При вручении наград на общем построении училища меня настигла благодарность дедушки Корфа. Полковник Макаревич, вручив мне серебряную медаль «За храбрость», сделал паузу, а затем зачитал приказ приамурского генерал-губернатора. После чего поздравил ещё раз и рядом с серебряной медалью прикрепил золотую, по приказу за «совершённые подвиги в бою». Чуть позже, можно сказать автоматом, мне прилетели две лычки портупей-юнкера.
Я посмотрел вниз на свой мундир. «Красивые медали и о многом говорят, – подумал я. – Даже при производстве в офицерское звание разрешается носить».
Данная награда «За храбрость» была учреждена в тысяча восемьсот седьмом году и предназначалась для награждения нижних чинов иррегулярных войск и военизированных формирований за отличия в боевых действиях, а также за подвиги, проявленные в схватках с нарушителями общественного порядка и хищными зверями, как в военное, так и в мирное время. Медаль на георгиевской ленте и имеет четыре степени достоинства: серебряная медаль меньшего размера для ношения на груди; такая же золотая медаль для ношения на груди; серебряная медаль большего размера для ношения на шее; такая же золотая медаль для ношения на шее.
Я ещё раз полюбовался на профильное изображение императора Александра III на обеих медалях. «Жалко, что надпись “За храбрость” на обратной стороне медали, – подумал я. – Но может, царь-государь на приёме ещё чем-нибудь наградит. А то что-то он дёшево жизнь своего сына ценит. Всего лишь золотая нагрудная медаль». Я усмехнулся, вспоминая о том, как меня душила не жаба, а некоторая обида на императора и цесаревича после награждения по приказу дедушки Корфа.
Еще ценным и памятным для меня на последнем этапе обучения стало завершение небольшой, совместной с сотником Головачевым работы «Тактика боевых действий малых казачьих групп в тылу противника». Данный письменный труд был оформлен мною по требованиям диссертаций двадцать первого века. Введение, в котором описал актуальность данной темы, рассмотрел краткие исторические примеры действий отрядов во вражеском тылу со ссылками на петровский корволант, партизанские отряды Отечественной войны двенадцатого года, задачи, цели, теоретическую и практическую значимость. Дальше шли две главы. В первой – теоретическое описание данных боевых действий с исторических времен и до пластунских команд Кавказской войны с семнадцатого по шестьдесят четвертый год и русско-турецкой войны семьдесят седьмого – семьдесят восьмого годов. Во второй главе шли предложения по тактике действий малых групп «охотников» из казаков и солдат по ведению разведки, устройству нападений на штабы, колонны, склады, обозы противника. Виды засад, огневого контакта, тактика взятия языков и такое прочее с рисунками, схемами и описанием действий. В заключении постарался написать явные выигрыши от таких военных действий. Труд получился небольшим, всего на сотню листов, но мне и сотнику Головачеву понравился. Полковник Макаревич, ознакомившись с работой, дал приказание сделать несколько копий.
В мае месяце были сданы экзамены, после чего все отправились в летний лагерь, который располагался в пяти километрах от города на реке Ушаковка. Там юнкера конного взвода жили по общему распорядку дня с пехотными. Контрольные манёвры проводились для первого курса рядом с селом Усолье, после второго в районе Байкала.
И вот традиционное построение выпускников по окончании манёвров и смотра в летнем лагере. В развернутом двухшереножном строю стоит тридцать восемь человек. Четверо юнкеров старшего курса погибли, а пятеро были ранены. С учетом пропущенных занятий из-за лечения все раненые остались на второй год обучения, становясь «майорами». Но такое «майорство» было почётно как в глазах юнкеров, так и руководства училища. На младшем курсе погибло пять человек и шестеро были ранены.
После команды «смирно» фронт юнкеров обошли взводные офицеры и раздали каждому выпускнику царский приказ о производстве, напечатанный на двух страницах, где каждый юнкер мог найти своё имя и полк, в который вышел.
В сопровождении начальника училища к строю вышел генерал-губернатор Горемыкин и не спеша начал обходить ряды, пристально вглядываясь в лица будущих офицеров. Останавливался то около одного, то около другого юнкера, расспрашивая об их семьях и полках, в которые они выходят. Дойдя до левого фланга, он отошёл к середине фронта и, хорошо видимый всеми, обратился к юнкерам:
– Благодарю вас, господа, за прекрасные манёвры и смотр!..
– Рады стараться, ваше превосходительство! – слаженно, громко и радостно рявкнули мы в ответ.
Это был последний ответ юнкеров. Вслед за этим они становились офицерами либо старшими унтер-офицерами, так как Александр Дмитриевич сделал два шага вперёд и громким голосом произносил магическую фразу чудесного превращения:
– Поздравляю вас, господа, с производством в офицеры и в подофицеры!
Окончившие двухгодичное юнкерское училище по первому разряду производились при выпуске в офицеры по XII классу табеля о рангах: подпоручик в пехоту, корнет в кавалерию и хорунжий в казачьи войска. Окончившие училище по второму разряду выпускались в старших унтер-офицерских званиях: подпрапорщиками, эстандарт-юнкерами и подхорунжими должны были дожидаться производства в офицеры в своих частях. В нашем выпуске только пятеро, включая меня, закончили училище по первому разряду.
