(Наташе.) Но твой дедушка бросил все — и мы вовремя перебежали на советскую землю. Мне было тогда тринадцать. Но я помню, как нас оплакивал сосед Эпштейн — «Аптекарские товары, парфюмерия и санитария». Его Дудик был мой одноклассник в коммерческом училище. И вот уже тридцать пять лет, как бедного Дудика сожгли в Освенциме, а я — спасибо моему покойному отцу за решительность! — я сижу со своей семьей в своей квартире и радуюсь, что через несколько недель мы начнем новую жизнь. А почему? Потому что мой отец вовремя перебежал сюда. Все надо делать вовремя, запомни, дочка! (Поднимает бокал.) Выпьем же за…
Н а т а ш а (глухо). Я не поеду, папа.
Г у р в и ч (стукнув кулаком по столу). Паршивая девчонка! Ты хочешь согнать меня в могилу?
Р о з а. Тише… Гриша, соседи могут подумать…
Н а т а ш а. Папа… Я… Папа… (Слегка покачнувшись, выронила бокал на пол.)
Р о з а (бросилась к ней). Наташенька, успокойся, разбитое стекло — к счастью.
Г у р в и ч. «К счастью». (Подбирает осколки.) Кто сейчас у тебя купит хрустальный сервиз без одного бокала? Придется отдать за полцены — люди рады придраться к… Сами не знают, к чему, лишь бы дешевле.
Р о з а (тревожно). Ты дрожишь, доченька! Гриша, она дрожит как лист.
Н а т а ш а (еле слышно). Мама… пойду… лягу…
Р о з а. У тебя нет сил постелить. Идем… (Обняв поникшую Наташу, ведет ее к двери.)
Г у р в и ч (хмуро). Постой, Наташа.
Дочь и мать остановились.
Ты должна знать. У нас в магазине через два месяца ревизия. Плановая. Раскроется недостача. Шесть тысяч без двух-трех сотен. Мои враги уж постараются взвалить на меня.
Р о з а (обомлела). Гриша… Наташа, ты слышала?
Н а т а ш а. Слышала.
Г у р в и ч. И ноль внимания?
Н а т а ш а (к ней как бы вернулись силы). Папа, надо, чтобы во всем разобрались до ревизии. Пусть увидят, что виноват не один ты. А мы пока соберем деньги. Мама, за мои два колечка и браслет дадут тысячи полторы?.. Папа, я бы на твоем месте завтра заявила, что…
Г у р в и ч. И на моем месте села бы в тюрьму. Думаешь, дочка, в компании сидеть в тюрьме веселее? (Подошел к ней, пристально смотрит ей в глаза.) Получается, если отбросить всякие фигли-мигли, ты не хочешь спасти отца от тюрьмы.
Наташа молчит.
Я правильно понял?
Р о з а. Гриша, она вся дрожит. Утром она скажет. Для нее нет дороже отца и матери… Идем, родная, приляг. (Уходит, уводя дочь.)
Гурвич возвращается к столу. Бережно расправляет бумаги из Тель-Авива.
Г у р в и ч (досадливо). Таки посадила пятно… (Всматривается, успокаивается.) Не жир. А от слез следов не остается. (Сложил бумаги, задумался. Вздохнул. Положил голову на стол.)
Возвращается Р о з а, ее пугает поза мужа.
Р о з а. Гриша!.. (Бросается к нему.) Тебе плохо?
Г у р в и ч (отчужденно). Мне хорошо. (Поднимает голову.) Мне так хорошо, что… что лучше быть не может. Наша единственная дочка так обрадовала меня. Какая преданность! Она готова хоть каждый день носить мне передачи…
Р о з а. Гриша, недостачу ты выдумал? (Пытливо.) Для Наташи?
Г у р в и ч (после паузы). Если бы так. (Вздохнул.) Нет, Роза, после ревизии можно ждать повестки от следователя.
Р о з а. Может быть, действительно, лучше внести в кассу?
Г у р в и ч. И приехать в Израиль голодранцами. «Здрасьте, дорогая Дебора, принимайте нас в чем мать родила».
