В данной комнате состоялось наше дальнейшее знакомство, как я уже успел узнать, с взводным и отделенным портупей-юнкерами. Со старшим взводным портупей-юнкером я даже успел два дня назад познакомиться. Точнее, меня с ним свёл старший урядник Филинов.
Вообще, недельная добровольная работа в училище мне много дала в плане знакомств и получения первичной информации, что сильно помогло на первом этапе обучения. Как позже выяснил, четверо вольноопределяющихся, которые поступили в училище, как и я, сдав только один экзамен, отказались от чести помочь альма-матер на хозработах. Не принято-с!
– Господа юнкера, я ваш взводный старший портупей-юнкер Забелин Митрофан Иванович. – Вперёд вышел высокий усатый казак, на вид старше двадцати пяти лет, одетый в мундир, шаровары, поясной ремень, высокие сапоги, бескозырку и с шашкой на боку. На шашке я отметил наличие офицерского темляка – черного, прошитого по краям серебром, с распушённой в конце серебряной кистью. При представлении юнкер, имевший на белых погонах с золотым галуном три белые с красной полосой лычки, как в кино про белогвардейцев, резко кивнул, щёлкнув каблуками начищенных до зеркального блеска сапог.
– А это ваш отделенный младший портупей-юнкер Сафонов Василий Петрович, – представил Забелин небольшого роста юнкера с тунгуско-бурятскими чертами лица, на плечах которого были погоны с двумя нашивками-лычками.
– С сегодняшнего дня вы все приписаны к конному казачьему взводу, – продолжил Забелин. – Сейчас вы без суеты выбираете, кто на какой кровати будет в дальнейшем спать. Складываете на неё, у кого есть с собой, вещи, которые занимают ваши руки. После этого идём в цейхгауз получать обмундирование. Вещей будет много. Задача – до вечера подогнать и оборудовать служебную и домашнюю формы. Также получите постельное белье. Вопросы?!
В ответ наша группа нестройно прогудела, что вопросов нет. Получив команду выбирать койко-место, я быстро направился к кровати, которая находилась в середине помещения и далеко от ближайших окон. «Зимой теплее будет», – подумал я про себя.
Раскатав матрас и положив свернутое одеяло и подушку в голову кровати, я присел на ложе, на котором мне придётся спать минимум год. Класть на кровать мне было нечего, так как все свои вещи на хранение оставил у дядьки Игната, а часы цесаревича и большую часть денег положил в арендованную Филиновым в Сибирском банке ячейку. Мне из-за возраста арендовать ячейку не удалось, а дядька Игнат наотрез отказался хранить у себя дома часы самого наследника российского престола и такую кучу деньжищ. Вот и пришлось уряднику стать арендатором ячейки в банке.
Вдоль стены, где стояли незаправленные кровати, быстро разбредались остальные юнкера. Вскоре народ разобрался, кто и где будет спать. Споров не возникло. Сказалось то, что из всех вновь поступивших – «молодых людей с вокзала», так называли штатских абитуриентов – было только двое: я и ещё один юноша в тужурке гимназиста. Остальные были вольноопределяющимися и урядниками полков Сибирского, Енисейского, Иркутского, Забайкальского казачьего войска. С Амурского и Уссурийского войска, судя по форме, никого не было. Но я успел у старшего портупей-юнкера Забелина узнать, что младший портупей-юнкер Сафонов родом из станицы Буссе и до поступления в училище был урядником в Амурском конном полку в третьей Благовещенской сотне. И в старшем классе есть ещё двое юнкеров из Амурского конного полка, которые служили в четвёртой Поярковской сотне. В общем, по меркам Сибири и Дальнего Востока, не то что земляки, а почти родственники.
Наличие такого количества служивых людей привело к тому, что они быстро разобрались с местами в спальне, скучковавшись по войсковому и земляческому принципу. Видимо, поэтому моим соседом по столику-шкафу между кроватями стал гимназист. Штатский к штатскому, так сказать. На мне хоть и была форма Амурского казачьего войска, но погон не было.
Чтобы не тянуть время со знакомством, протянул соседу руку и представился:
– Тимофей Аленин, казачий сын из станицы Черняева Амурского казачьего войска.
Гимназист робко протянул в ответ руку и смущённо произнёс:
– Алексей Васильев. Из обер-офицерских детей. Отец – капитан в отставке. В своё время участвовал в штурме крепости Геок-Тепе в Туркестане, где был ранен и награждён георгиевским оружием «За храбрость». После излечения был переведен во Второй Восточно-Сибирский линейный батальон, но через пару лет раны дали о себе знать, и его отправили на пенсион.
Я не сильно сдавил расслабленную ладонь Алексея и с улыбкой произнёс:
– Очень приятно познакомиться. А в казачий конный взвод-то как попал? В нём почти все казаки.
– Места в пехотных взводах не осталось. Пришлось в конный взвод идти. Не ждать же ещё год! А там, может, и место освободится. Отец с начальником училища договаривался о возможном переводе во время учёбы.
«Видимо, временный попутчик», – успел подумать я, как наш дальнейший разговор прервал младший портупей-юнкер Сафонов, который дал команду строиться в коридоре в колонну по два. Спустившись на первый этаж, наше отделение прошло по коридорам, пока не остановилось перед дверью с надписью «цейхгауз». Как в коридоре, так и во всех остальных помещениях училища, мимо которых мы проходили, стояла непривычная после экзаменационного шума тишина и не было ни души.
