Перерыв кончился и я снова занял свое место в ложе для журналистов. Они больше не болтали — видно было, что подустали. И, конечно же, мое грозное лицо произвело должный эффект. Особого внимания мероприятию не уделяя, они в основном обсуждали книжные новинки.
Я отстоял весь день, и это был один из самых тяжелых дней за всю мою службу. Нет, Владимиру Медведеву выпадало много таких дней, но как Владимир Гуляев я серьезно недооценил степень нагрузки на первое лицо государства. Леонид Ильич до девяти утра работал с Александровым-Агентовым, готовил доклад. Потом приехал в Кремль, потом выступление. До обеда и после слушал выступления всех гостей и отвечал на поздравления. Еще один короткий перерыв, и продолжение поздравлений. Последними поздравили пионеры, вбежав в зал по проходам между кресел. Леонид Ильич побеседовал с ними, вручил подарки каждому — лично! Ничего особенного, просто большие пакеты со сладостями, но позаботились даже об этом. Сегодня вечером еще предстоит возложение венков к памятнику Ленина в Кремле и к могиле неизвестного солдата. Как все это можно выдержать да еще и в столь почтенном возрасте?
Когда заседание закончилось, Леонид Ильич ненадолго прошел в свой кабинет. Войдя в комнату отдыха, сел в кресло и вытянул ноги.
— Устал я, Володя, — тихо сказал он. — Давно на пенсию пора. Но кто ж меня отпустит? Так и вынесут из Кремля вперед ногами. А так бы жили бы себе с Витей где-нибудь возле моря. Я бы плавал каждый день, Витя бы цветочки выращивала, по хозяйству шуршала. Варенья бы варила, компоты. Знаешь, мне как-то такая простая жизнь кажется последнее время все более привлекательной. Может, именно так выглядит счастье?
— Я не знаю, Леонид Ильич, как выглядит счастье. Но соглашусь с вами — большое счастье складывается из множества мелочей. Может чаю вам сделать? — я перевел разговор на другую тему, чтобы отвлечь Генсека от мыслей о пенсии. — Как вы любите, покрепче?
— Времени нет чаи гонять, — Брежнев вздохнул, встал и потянулся, разминая плечи. — Пойдем, Володя, пора к памятникам ехать.
Он направился к двери, но остановился и добавил:
— Я тоже когда-нибудь стану памятником. Дай им волю, они мне при жизни монументов наставят.
Разумеется, я не стал говорить, что памятник Леониду Ильичу будет всего один — на Малой земле, в Новороссийске. И тот захотят снести в двадцатых годах, втихомолку, как обычно это бывает…
Мы спустились по лестнице, вышли к машинам. Сначала хотели ехать, но потом решили пройти пешком до памятника Ленину. Венки несли солдаты кремлевского полка. Торжественно, чеканя шаг, они медленно подошли к памятнику великого вождя революции.
Леонид Ильич первым возложил к постаменту цветы. За ним потянулись остальные делегации. Гвоздики — красный символ революции. Они каплями крови горели в вечерней ноябрьской слякоти.
Могила неизвестного солдата тоже находилась возле Кремлевской стены, только с другой стороны. Процессия прошла по Красной площади. Свет фонарей выхватывал уставшие лица. Я выборочно читал мысли некоторых людей и многие думали примерно похоже: «Ну сколько уже можно… Когда же все это кончится? Затянули неимоверно»…
Все это «кончилось» уже под вечер, часам к девятнадцати. Брежнев еще подождал, пока разъедутся зарубежные делегации и только потом уселся в свой «ЗИЛ». Не стал настаивать на том, что поведет сам, чем очень обрадовал и Григорьева, и своего водителя.
Доехав до Заречья, Брежнев попросил остановить машину за километр от дома. Он молча шел, я следовал за ним, не мешая ему думать.
— Знаешь, Володя, я вот смотрю вокруг, как природа умирает. Где лето? Где зеленая трава? — снова окунулся в мрачное настроение Леонид Ильич. — Вот и я так же. Умру скоро. Мое лето уже кончилось давно, а будет ли следующее? Впрочем, будет, конечно, куда ему деться. Я про то, чтоб то новое лето было комфортным для советских людей, а не с палящим зноем или бесконечными ливнями. Понимаешь меня?
— Понимаю, Леонид Ильич. Но вам рано о смерти думать. Вы сами еще должны увидеть новый расцвет страны, наше новое цветущее лето! Без вас нам никак, страна осиротеет.
— Ты никогда не льстил раньше, Володечка, — по-отечески пожурил Брежнев. — Что сейчас случилось?
— А я и не льщу, я констатирую факт. Вас долго помнить будут. Как самого успешного руководителя Советского Союза. И время вашего пребывания на посту Генерального секретаря потомки будут называть золотым временем.
— Хотелось бы… — Леонид Ильич вздохнул и резко добавил:
— Хотелось бы, чтоб потомки эти не развалили страну…
Глава 14
Мы медленным шагом, не торопясь, дошли до госдачи. Весь участок дороги освещался теплым светом уличных фонарей, желтый свет которых навевал мысли о предстоящем лете, солнце и море. Но до лета далеко, а у нас еще много нерешенных дел.
— Знаешь, Володя, вот нас с тобой не будет, а земля крутиться не перестанет. Ничего на ней не изменится, поверь мне. Сколько таких правителей было, что считали себя важными и незаменимыми? Не сосчитать. И где они сейчас? Прах под нашими ногами. И мы прахом станем.
