Ужин прошел весело. Леонид Ильич шутил, рассказывал анекдоты. Серьезные политические темы за столом старательно обходили. Черненко морщился, но мужественно сидел за столом, хотя думал только о том, как бы побыстрее добраться до постели. С его здоровьем поездка в Завидово была практически подвигом. И, тем не менее, Константин Устинович старался не пропускать ни одной охоты.
Больше всего из присутствующих за столом меня занимал Бобков. Он слишком часто смеялся, не вовремя отвечал на вопросы, выглядел нервным и рассеянным. Моя проблема была в том, что сидел он достаточно далеко, окруженный другими людьми, и никак не получалось сфокусироваться именно на его мыслях. Слишком много посторонних «голосов» перебивали «волну Бобкова», на которую я безуспешно пытался настроиться. Но кое-что поймать все-таки получилось. И заодно понял, что причина моей неудачи не только в большом количестве посторонних людей и расстоянии между нами. Просто Бобков намеренно старался ни о чем лишнем не думать, очистил свои мысли, сосредоточившись на какой-то одной цели. Как невротик, пытающийся успокоиться. Или наоборот, как профессиональный спортсмен, готовящийся к старту. И в голове у такого спортсмена пусто, а все внимание сконцентрировано на одном: когда прозвучит хлопок стартового пистолета.
Цинев и Цвигун затеяли шуточную перепалку, вспоминая прошлые охотничьи «подвиги».
— Семен Кузьмич, да из тебя охотник еще тот, — смеялся Цинев. — Помнишь, как ты следопыта из себя изображал?
Брежнев расхохотался.
— Иваныч, наш главный егерь, до сих пор вспоминает тот случай, — произнес он сквозь смех. — Семен решил показать, как зверя по следам выслеживать. Я до сих пор смеюсь, как ты тогда изображал из себя эдакого Дерсу Узала. Вот ветка сломана, вот трава примята…
— И что, выследил? — поинтересовался Громыко, который не присутствовал на той охоте и об этой комичной ситуации слышал впервые.
— Ты не поверишь, выследил! Солдатика, который, не к столу сказано, по нужде в кустах присел! — со смехом ответил ему Цинев.
За столом дружно рассмеялись.
Ночь я провел с Удиловым и его ребятами в доме, который занимали ученые. Молодые лейтенанты, призванные из Новосибирского университета, до полуночи разбирались с новыми прослушивающими устройствами, пока мы с Вадимом Николаевичем слушали уже имевшиеся записи. Как и предполагалось, ничего серьезного на них не нашлось.
— Я не знаю, кто здесь раньше устанавливал прослушивающую аппаратуру, — сказал один из лейтенантов, Данила, — но руки бы ему оторвать не помешало!
— Что такое? — спросил Удилов.
— Часть микрофонов установлена в таких местах, что там в принципе ничего толком не расслышишь. Кроме того, оставлено немало слепых зон. И если я правильно понимаю, то наши персонажи знали, где эти слепые зоны. Саша сейчас там работает. Установим все как надо.
— Молодцы, ребята, — коротко похвалил Удилов.
— Я понимаю, что здесь работали люди старой закалки и представление о технике у них еще на уровне пятидесятых годов, — не успокоившись, продолжал лейтенант. — А скоро уже восьмидесятые! Прогресс не стоит на месте. Появилось огромное количество новинок — и у нас, и у нашего потенциального противника. В таком стратегическом месте аппаратура должна быть самой совершенной.
— Все это прекрасно, Даниил. И я вам с Сашей дал карт-бланш. Так что можете ни в чем себе не отказывать, — Удилов улыбнулся и, когда ободренный похвалой лейтенант вышел за дверь, сказал мне:
— Эх, когда-то и мы были такими же молодыми, восторженными… Думали, что все нам по плечу, горы свернем и поставим новые. А потом получили пару раз по шапке, мол, не высовывайся — и слегка притихли… Кстати, давно заметил, насколько верны народные поговорки. Вот к примеру: «Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак» — это высказывание применимо к любой сфере деятельности.
— И к нашей? — усомнился я.
— К нашей особенно, к моему большому прискорбию. — Удилов нахмурился. — Вспомните хотя бы Федорчука? Такого самодурства от председателя КГБ республики, казалось бы, невозможно ожидать. Но нет, всякое бывает… Ладно, пойдемте отдыхать. Еще не известно, как начнется утро.
Глава 18
Утро началось с жизнерадостного женского смеха.
— Компаньерос!!! — влетевшая в фойе женщина раскинула руки так, будто хотела обнять всех присутствующих сразу. — Buenos días!!!
Она будто полыхала силой, молодостью, энергией и хорошим настроением. Улыбка делала ее лицо совсем молодым, девчоночьим. Глядя на нее, не замечаешь возраста, прожитых лет, жизненного опыта. Только улыбка, только счастье и жизнерадостность, бьющие через край.
Рауль Кастро на ее фоне совсем терялся. Блеклый и незаметный, он смотрел на супругу с тем же слепым обожанием, с каким сейчас на нее смотрели все присутствующие в холле.
Вильма Эспин вихрем пронеслась в свою комнату, по пути каким-то невероятным образом успев переброситься хотя бы парой слов с каждым, кто встретился на пути. При этом она совершенно не обращала внимания на то, что ее кубинский испанский не понимают.
Последующая охота, как я и предполагал, тоже была яркой.
