не падали, покушений на Генсека тоже не было. В Москве жизнь вошла в привычную колею. Учеба, работа, частые встречи с Леонидом Ильичом Брежневым. Скандал, вызванный арестом Яковлева утих. В кулуарах какое-то время обсуждали это событие, но слухи, если их не подогревать, обычно затихают за пару недель. Министерство иностранных дел как-то умудрилось снять волну обсуждений в западной прессе. К началу октября уже и не вспоминали о Яковлеве. Какое-то время шептались об аресте Пигузова, но поскольку это были дела безопасников, сильно не возмущались — тоже прошло, как обычная сплетня.
Леонид Ильич Брежнев попросил меня приехать как раз перед принятием Конституции. Шестого октября я предупредил жену, что останусь с ночевкой в Заречье, и сразу после учебы поехал туда.
Ужинали, как обычно, за маленьким столом вчетвером. Кроме Виктории Петровны с нами был Миша Солдатов. Поначалу разговор шел вокруг обычных тем. Леонид Ильич интересовался, как детям живется на новом месте, довольна ли моя супруга новой квартирой, и другими мелочами. Солдатов быстро поел и ушел, вернувшись к работе.
— Витя, — обратился Брежнев к супруге, когда та тоже закончила ужинать, — ты иди пока, телевизор там посмотри или книжку почитай. Нам с Володей поговорить надо. О делах.
— Да поняла уже, — Виктория Петровна слегка улыбнулась, — но не засиживайтесь долго. Тебе перед завтрашним мероприятием выспаться надо.
Она встала, обошла стол и, положив руки на плечи Леонида Ильича, поцеловала его в щеку. Брежнев накрыл ее руку своей ладонью и, подняв голову, посмотрел на супругу с такой любовью, что я поразился. Обычно у людей, занимающих столь высокие посты, чувства остывают — другие заботы забивают голову. Но вот чтобы так, на протяжении всей жизни, по-прежнему любить друг друга и чувствовать такую нежность — это редкость.
Леонид Ильич проводил теплым взглядом супругу. Подождал, пока Виктория Петровна закроет за собой дверь, и повернулся ко мне.
— Сейчас очень не хватает сигареты, — сказал Генсек. — И не потому, что курить хочу, а просто привык, что в руках сигарета, а перед глазами дымные разводы.
Я покачал головой, выражая недовольство:
— Кто-то из ученых сказал: если помнишь, что бросил курить — значит не совсем бросил.
— Эти умники знают, что говорят… — с некоторым недовольством пробурчал Брежнев. Придвинув поближе чайник, он налил в кружку ароматный напиток, положил кусочек рафинада. Он медленно водил ложкой, наблюдая, как тает сахар и молчал. Я тоже молчал, не мешая Леониду Ильичу собираться с мыслями.
— Завтра хочу обратиться к народу. И приготовил сюрприз для наших кремлевских старцев. Не простят они мне этого, чую, не простят.
— Тут как в кулинарии: многое зависит не от того, что вы приготовили, а как вы это подали.
— А тут как ни подай, а все равно кресла под многими закачаются. А от власти отказываться никому не хочется. Я вот вспоминаю, как сам Генеральным секретарем стал. Микоян в Генсеки тогда сильно рвался. Но он считался другом и соратником Хрущева, и его кандидатура вызывала много вопросов. И тогда Егорычев — первый секретарь Московского горкома, и «комсомольцы», которые руководили всем силовым блоком, предложили триумвират. Вроде как возвращение к коллективному руководству, которое было после смерти Ленина. Микоян — председатель президиума Верховного совета, Косыгин — председатель совета министров, а первым секретарем поставить предложили меня. Сильно я тогда казался безобидным, мягким, и даже послушным. Интриги, Володя, никогда не уходили из власти, и каждый, кто добрался до высоких постов, в них участвовал. Каждый под себя команду делал, и полномочий старался подгрести как можно больше. Но полномочия нужны были не любые. А только те, которые играют решающую роль. Так вот, когда меня назначили… де юре вроде бы как избрали… но на самом деле, да — назначили генеральным секретарем, то у меня полномочия оказались самыми весомыми.