— Что-то не нравится мне ход ваших мыслей, — заметил я. — Не слишком ли много о смерти думаете?
— Много? Да нет, просто я сегодня вспоминал своих друзей. Тех, что погибли во время войны. А были молодые, горячие, жизнь любили. Помню, как плыли на Малую землю. Обыкновенный рыболовный сейнер, переоборудованный под десантный. Не скорлупка, но и не большой, как ни посмотри. Я на палубу вышел, проветриться. Устал что-то и не спал перед этим две ночи. Боялся заснуть, а все равно задремал на корме… Хлоп! Без перехода — я в воде. А вода ледяная. Так крепко заснул, что ни взрыва не слышал, ни вспышки не заметил. А в воде плыть надо, вот я и поплыл. Обломки кругом плавают, сейнер почти мгновенно затонул. Меня спасло только то, что на палубе находился. Остальные погибли. Кто внизу был — ни один не спасся…
Я молчал. Что можно сказать в ответ на такие откровения?
— Слышу крик, — продолжил Леонид Ильич после паузы. — Подплыл ближе — это наш кок зовет. Оказалось, он как раз перед взрывом тоже вышел на палубу, помои выплеснуть. Вот мы вдвоем и остались живы. Вот так-то.
Дальше шли молча. Григорьев медленно ехал позади с выключенными фарами, за ним автомобили с выездной охраной.
На даче я спросил у Брежнева:
— Леонид Ильич, мне подняться с вами, помочь?
— Нет, Володя, сегодня день длинный был, и я просто хочу спать. Нет уже сил на разговоры. Даже ужинать, наверное, не буду. Так, кефиру выпью — и все. И ты иди, дома уже заждались.
Я не стал спорить, попрощался и пошел к своей машине. Посмотрел на часы — восемь вечера. Точнее — двадцать часов пятнадцать минут.
Расположившись поудобнее на заднем сиденье, я коротко распорядился:
— Домой.
Николай кивнул молча, завел мотор. Ничего не говорил, научен уже, только изредка поглядывал на меня в зеркало заднего вида.
«Какой-то Владимир Тимофеевич усталый», — думал он, бросая на меня сочувственные взгляды.
— У меня бутерброд есть, — предложил он вдруг. — Не ужинали, небось? Так пока едем, перекусить можно.
— Спасибо, Коля, но не буду аппетит портить. Дома поем. — я немного помолчал и добавил:
— Завтра в Завидово поедем. Надолго, дня на четыре, не меньше. Так что в Москву вернемся только седьмого утром, вместе с Леонидом Ильичем. И сразу я на Красную площадь, на парад, а ты будь в Кремле.
До города больше ничего не сказал. Видел, что Николаю хочется поговорить, но у меня совсем не было настроения. У подъезда попрощался с водителем, добежал до дверей, быстро вошел в подъезд. Вчерашняя консьержка сменилась, на посту за столом сидел мужчина — пожилой, но по выправке видно, что бывший военный. Уже лучше, чем вчерашняя сонная бабушка.
Дома меня не ждали. Девочки бегали по квартире в пижамах, готовясь ко сну. Светлана смотрела телевизор. На кухне гремела посудой Лидочка.
— Папа! А мы тебя уже и не ждали домой сегодня, — удивилась Таня.
Светлана выскочила из зала, забыв выключить телевизор.
— Володя! — она повисла у меня на шее. — Как хорошо, что рано пришел!
Я обнял жену, аккуратно отстранил от себя и сказал:
— Подожди, разденусь сначала. Что там у нас на ужин? Голоден, как волк. Да что там волк — как стая волков голодный.
— А у нас сегодня тортик есть! — похвалилась младшая. — Лидочка испекла, а мы помогали, вот!
— Помощницы, — Светлана рассмеялась. — Всю кухню уделали пока крем взбивали.
— А меня Лидочка научила розочки делать, вот! — снова похвалилась дочка.
— Беги, Леночка, помогай маме и Лиде собрать ужин, а я пока умоюсь, переоденусь и оценю твои розы, — подтолкнул младшую к кухне.
Прошел в спальню, по пути заглянув в гостиную. По телевизору шла программа «Время». Сегодняшнее заседание в записи. Выключил, по второму разу смотреть на все это действо совершенно не хотелось.
Переоделся, с удовольствием натянув трико и футболку. В ванной вымыл руки с мылом, умылся, посмотрел на себя в зеркало. Что-то я и правда выгляжу уставшим. Сейчас поесть — и спать. Завтра встать пораньше, побриться — щетина к вечеру отрастает так, что будто и не брился с утра. Все-таки блондинам проще с бритьем. У них не так заметна легкая небритость.
На кухне меня ждал великолепный ужин. Над тарелкой макарон по-флотски вился ароматный парок. Салатик, видимо, только что настрогали — овощи пока не заправлены.
— Владимир Тимофеевич, вам салат со сметаной сделать или с растительным маслом? — спросила Лида.
— Давай лучше с растительным маслом, — я сел, пододвинул тарелку и… Боже, неужели обычные макароны с фаршем бывают такими вкусными? Или все дело в том, что я голоден?
— Ты сегодня у нас ночуешь? — спросил домработницу. — А то ведь уже поздно домой ехать.
— Да, у вас. С тортом долго возились, решили, что сегодня останусь.
— Папа, ты торт, торт попробуй! — Леночка от нетерпения подпрыгивала на одной ножке.