Вильма и Брежнев снова устроили соревнование, и снова Вильма победила. Остальных добыча особо не интересовала, все изрядно устали после двух дней заседания. Большинство гостей остались отсыпаться в Завидовском комплексе.
На следующий день состоялся банкет, хотя, уместнее будет назвать его товарищеским застольем. Стол накрыли в банкетном зале, и блюда были разнообразными. Горками лежали на блюдах фрукты, мясные нарезки стояли в окружении салатов, на подносах красовалась свежеприготовленная после охоты дичь. Вокруг большого стола, за которым, впрочем, долго не сидели, стояли столики поменьше — со спиртными напитками, соками и минеральной водой.
Очень скоро гости разбились на компании и беседовали — каждый о своем. Все это время я не отходил от Леонида Ильича. По мере возможности читал мысли всех, кто оказывался неподалеку.
Громыко только внешне старался выглядеть улыбчивым и доброжелательным. В его голове постоянно крутились схемы расстановки сил в Политбюро, в руководстве, при голосовании в Совете Безопасности ООН. Схемы, схемы, схемы…
Цвигун тоже мыслил схемами, но, в отличии от Громыко, в другом направлении — о том, кого и как задвинуть, кого вообще убрать с должности. Но к окончанию ужина расслабился и размышлял о своей молодой любовнице.
Цинев с удовольствием спорил с Раулем Кастро. А Леонид Ильич любовался супругой кубинского гостя. «И ведь никогда не подумаешь, что эта женщина — мать четверых детей. Девчонка, да и только!» — восхищался он.
Удилов по прежнему был закрыт для меня, его мысли неслись с такой скоростью, что прочесть их я не успевал.
А вот мысли находившегося уже не столь далеко Бобкова наконец-то стали более ясными. И они меня всерьез насторожили. Он думал обо мне со злобой, даже, пожалуй, с ненавистью. И не только обо мне, конечно же.
«Уроды криворукие. Все самому приходится делать!» — мелькнуло у него в голове и Бобков, широко улыбнувшись, громко сказал:
— Давайте выпьем, товарищи! Шампанское уже налито, а кто хочет покрепче — подходите, вот столик с крепкими напитками. Особенно рекомендую ром, который привезли наши кубинские товарищи!
Гости задвигались, послышался смех, зазвенели бокалы.
— А теперь, дорогие товарищи, давайте выпьем за нашего гостеприимного хозяина, за его щедрый стол и радушие! — продолжил Филипп Денисович, — а также за нашу прекрасную страну, которая под мудрым руководством Леонида Ильича процветает и будет процветать!
И он протянул Брежневу бокал шампанского.
Меня будто кольнуло! Не раздумывая, я перехватил руку Бобкова. Не так сильно, чтобы расплескать содержимое и привлечь всеобщее внимание, но достаточно, чтобы не позволить ему передать бокал Генсеку.
— Тостующий пьет до дна из своего бокала! — выкрикнул Фабиан Эскаланте, смеясь. Но взгляд, который он на меня бросил, сказал о многом. «Браво, компаньеро Владимиро!», — подумал кубинский безопасник.
Бобков побледнел, с ненавистью взглянув на меня.
«Вот и все… Умру под музыку… Если уж проиграть, то проиграть красиво», — подумал он и выпил шампанское, предназначенное для Генсека.
«На миру и смерть красна»… — пронеслось в голове Бобкова.
Опустошив бокал, он бросил его на пол, брызнула хрустальная крошка.
— Красиво… — с кривой усмешкой произнес Филипп Денисович. Потом вдруг побледнел, скривился, схватившись за сердце.
Он открыл рот, стараясь вдохнуть побольше воздуха, пошатнулся. Во взгляде появилась растерянность.
— Филипп Денисович, — я подхватил его под руку. — Вызвать врача? Или давайте провожу вас до стационара.
— Уйди, сволочь, ты меня охотней на тот свет бы провожал, — просипел Бобков, пытаясь отмахнуться от меня.
Но выдернуть руку не хватило сил. Ноги его тоже ослабли и подгибались в коленях. Я крепко держал его, не давая упасть, с другой стороны подскочил Фабиан Эскалада. Мы вывели шатающегося Бобкова из банкетного зала. Со стороны казалось, ничего необычного. Ну перебрал немного человек — с кем не бывает. Лицо Бобкова слегка оплыло, взгляд блуждал. Он действительно сейчас выглядел как пьяный. Хотя я точно знал, весь вечер наблюдая за ним, что из спиртного он употребил только тот роковой бокал шампанского.
К нам присоединился Вольф, но я Маркуса заметил, только когда сдали генерал-лейтенанта с рук на руки врачам. Он помог стащить с генерала пиджак, ослабил узел галстука и расстегнул воротник рубашки. Я прошел к окну и открыл его, впуская в жарко натопленное помещение холодный воздух.
— Тонометр, быстро! — распорядился врач, дежуривший в главном здании комплекса. Он воткнул стетоскоп в уши, пока медсестра надевала на руку синюю надувную манжету.
— Ничего себе! Двести тридцать на сто шестьдесят! Магния сульфат, быстро! — скомандовал он и сунул таблетку нитроглицерина Бобкову в рот. Медсестра подала шприц, врач стукнул по шприцу ногтем и немного лекарства брызнуло из иглы. Осторожно ввел иглу Бобкову под кожу и поставил укол. — Гипертонический криз…