Сейчас я знаю, кто инициатор покушений, кто пытается дергать за ниточки, но доказательств и реальных улик против него все еще нет. Два ключевых заговорщика выведены из игры. Гвишиани сидит, и вряд ли он даст показания против сына Громыко. Бобков в коме, и когда придет в себя, если вообще придет, — неизвестно.
Убрать сына Андрея Андреевича Громыко можно разными способами, но лучше все сделать аккуратно. Мне еще предстоит над этим очень серьезно подумать. Хотя сейчас вряд ли будут какие-то активные действия с его стороны. Силовых рычагов после ухода Бобкова у него не осталось.
Экзамены я сдал. Честно сказать — помогли. Да и, собственно, вопросы были общие, отношение доброжелательное, сам я вроде тоже не совсем дурак. Но радовался больше не успешному завершению работы, а тому, что больше не придется тратить на учебу время, которого мне катастрофически не хватает.
По дороге домой я не переставал думать об Анатолии Громыко. Успешный молодой ученый, член-корреспондент АН, директор академического института… Чего ему не хватало?
Лейтенант Коля что-то сказал, пытаясь привлечь мое внимание.
— Николай, что? — резко ответил я.
— Простите, Владимир Тимофеевич, но телефон второй раз звонит, а вы не реагируете.
— Прости, задумался.
— То-то я смотрю, не слышите меня. Во, третий раз звонят! Кому-то вы срочно понадобились.
Я снял трубку и услышал в ней голос Удилова.
— Владимир Тимофеевич, срочно ко мне! — резко сказал он и через секунду я уже услышал гудки.
— Коля, меняем маршрут, — сообщил я лейтенанту. — Домой отменяется. Быстро дуй на Лубянку.
Судя по тону, не похоже, что Удилов будет поздравлять с окончанием учебы. Что-то там случилось. Или выяснилось. Но гадать смысла нет. Приеду — сам все расскажет. Надеюсь, новости окажутся хорошими.
Глава 20
На площади Дзержинского всегда многолюдно, еще бы — ЦУМ, переход к ГУМу, Детский мир. Практически, самый центр. Здание Комитета Госбезопасности, серое, величественное, доминировало над всей площадью. Памятник Феликсу Эдмундовичу в свете фонарей казался эдаким столбом в центре площади. Черты лица неразличимы, просто фигура в шинели.
Я вошел через главный вход, предъявил корочки, прошел к гардеробу. Разделся, сдал верхнюю одежду и мимоходом бросил взгляд на себя в зеркало. Что-то я выгляжу не слишком цветуще в последнее время. Бледный, под глазами круги. Но ничего удивительного — частый недосып, а вдобавок стрессы от постоянных интриг. Чтобы было наоборот, чтоб интриги придавали бодрости, от них надо ловить кайф. Но наслаждаться подобным могут лишь люди с ненормальной психикой. Я же, несмотря на всякие попаданчества, телепатии, вещие сны, по-прежнему считал себя адекватным и психически здоровым.
— Итак, Владимир Тимофеевич, поздравлять я вас не буду, — вместо приветствия произнес Вадим Николаевич. — Но порадуюсь, что вы наконец-то закончили учебу, по сути являвшуюся для вас пустой тратой времени ради следующего звания…
— Проходите, садитесь, — Удилов указал рукой на стул, который обычно я занимал, находясь в его кабинете. На стерильном столе, кроме привычного ряда карандашей и стопки бумаг, стоял магнитофон.
— Вы были правы по поводу Бобкова, — продолжил Удилов, — и вообще вся эта история дурно пахнет. Я привык ловить иностранных агентов, решать проблемы международного уровня, но как я мог упустить такую неприятную вещь у себя под носом⁈ Декабристы, чтоб их… Союз спасения, союз благоденствия! Даже представить не мог, что в наше время такое возможно⁈ — эмоции, которых Удилов никогда не показывал, а порой казалось, что вообще не испытывал, сейчас делали его почти нормальным человеком, способным на злость, раздражение и досаду.
— Так понимаю, удалось записать что-то интересное? — предположил я, точно зная, что не ошибаюсь. — В Завидово вернулись ученые, весть о том, что Бобков в коме, навела среди определенных товарищей панику. Приехал Анатолий Громыко. А поскольку о смене системы прослушивания без Бобкова доложить было некому…
— Даже с Бобковым они бы не узнали про смену прослушки. О ней знаем только мы с вами и мои спецы — Саша с Данилой. Но давайте вы сначала послушаете, — и он занес палец, чтобы нажать на кнопку магнитофона.
— Подождите, Вадим Николаевич, — остановил его. — Позвольте проверить мои предположения. Я постоянно анализирую ситуацию. И помимо Бобкова, как я подозреваю, в заговоре участвует сын Андрея Громыко — Анатолий. Сожалею, что не догадался раньше, излишне увлекшись Гвишиани. Но если первоначально я предполагал, что мозгом заговора будет кто-то молодой, яростный., а заодно имеющий доступ к ресурсам — и Громыко-младший идеально подходил на эту роль, — то теперь сомневаюсь в этом. Уверен, что помимо Анатолия Громыко есть еще кто-то. Скорее всего, тоже из научной братии, но постарше и посерьезнее. Анатолий Громыко, скорее всего, только ресурс. Так же, как и Бобков. Не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь. Но все-таки не будем забегать вперед. Сейчас сами все услышите, — и он включил магнитофон.