Р о з а. Но у нее шикарный ресторан… И мы приедем совсем не голыми. У Наташеньки масса ненадеванных вещей. И отрезов тоже хватает…
Г у р в и ч (удрученно). Да, показала твоя доченька свою преданность папочке.
Р о з а. Мы сами виноваты. Надо было заранее сказать ей, и она тоже ждала бы вызов. Ночами бы не спала, как мы с тобой.
Г у р в и ч. Что ты говоришь, Роза?! Она бы сразу бросилась в свой коллектив. И в магазин побежала бы. А там поднялся бы шум: сионизм, сионизм!
Р о з а. Гриша… (Пытливо.) Ты ведь не сионист, правда?
Г у р в и ч (насмешливо). А ты знаешь, кто такие сионисты?
Р о з а. Почему же не знаю? Между нами, сионисты забрали землю у арабов и еще мучают их.
Г у р в и ч. Пропаганда… Есть хороший анекдот. Приезжают в Израиль такие, как мы с тобой, и спрашивают: «Скажите, кто считается сионистом?» Ему отвечают: «Сионист — это еврей, который дал деньги другому еврею, чтобы тот сманил в Израиль третьего еврея». Смешно, правда? Мне Браиловский рассказал.
Р о з а. Какое счастье, что Наташенька сейчас не застала здесь Браиловского.
Г у р в и ч. Да-да. Она узнала бы его. «Шептун» — придумают же словечко!
Р о з а. Он сам мог ляпнуть, что она в жизни еще лучше, чем на фотокарточке.
Г у р в и ч. Браиловский не из таких, кто ляпает с бухты-барахты.
Р о з а. Гриша… Деньги ты дал ему… из тех?..
Г у р в и ч (хмуро). Запомни, Роза, Браиловский у меня не требовал ни копейки. Но не могу я быть свиньей. Человек вот уже несколько лет думает только о других. И, я уверен, тратит немало из собственного бумажника… Знаешь, что он сказал, когда я заставил его взять деньги? «Ваше будущее, Гурвич, уже у вас в кармане. А ваши деньги, может быть, помогут мне организовать вызов для менее решительного человека». (Многозначительно.) Между нами, я слышал, что Браиловский переписывается с Израилем совсем не по почте, а… (Выразительно жестикулирует.)
Р о з а (улыбается). Еврейская почта, как в анекдоте.
Г у р в и ч. Скорее американская, как в жизни.
Р о з а. Наташа не так уж не права: таким, как Браиловский, давно пора уже быть в Израиле. Почему он не уезжает? Столько вызовов устроил, а сам… (Запальчиво.) Только не рассказывай мне детских баек, будто ему вреден израильский климат!
Г у р в и ч. Я не постеснялся — прямо спросил его…
Р о з а. Он поднял, конечно, визг.
Г у р в и ч. Нет, только усмехнулся. «Умные люди считают, что здесь, в Белоруссии, я пока полезнее Израилю, чем в самом Израиле…»
Р о з а. Словом, самый настоящий «двойной»!
Г у р в и ч (резко). Что ты мелешь!
Р о з а (поражена). Гриша, раньше ты так не разговаривал со мной…
Г у р в и ч. Извини, Розочка, я сегодня… какой-то…
Р о з а (мягко). Ладно, ладно. Но твой Браиловский действительно «двойной» — в точности как сионисты требуют от каждого еврея. Допустим, человек живет в Румынии или во Франции, а ему велят: не забывай, что ты еще гражданин Израиля.
Г у р в и ч (недовольно). Ты меня как будто спрашивала, что мне ответил Браиловский.
Р о з а. Спрашивала.
Г у р в и ч. Так вот: «Последним на берег сходит всегда капитан». Это его слова.
Р о з а. «Капитан». Спекулянт он с тросточкой, а не капитан! (Пародирует Браиловского.) «Мне совершенно случайно прислали модную дамскую сумочку. Если интересуетесь, могу вам, так и быть…»
Г у р в и ч. