А дальше была песня для души. С подполковником, который встречал нас на вокзале, отстрелялись по мишеням из пехотных и казачьих мосинок на двести, четыреста и шестьсот шагов. Удивило отсутствие деревянных накладок сверху на стволе винтовки, после интенсивной стрельбы ствол быстро нагрелся, обжигал пальцы, из-за чего было некомфортно целиться. Если на первых двух дистанциях я совсем немного уступил сопернику, то на шестистах шагах взял реванш, благодаря тому, что стрелял лежа, положив винтовку на мешочек с песком, чем вызвал совершенно не ожидаемый мною восторг оппонента.
В рамках возникшего единения души поведал Алексею Васильевичу, в голове осталось только имя-отчество данного офицера, свои сокровенные мысли об оптическом прицеле. По его просьбе нарисовал эскиз ПУ-1940 (прицела укороченного, понятно какого года). Потом был или поздний обед, или ранний ужин в офицерском собрании стрелковой школы, и мы с князем вернулись на поезде в Гатчину.
В поезде его сиятельство попросил меня отобразить на бумагах ещё какие-либо соображения о возможных новшествах в ведении боевых действий. Подумав и руководствуясь предыдущими соображениями, плюнув на всё, взял и описал поздний бронепоезд. А что?! До его применения меньше десяти лет осталось. Броня у России есть, поезда есть, железные дороги также в наличии. Тот, что в САШ во время Гражданской войны использовался, пойдёт как младший брат.
После того как закончил излагать на бумаге свои измышления, в душе поселилась какая-то грусть. Не знаю почему, но пятая точка или чуйка стала подавать какие-то сигналы. Но снявши голову, по волосам не плачут. Глядя, как Барятинский убирает в папку мои умозаключения, подумал, что так и до Петропавловской крепости недалеко. Нет, надо со всеми нововведениями заканчивать.
В своём номере-комнате получил поздний ужин. Потом сон, а после завтрака на следующий день мне было доведено через лакея Завьялова, что до обеда я могу на поезде проследовать до станции Елизаветинской, а оттуда на извозчике до своей усадьбы. Моё затворничество закончилось раньше, чем я ожидал, но я этому был искренне рад. Даже знакомство с имением-мызой уже не пугало.
Поезд пришёл без опозданий. Носильщик занёс в вагон мои вещи, которые доставили из гостиницы во дворец, но увидел я их, только садясь в поезд в Гатчине. Кстати, РД так и не усмотрел в вещах. Правда, пока ехал в поезде, успел убедиться в том, что практически все вещи из РД, не связанные с боевыми действиями, спокойно покоятся в чемодане. Судя по всему, князь Барятинский или граф Воронцов-Дашков решили более внимательно ознакомиться с моими «оригинальными» вещами, типа ранец, плащ-палатка, котелок и индивидуальный медицинский пакет. И прочее по мелочи, ременная сбруя для РД, подсумки для патронов, крепления для метательных ножей.
По приезде в Елизаветино нанятый за рубль извозчик воодушевлённо сообщил, что быстро домчит до моей усадьбы. Тут чуть больше десяти вёрст будет. Проезжая через Дылицы, кучер этого средства передвижения с одной конной тягой, даже не знаю, как его правильно назвать, то ли коляска, то ли пролётка, показывая на огромный дом-дворец с колоннами, поведал мне, что домина принадлежит барыне Трубецкой. Далее была спокойная наезженная дорога в две колеи без всякой мошкары и прочего жужжащего и летающего. Середина сентября! Солнышко светит! Ещё тепло! Лепота! Я ехал и отдыхал от того напряжения, которое испытывал во дворце, и наслаждался окружающим пейзажем.
Вскоре доехали до развилки, и словоохотливый извозчик сообщил мне, что одна дорога ведет к усадьбе, а вторая – в Курковицы. Узнав, что от деревни есть дорога к моему новому дому, попросил провезти меня через поселение, как уже узнал от графа моих должников. Лучше бы я этого не делал. Такого убожества я ещё не видел. Обветшалые срубы домов, размером чуть больше, чем на хуторе Алениных была баня. Попавшиеся по дороге крестьяне и крестьянки, одетые в какую-то рванину, низко кланялись, завидев меня, сидящего в пролётке. И полная безнадежность на их лицах. Добили увиденные босоногие детишки лет шести-семи. Все трое худые, с большими головами, искривлёнными ногами. Бесспорно – это был ярко выраженный рахит.
Извозчик, увидев выражение моего лица, испуганно замолк и до самой усадьбы хранил молчание. Я же, глядя в напряжённую спину «таксиста», впал в какое-то оцепенение, пытаясь удержать в себе разгорающуюся ярость. Пришел в себя, когда коляска остановилась, а извозчик каким-то дрожащим голосом произнёс, сняв с головы колпак: «Прибыли, ваше благородие».
Я, придя в себя, огляделся. Да, усадьба впечатляла. Здоровенная трехэтажная домина с множеством пристроек. Великолепный сад, виднеющийся огород с парниками, небольшой пруд перед домом. На фоне начинающего садиться солнца выделялись крылья ветряной мельницы, стоящей шагах в трехстах от основного здания. Из флигеля к коляске быстрым шагом выдвигался мужчина лет сорока, одетый в сюртук, белую рубашку, брюки, заправленные в сапоги. Щёки приближающегося субъекта украшали шикарные бакенбарды. Подойдя ко мне, успевшему вылезти из данного средства передвижения, мужчина учтиво поклонился и представился:
– Добрый день, ваше благородие, управляющий усадьбы Сазонов Александр Иванович.