Сначала раздалось легкое потрескивание — видимо, оперативник регулировал уровень записи. Тут же послышался стук — похоже, что-то уронили. И возглас:
«Осторожнее, Анатолий Андреевич, не пораньтесь», — сказал кто-то с подобострастием и показной заботой.
— Это Красин, — прокомментировал я, узнав голос «завидовского сидельца», который пытался «обратить» меня в свою веру в Завидово.
— Да, он, — Удилов кивнул, но больше ничего не говорил, указывая пальцем на магнитофон.
«Не хватало еще и вас потерять. Мы и без того уже почти в панике. Говорят, Бобков в коме, и что теперь делать — не знаем», — продолжал Красин дрожащим от волнения и тревоги голосом.
«Не дождетесь! Нас не перебить всех, имя нам — легион! Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!», — с чувством продекламировал Бовин. Его голос мне был знаком и по гуляевскому прошлому — сколько раз слышал его по телевизору, — и после личных разговоров в этой реальности.
«Вот только не надо пафоса, Александр Евгеньевич! Реформы неизбежны. Только жаль, что Горбачева не удалось уберечь. Я делал на него большую ставку. Хотя не исключено, что еще удастся вернуть его из Биробиджанской ссылки, — произнес голос, который я не смог вспомнить. — А ведь какая у него жена, а? Думали, вертихвостка, а поехала за ним, как жена декабриста! Оказалась Раиса героиней, прямо как Мария Волконская или Екатерина Трубецкая».
— Ох, сколько патетики и пафоса, — скривился я. — Кто это говорит? Анатолий Громыко? — предположил без особой уверенности.
— Ошибаетесь, — покачал головой Удилов, подтверждая мои сомнения. — И я ошибался в своих предположениях. Искать заговорщиков следовало не только среди высоких чинов, но и в ближайшем окружении Леонида Ильича. Это Чазов.
Вот уж кого не ожидал увидеть в этой компании. Чазов… А ведь верно же… При нем как-то быстро умрут три генеральных секретаря подряд: сначала Леонид Ильич Брежнев, потом Андропов, и следом тихо скончается под его же присмотром Черненко. Да, вроде бы все трое были серьезно больны, но теперь я начал сомневаться в том, что Чазов действительно лечил их именно так, как следовало.
«Вы бы прекратили шутить и серьезно задумались над ситуацией, — произнес еще один голос, который я тоже не смог узнать. — Первоочередная задача — убрать с нашего пути Брежнева, который в последнее время стал слишком уж инициативным и прытким. Если провалился Бобков, то что нам остается? Правильно, лучше всего это получится у того, кто курирует личного врача Брежнева — Косарева. Так что же, товарищ Чазов, сможете решить вопрос?»
— Это говорит Урнов Андрей Юрьевич, — остановив воспроизведение, сообщил Вадим Николаевич, при этом скривился, будто в рот ему попало что-то очень кислое. — Редкостная скотина, прошу прощения за столь экспрессивное выражение, но в данном случае оно будет самым верным. Вы помните организацию прослушки в квартире Галины Брежневой? И как потом виртуозно избавились от исполнителя?
— Конечно помню, я же ее и обнаружил. Наконец-то появились по этому делу какие-то результаты?
— Дело тогда тоже расследовали под контролем Бобкова. Потому и результаты соответствующие, как понимаете… — Удилов мрачно хмыкнул. — Даже задержанного допросить не сумели, прямо в машине скорой остановилось сердце. А с Бобкова как с гуся вода — руками развел, ну это же сердце, мол, что уж тут поделать…
— Вот так вот взяло — и в самый нужный момент остановилось, — я невесело усмехнулся. — Но Бобков старый лис. Неужели он не собрал никакого компромата на своих подельников? Простите, но думаю, слово «соратники» в данном случае будет неуместно.
— Вы как всегда зрите в корень, Владимир Тимофеевич. Нашли мы такой компромат. Причем совершенно случайно. При обыске у него дома обнаружили записную книжку. В ней был записан код и номер ячейки в камере хранения на Казанском вокзале. Причем, что интересно, ячейка менялась специальным человеком каждые три дня. Ячейку вскрыли, документы изъяли. Потом оперативники два дня не спускали глаз. Подошел наш сотрудник, его тут же взяли в оборот. Он нам рассказал, что новый шифр передавался по внутренним каналам лично Бобкову. А люди, которые этим занимались, считали, что занимаются важной работой на благо нашей Родины. Не буду посвящать вас в эту нашу кухню — если будет желание, потом сами подробнее ознакомитесь с материалами дела. Однако компромат обнаружили серьезный, на всех участников. Это и организация покушений на Генерального секретаря, и многое другое. Даже без этой вот записи, — Вадим Николаевич махнул рукой в сторону магнитофона, — служебное расследование с последующим арестом гарантировано. Кроме Бобкова, Чазова, Громыко-младшего и Красина, у Бобкова имелся весьма внушительный материал на Урнова. И еще компромат на ряд других персонажей. Можно сказать, что почти все высшее руководство МИДа задействовано. И не только. А Бовин, как выходит из документов, присоединился к заговору не так давно. После того, как его отправили работать в журнал «Двадцатый век и мир».