На стук в дверь склада портупей-юнкера её открыл изнутри бородатый, разбойничьего вида казак, одетый в мундир с нашивками вахмистра на погонах и шевроном на левом рукаве за сверхсрочную службу. На мундире были видны две серебряные медали «За усердие» на Станиславской и Аннинской лентах и медаль «За храбрость» четвёртой степени на Георгиевской ленте. Окинув наше отделение мрачным и звероватым взглядом, этот вылитый разбойник шире раскрыл дверной проём.
– По одному подходим к столу, получаем комплект формы, забираем и выходим. Потом заходит следующий! – прорычал казак-каптенармус и скрылся внутри помещения склада.
Некоторые из юнкеров переглянулись между собой с чувством какого-то дискомфорта и страха в глазах. Я, улыбаясь про себя, подумал, что в этом случае внешний вид каптенармуса совсем не соответствует внутреннему содержанию. Я два раза помогал, говоря языком будущего, начальнику вещевого склада Астафьеву Семёну Васильевичу с подготовкой к приёму нового набора юнкеров. Разбирали по размерам обмундирование, сортировали по видам формы. Оба раза работа заканчивалась нашим совместным чаепитием с выпечкой, во время которого я слушал приправленные юмором рассказы о жизни училища и боевом прошлом этого добродушного человека. Но весь внешний вид дядьки Семёна говорил о том, что перед вами натуральный зверь-унтер, который спуску не даст.
Юнкера потянулись по одному на склад, выходя из помещения через три-пять минут с охапкой обмундирования. Когда подошла моя очередь и я зашёл на склад, дядька Семён улыбнулся мне и пальцем показал на две аккуратно сложенных кипы формы, которые отдельно лежали на лавке в углу.
– Бери левую, – тихо произнёс он. – Другую заберешь, когда второй раз придёте.
Я кивнул и молча пошёл к указанному набору, думая про себя: «Знакомство с тыловиками всегда приносит положительные дивиденды, что в моём мире, что здесь».
После первого похода за формой был второй, во время которого мы получили оставшееся обмундирование, включая шинели и папахи. Данную форму мы разместили в индивидуальных подписанных шкафчиках, находящихся в отдельной комнате, которую я для себя обозвал каптёркой по аналогии с рязанским десантным училищем.
Вернувшись в спальное помещение, стали разбираться с полученными комплектами служебной и домашней формы. Примерив свою, я в очередной раз убедился, что есть профессионалы в своём деле. Всё обмундирование, которое подобрал каптенармус Афанасьев, сидело как влитое. Глаз-алмаз!
Остальным повезло меньше. Особенно оказался неудачливым мой новый сосед. У гимназиста пригонка обмундирования была самая поверхностная. Поэтому ни одна его часть не соответствовала размерам его тела. Брюки были невероятно широки и длинны, рубашка и мундир напоминали халат. Погоны уныло свисали, причём упорно держались не на плечах, а где-то в районе груди. Но всего хуже произошло с сапогами – они были на пару размеров больше. А это грозило в будущем стёртыми в кровь ступнями. «Шпаков не любят в училище все, даже обслуживающий персонал, – подумал я. – Надо как-то выручать соседа, а то выглядит как полное чмо».
Решить вопрос с формой Васильева удалось относительно быстро. Подойдя к портупей-юнкеру Сафонову, я испросил у того разрешения сходить вместе с жертвой обмундирования к портному и сапожнику, которые были на территории училища. Получив его от своего отделенного командира, который с трудом сдерживался от смеха, глядя на чучело гороховое, которое называлось юнкером Васильевым, мы с подопечным вышли в коридор. За только что закрытой дверью грянул оглушающий хохот.
– Это они надо мной смеются?! – спросил красный как помидор Алексей.
– Над тобой, – я не стал скрывать очевидного. – Твой внешний вид действительно смешон. К тому же только ты да я в отделении «молодые люди с вокзала». Так что все шутки и пряники нам доставаться будут. Готовься к этому.
– Я слышал выражение «с вокзала», но точно не знаю, что оно обозначает. Поясни? – продолжающий багроветь цветом лица Васильев вопросительно посмотрел на меня.
– Шпаки мы с тобой, гражданские, а они все уже воины, присягу принявшие. Поэтому и «с вокзала».
– Какой же ты гражданский? Ты в форме выглядишь, будто родился в ней.
«О том, что форму ношу, если учитывать обе жизни, больше тридцати лет, я тебе говорить не буду», – подумал я, а вслух произнёс:
– Когда больше пяти лет назад в бою с хунхузами погибли мои родители, остались только я и мой дед. Дед у меня был заслуженным воякой, и он очень хотел, чтобы я поступил в это училище. Гонял меня в хвост и в гриву, пока живой был. Вот и привил любовь к воинскому виду.
– А у меня отец пытался мне преподать воинские науки, но маман была против. Она хотела, чтобы я врачом стал. Планировала, что по окончании Губернской гимназии я поступлю в Томский университет на медицинский факультет. А я переходные экзамены в восьмой класс завалил. И здесь на вступительных экзаменах по русскому языку не смог 7 баллов набрать. Пришлось все экзамены сдавать. Маман сильно расстроилась, а отец, наоборот, радуется.