Леонид Ильич сделал глоток чая, добавил еще кусочек сахара и снова умолк, казалось бы бездумно помешивая ложечкой коричневый напиток. Я тоже молчал, понимая, что комментарии не требуются — Генеральный секретарь просто хочет выговориться.
— Не рассчитывали, что я не побоюсь этими полномочиями воспользоваться. Думали, что кресло Генерального секретаря мне испанским сапогом покажется. Но ошиблись, ой как ошиблись. А политика — она ошибок вообще не терпит. Можно даже знак равенства поставить: порой ошибка в принятии решения равна политической смерти. А иногда и настоящей, реальной смерти. Вон как это случилось с тем же Щелоковым. Да и с Андроповым тоже…
Леонид Ильич вздохнул и тихо добавил:
— Вот сейчас бы точно закурил… У тебя случайно нет сигарет?
— Нет, Леонид Ильич. Бросил. Сомневаюсь, что и вам стоит начинать, даже если очень хочется.
— Ладно, что это за глупости я говорю, обойдусь без сигарет. Так — минутная слабость. Надо тренировать силу воли. Воля, Володя, — это главное качество для политика. Воля и уверенность в себе. Я вот сейчас, может быть, скажу банальную вещь, но очень трудно исправить ошибки, сделанные из-за неуверенности. А порой и вообще невозможно. А вот ошибки, допущенные из-за самоуверенности исправляются куда легче. Поверь мне на слово. Это действительно так. На собственной шкуре проверил. А знаешь, почему?
— Почему? — задал я вопрос, которого Леонид Ильич ждал.
— Потому что победителей не судят! Партия, Володя, — это основа, воля нашей страны, — продолжил Леонид Ильич, — это стержень всей нашей политической системы. Убери партию — и рассыпется Советский Союз на республики. А потом, без Союза, республики между собой сцепятся, начнут наследство общее делить. Те, кто сейчас называют себя братьями, грызть друг друга начнут, куски пожирнее отхватывать.
Практически пророческие слова говорит Леонид Ильич. Интересно, кто первый назвал Брежнева маразматиком? Кажется, Бовин. А, может быть, еще кто-нибудь из будущих «прорабов перестройки» — Бурлацкий, Лен Карпинский, Шахназаров, Черняев. Черняев — этот вообще после развала СССР поведет себя как последняя сволочь. Причем в будущем он не постесняется опубликовать свои дневники, которые вел еще с конца шестидесятых годов. В этих дневниках весь «джентльменский набор» штампов диссидентствующих либералов, окопавшихся в аппарате ЦК: и маразматическое руководство, и тупые закостеневшие партийные чиновники на местах, и провинциальное хамство, и забитый совок… И так далее, и так далее.
А Брежнев все никак не мог выговориться, будто бы разминался перед завтрашним выступлением:
— Микоян первое время пытался управлять страной. Вместо меня, — Леонид Ильич усмехнулся. — Подменять меня пытался в поездках. Любил заявлять: «Я — советская власть, все законы принимаю я, подписываю тоже я!». А я, Володя, тогда смотрел на него и думал: «А кто ты такой 'Я» — без партии⁈«. Партия — это мозг страны. Партия — это руки страны. Приняли закон, а кто выполнять будет? Кто организует это выполнение? Но сразу я жестко заворачивать гайки не стал. Мягко, медленно, но неуклонно гнул свою линию. Вот Микоян и ушел на пенсию. Не хотел, очень не хотел, пытался сопротивляться, но пришлось. Ведь во власти что главное? Ресурсы. Ресурсы — это прежде всего люди, и… связи, что уж тут греха таить. Вот я своих людей и начал расставлять потихоньку. 'Комсомольцев» аккуратно, по-партийному убирать. Очень аккуратно — переводом. Вроде как пост высокий, и человек на повышение идет, а по сути он занимает должность за которой ни ресурсов, ни влияния нет. И на которой он ничего не решает. Так Шелепин стал председателем ВЦСПС. Вроде бы профсоюзы, становой хребет нашего государства, а по сути давно превратились в орган, распределяющий путевки и квартиры людям. Хорошее дело, но не имеющее к управлению