– Здравствуйте, Александр Иванович, – я внимательно посмотрел на управляющего и первым впечатлением остался доволен. Взгляд прямой, без раболепия. Одежда явно не новая, но чистая и аккуратная. Держится с достоинством. После краткого осмотра управляющего, продолжил:
– Хорунжий Аленин. Новый хозяин данной усадьбы.
– Меня уведомили, ваше благородие. – Сазонов снова поклонился. – Рад вашему прибытию.
Отвечая, управляющий со скрытым интересом рассматривал меня. Я делал то же самое. Реально Сазонову и дальше управлять моим имением или мызой, как её здесь называли. Если не выяснится, что управляющий несколько злоупотребляет своими обязанностями. Хотя если такое выяснится, то, честно говоря, даже не знаю, что и делать. Вряд ли за три недели, что мне отвёл на знакомство с усадьбой государь, успею найти кого-то другого.
«Ладно, о плохом думать не будем, но то, как живут в Курковицах, заставляет задуматься о компетентности Александра Ивановича», – данная мысль заставила меня ещё раз внимательно осмотреть управляющего.
Сазонов с честью выдержал мой взгляд, хотя я и заметил, как он непроизвольно вздрогнул. Как мне сказал в училище сотник Головачев после подавления бунта: «Аленин, нормальный ты юнкер – добродушный как бы, любишь хорошую шутку в исполнении других, да и сам не прочь пошутить, песни поёшь, заслушаешься. Улыбнёшься – само обаяние! Все девки – твои! А вот посмотришь иногда, не знаю, в чём секрет, но жутко становится так, что тянет штаны проверить на предмет сухости. Вроде и лицо не сильно меняется, но взгляд… Волосы на затылке сами приподниматься начинают. И понимаешь – вот она смерть твоя! Не надо, Аленин, так смотреть, если перед тобой не враг!»
– Ваше благородие, что пожелаете с дороги?
– Александр Иванович, а баня в усадьбе есть?
– Как не быть, ваше благородие. Отличная новая баня. Последний из владельцев рода Афанасьевых, при котором она была построена, очень попариться любил.
– Вот и замечательно. Дайте распоряжение, чтобы воды нагрели, пыль дорожную смыть. А вот в субботу попаримся.
– Слушаюсь, ваше благородие. А что на обед приготовить?
– На ваше усмотрение, Александр Иванович. Я нетребователен в пище. Было бы сытно. И по вещам распорядитесь.
– Будет исполнено.
Пока я разговаривал с управляющим, к нам подошёл молодой босоногий парнишка лет двенадцати-четырнадцати в холщовой рубахе и таких же штанах, который восторженно смотрел на мою форму и награды.
– Митька, быстро отнёс вещи его благородия в дом, – скомандовал ему Сазонов.
Дождавшись, когда пацан выгрузит вещи, я расплатился с извозчиком, получив от него: «Благодарствую, ваше благородие». Только после этого направился за управляющим на осмотр внутренностей дома. Было как-то неудобно морально. Теоретически я знал, как должен себя вести его благородие со своей дворней или наемными слугами, но на практике давалось это с трудом. «Тяжело тебе придётся, товарищ гвардии подполковник, – думал я про себя, следуя за Сазоновым. – Какой из тебя на хрен дворянин и барин. И не откажешься от такого подарка! Какое у меня должно быть поведение, представляю, но претит. Ладно, что-нибудь придумаем. Три недели, надеюсь, быстро пролетят. А дальше домой в полк?! Хотя в это уже верится с трудом. Какое-то непонятное обхаживание и задаривание моей персоны со стороны царствующей семьи».
Следующие два часа ушли на осмотр усадьбы. Обстановка в доме была богатой. Конечно, с дворцовой не сравнить, но, на мой взгляд, была на высоком уровне. Скотный двор, конюшня, сараи, огород и сад порадовали чистотой, ухоженностью. Было видно, что здесь трудятся от зари до темна. За время ознакомления выяснил у управляющего, кто работает на усадьбе. Оказалось, что кроме Сазонова и ещё одной работницы на мызе царствовал семейный подряд. Кухаркой и домоправительницей была Степанида – женщина пятидесяти лет, которая была в дворовых девках ещё при первом из Афанасьевых. Её брат Прохор с семейством, плюс муж старшей из его дочерей с детьми занимались различными работами. Всего двенадцать человек. Кроме Сазонова и Митьки, младшего из сыновей Прошки, так называл Прохора Сазонов, пока никого больше не видел. Все на работах в поле. Идёт сбор урожая.
Потом была баня. Точнее, я быстро ополоснулся теплой водой в шикарном банном помещении. Действительно, последний из Афанасьевых попариться любил. И в моем времени данное сооружение для банных утех имело бы успех. Достаточно сказать, что топилось оно по-белому. Печь была сложена из кирпича, с трубой. В каменке, куда заглянул, сверху лежали зеленые голыши жадеита. «Не нефрит, как у богачей и олигархов в моём времени, но также изрядно», – подумал я.
Потом в кабинете, так это помещение я назвал для себя, и оно мне очень понравилось, познакомился со Степанидой. Монументальности этой женщины позавидовала бы и Нонна Мордюкова, на которую кухарка была немного похожа. В кабинет Степанида с огромным заставленным посудой подносом в руках вошла как ледокол. Я побоялся, что она сейчас меня вместе со столом просто снесёт, но швартовка прошла успешно. Стол начал быстро сервироваться. Сноровка домомучительницы оказалась на высоте. Почему домомучительницы? Да от тарелок шёл такой одуряющий запах вкуснотищи, а этот монумент женского рода продолжал сервировку, не давая до них добраться. Наконец-то услышал: «Кушайте, барин!» И ледокол с огромной кормой выплыл из кабинета.