К э т р и н. Оказывается, готовится большая гнусность.
Л ю д м и л а (насмешливо). Вроде загадочных таблеток, возбуждающих чувственность? Из-за твоих фантазий я предстану перед журналистами взлохмаченной тетехой. Слово «тетеха» ты, конечно, слышишь впервые. Есть еще «распустеха».
К э т р и н. Таблетка с вирусом гриппа предназначалась тебе.
Л ю д м и л а. Не фантазируй! Кэтти! Разве каким-то дурацким гриппом можно…
К э т р и н. Грипп — вполне достаточный повод, чтобы упрятать тебя в клинику Содерста.
Л ю д м и л а. Именно я понадобилась этой клинике?
К э т р и н. Конечно! Сейчас Содерсту приказали отравить именно твой мозг.
Л ю д м и л а (ошеломлена). Мозг? Откуда ты знаешь? (Перестала возиться с прической.)
К э т р и н. Лет пять тому… нет… шесть… наш аспирант привез из Европы книгу. «Отравители мозга». Мы ужаснулись! ЦРУ разрабатывает средства контроля над человеческим поведением. Начали с опытов по зондированию мыслей. Потом занялись похищением памяти. Затем — превращением людей в послушных роботов…
Л ю д м и л а. И все эти гнусности проделывал Содерст?
К э т р и н. Имен называлось много. Но Содерста не могла не запомнить. У нас на агрономическом преподает почвовед Содерст. Мы даже подтрунивали над ним: если не прекратят преступные опыты, отрекитесь от однофамильца-зверя.
Л ю д м и л а. Прекратили опыты?
К э т р и н. Такое сообщение промелькнуло в печати. Однако литературовед из Москвы Людмила Гаевая сегодня понадобилась доктору Содерсту. Для чего?
Л ю д м и л а. Думаешь, чтобы я… чтобы меня…
К э т р и н. Стивен такой же журналист, как я заклинательница змей… Слушай, Люда. Более удобного случая, чем твоя пресс-конференция, больше не представится. Надо рассказать репортерам, как Стивен Элликот…
Л ю д м и л а. Ну кто поверит гражданке Советского Союза?
К э т р и н. Вернее, кто осмелится сказать, что поверил.
Л ю д м и л а. Вот видишь.
К э т р и н. Но гражданке Соединенных Штатов, никогда не имевшей никакого отношения к политике, обязаны поверить.
Л ю д м и л а (после паузы). Ты собираешься рассказать журналистам, как Стивен Элликот пытался… хотел…
К э т р и н. Удивляешься? Считаешь меня законченной подлюгой?
Л ю д м и л а. Просто, Кэтти, думаю о твоем малыше.
К э т р и н. Малыш станет взрослым человеком. И все поймет.
Л ю д м и л а. И все же запрещаю тебе, Кэтрин. Запрещаю!
К э т р и н. Ты ничего не запрещала мне у вас, в России. Тем более не надо на моей родине. (Улыбается.) Ух, и дам же я жизни негодяю Элликоту!
Л ю д м и л а. Называй его лучше — Стивен. С детских лет фамилия Элликот для меня… Сама знаешь…
К э т р и н. Нужно набросать текст выступления. А то начну импровизировать — и посыплются строки Маяковского. Вот тогда Стивен окончательно изобразит меня советской агентшей. Кстати, слово «агент» имеет у вас женский род?
Л ю д м и л а. Кэтти… Не надо, прошу тебя. Лучше я позвоню дяде Юджину. Он не даст меня в обиду. Он…
К э т р и н. Глупенькая! Старый человек, он до сих пор еще, наверно, напуган «охотой на ведьм» — знаешь, в страшные годы маккартизма. Если б и захотел сказать правду, дочь и зять на коленях уговорят его не гневить сотрудников ЦРУ… Не сердись, Люда, не верится мне, что дядя Юджин не догадывается об истинной профессии своего единственного сыночка. Не станет он губить его карьеру. И, главное, не поставит под удар собственное благополучие. Я знаю психологию фермеров. Для них выше всего…
Л ю д м и л а (резко). Я верю Юджину Элликоту! Верю, слышишь?
Стук в дверь.
Войдите.
Входит С т и в е н. Возможно, он подслушивал за дверью.
С т и в е н. Добрый вечер… (Закашлялся. И впредь кашель и чиханье будут мешать ему говорить.)
К э т р и н (машет руками). Вы нас заразите гриппом!
С т и в е н. Никакого гриппа. Обычная простуда, сказал врач. Но если вам угодно… (Надевает марлевую маску.)
К э т р и н. Маска вам к лицу. Правда, Люда?
С т и в е н. Комплимент?
К э т р и н. Понимайте, как хотите.
С т и в е н (Людмиле). Я ждал вас в ресторане.
Л ю д м и л а. Мы перекусили в университетском кафе.
К э т р и н. Конечно, несравнимо с обедом, какой готовил тебе мистер Элликот. Честь блюду делает приправа.
С т и в е н (Людмиле). До пресс-конференции сорок минут.
К э т р и н. Люда, я к себе! Да и тебе пора одеваться.
С т и в е н. По-моему, сейчас самое время выпить… (Улыбается.) По русскому обычаю — чай. К сожалению, вашего грузинского в баре нет…
К э т р и н. Чай? (Выразительно.) С чем?
С т и в е н. Зависит от вас.
Л ю д м и л а. Благодарю, не хочется.
С т и в е н. Перед выступлением особенно полезно.
Л ю д м и л а (Кэтрин). Постарайся не опоздать. Хотя тебе это почти не удается.
С т и в е н. Опаздывающая американка? Редкость.