Оглушительное «ура», и строй сломался. Вверх полетели бескозырки. Потом толпой идём в бараки, где на кроватях уже лежит новая парадная форма, в которую, смыв грязь и пыль под рукомойниками, все спешно переодеваются. После этого один за другим выходим к уже ожидавшим у входа в лагерь извозчикам, чтобы ехать в Иркутск.
Перед отъездом навсегда из летнего лагеря на стенах и потолке бараков, изнутри, каждый вновь произведённый, по традиции, красками полковых цветов записывал своё имя и полк, что делало внутренность летних помещений живописной. Надписи эти начальство не стирало, и они оставались на многие годы.
Ещё одной традицией были выборы «полковника», «войсковых старшин» и «есаулов» в новый Совет охраны казачьих традиций. Также осуществлялся официальный перевод «казаков» младшего курса в «хорунжие». Всё это происходило ночью перед днём выпуска.
Традиционный обед вновь произведённых офицеров и старших унтер-офицеров назначался на другой день после производства, в одном из лучших ресторанов Иркутска «Россия», который располагался в здании гостиницы на углу улиц Большой и Амурской. На прощальном обеде присутствовали в качестве почётных приглашённых гостей начальник и обер-офицеры училища, с которыми в этот день бывшие юнкера по традиции переходили на «ты».
После ресторана на следующий день выпускники в последний раз приезжали в родные стены, где присутствовали на молебне в училищном храме, а затем снимались всем выпуском у фотографа, являвшегося в училище. Снимки всех выпусков, на которых молодые офицеры и подофицеры фигурировали в парадной форме, затем вешались в проходном помещении училища, ведущего в столовую.
Когда сделали снимок и бывшие юнкера потянулись на выход, меня окликнул полковник Макаревич:
– Хорунжий Аленин!
– Я, господин полковник, – ответил я, разворачиваясь в сторону начальника училища и вытягиваясь во фрунт.
– Пройдёмте ко мне в кабинет.
В кабинете полковник достал из сейфа конверт и протянул его мне. Увидев на сургуче оттиски печати Министерства императорского двора, непроизвольно вытянулся по стойке смирно и с легким хрустом сломал розовый сургуч. Достал письмо и прочитал две строки: «Жду на прием. Александр». Подумав, протянул листок начальнику училища.
– Не надо, хорунжий, – остановил меня движением руки Макаревич. – Я примерно в курсе, о чём в письме идёт речь. Мне предписано, и на это выделены деньги, немедленно по окончании обучения и присвоении звания отправить вас на почтовых в столицу. Государь желает вас видеть.
После этих слов полковник достал из сейфа ещё один пухлый конверт большего размера и протянул его мне.
– Здесь предписание, подорожная и денежные средства. Вам следует со всей возможной скоростью прибыть на приём к его императорскому величеству. До этого посетить в Министерстве императорского двора генерала от кавалерии графа Воронцова-Дашкова.
Я вынырнул из воспоминаний. Позади была почти сорокадневная дорога на почтовых и поездах. Сейчас впереди Московский вокзал, извозчик, гостиница, где надо привести в себя в порядок с дороги и отдохнуть. А завтра на прием к графу Воронцову-Дашкову.
– Ваше сиятельство, хорунжий Аленин по предписанию прибыл, – закончив фразу доклада, я сделал три шага вперёд и положил на стол графа лист, в котором стояла его подпись.
Генерал от кавалерии в парадном мундире, который был буквально усыпан наградами, взял в руки предписание, прочёл его, внимательно оглядел меня, после чего произнёс:
– Два дня на то, чтобы построить новый мундир. В таком перед государем стыдно появляться. Через два дня в полдень жду в кабинете. Адъютант всё подскажет. Можете быть свободны.
Я резко кивнул, развернулся кругом и, печатая шаг, вышел из кабинета. «Краткость – сестра таланта. Вот это генерал! Почти как Михалыч в исполнении Булдакова. Пять предложений, и весь прием. И интересная задача про мундир», – подумал я, закрывая за собой дверь. Поворачиваясь назад от двери, чуть не столкнулся с адъютантом Воронцова-Дашкова, который протягивал мне конверт.
– Здесь деньги и адрес портного, который вас ждёт. Ещё какие-то вопросы есть?
– Никак нет, господин полковник, – ответил я адъютанту графа.
– Тогда действуйте, хорунжий. Времени не так уж и много.
Сев в фаэтон извозчика, который подвозил меня до министерства и остался ждать нового пассажира недалеко от входа здания, я вскрыл конверт. Прочитав адрес, сказал его водителю такси на конной тяге, а пересчитав деньги в конверте, задумался. Пятьсот рублей на построение мундира. Вот это дерут деньги в столице! Какие же материалы на форму идут?! Мой парадный мундир, в котором сейчас находился, вместе с фуражкой, ремнём и сапогами обошёлся мне в девяносто три рубля. И я не экономил, хотя это было на девятнадцать рублей больше, чем мой месячный оклад, как полусотника в Амурском конном полку.