К э т р и н. Вам я, вероятно, и в другом плане покажусь редкой американкой.
С т и в е н. В каком, интересно?
К э т р и н (в дверях). Люда, если опоздаю, тоже не страшно. У меня несколько считанных слов. По частному вопросу.
С т и в е н. О Маяковском?
К э т р и н (игриво). А я льщу себя надеждой, что вы обязательно послушаете меня на пресс-конференции.
С т и в е н (в том же тоне). Но журналисту хочется знать раньше своих коллег.
К э т р и н (Людмиле). На этот раз не опоздаю. (Открыла дверь.)
С т и в е н. Мисс Марвелл, уделите мне пять минут.
К э т р и н. Только две.
С т и в е н. Неужели собираетесь так долго готовить несколько считанных слов, да еще по частному вопросу?
К э т р и н. Не могу же я прийти к вашим коллегам тетехой-распустехой. Ах, мужчина остается мужчиной! Ваша Барб поняла бы меня.(Уходит.)
С т и в е н. Откуда ей известна моя сестра?
Л ю д м и л а. С моих слов. Я и московским друзьям расскажу…
С т и в е н. По-моему, мисс Марвелл не очень-то… как бы сказать… обдумывает свои поступки.
Л ю д м и л а. Не нахожу этого.
С т и в е н. Мне вдруг показалось, что ваша подруга способна не задумываясь причинить неприятность… скажем, моей сестре. А может быть, и отцу… (Яростно закашлялся.) Не буду мешать вам. Увидимся на пресс-конференции. (Уходит.)
Людмила, перестав сдерживать себя, падает в кресло. Стук в дверь.
Л ю д м и л а. Войдите.
Входит О ф и ц и а н т с подносом, на котором чайник, чашки, сахар, лимон.
О ф и ц и а н т. Добрый вечер, мисс. Чай, с вашего разрешения.
Л ю д м и л а. Спасибо. Пожалуйста, счет.
О ф и ц и а н т (кланяется). Счет уже оплачен. (Уходит.)
Л ю д м и л а (после паузы). Нет, мистер подлый сын хорошего отца, счет еще не оплачем.
З а т е м н е н и е.
Холл отеля. За столиком с несколькими микрофонами Л ю д м и л а и П р е д с е д а т е л ь — немолодой, сухощавый. Третий стул не занят. Перед столиком радиомикрофоны для журналистов. Большинство собравшихся журналистов скрыто от зрителей кулисами. Видны только несколько кресел, где сидят О с т р о н о с а я д а м а, П о ж и л о й р е п о р т е р, М о л о д о й р е п о р т е р.
Л ю д м и л а (ознакомившись с очередной запиской). Меня спрашивают, почему во мне пробудился интерес именно к американской поэзии. На днях я подробно рассказала об этом вашему коллеге Стивену Элликоту. Стоит ли снова…
О с т р о н о с а я. Не стоит ссылаться на отсутствующих!
Л ю д м и л а (удивленно). Разве он отсутствует?.. (Всматривается в ряды журналистов.) Пожалуйста, отвечу. Любовь к американской поэзии мне с детства привил покойный отец, преподаватель английского языка. Он впервые прочел мне и «Песню о Гайавате» Лонгфелло, и прекрасные лирические стихи Элиота. И, конечно, потрясающую «Оду во времена колебаний» Уильяма Мооди со знаменитыми строчками: «И вожаки, которым слава снится, остерегитесь вы — простится слепота, но низость не простится!»
О с т р о н о с а я. Госпожа цитирует только коммунистов?
Л ю д м и л а. Что вы, мисс! Стихи написаны в 1902 году… Ну и, конечно, до моего сердца достучалось гневное стихотворение Эдны Миллэй «Правосудие, попранное в Массачусетсе» — о несправедливой казни Сакко и Ванцетти, помните?..
О с т р о н о с а я. Это вы помните!
П р е д с е д а т е л ь. Мне кажется, не совсем принципиально — перебивать гостью. (Людмиле.) Пожалуйста…
Л ю д м и л а. Стихи Магила «Тем, кто хочет знать» я тоже впервые услышала от отца. Представляю, каким счастьем для него было бы увидеть ценные материалы о Магиле, с которыми меня сегодня познакомили филадельфийские коллеги. Вероятно, то, что мне покажут завтра утром в профсоюзных архивах, откроет новые колоритные грани в гражданственном облике поэта, в его борьбе за то, что в наши дни называют правами человека. Рассчитываю на столь же дружескую помощь и в Нью-Йорке, уезжаю туда завтра… Большое спасибо за внимание.
Пожилой и Молодой репортеры и некоторые другие за их спиной аплодируют.
П р е д с е д а т е л ь. Мисс Гаевая ответила на все вопросы.
О с т р о н о с а я (подбегает к микрофону). Люсинда Арнетт, Бостон, радио. Не кажется ли госпоже советской ученой весьма странным, что Магил никому не известен у нас, в Штатах? Американский поэт. Странно.
Л ю д м и л а. Не менее странно, чем забвение у вас «Большой пятерки».
О с т р о н о с а я. Нельзя ли поточней?
Л ю д м и л а. Пожалуйста. «Большой пятеркой» в двадцатые годы называли у вас талантливых американских поэтов Робинсона, Мастерса, Фроста, Сандберга, Линдзи.
О с т р о н о с а я. Туманный ответ.
П о ж и л о й (в микрофон). Из всех «больших пятерок» нам известна только пятерка крупнейших миллиардеров: Гетти, Хьюз и так далее. Литературные «пятерки» для нас полная туманность. Поэтому сделайте одолжение, мисс Гаевая, и не спеша продиктуйте нам, американским журналистам, имена пяти талантливых америка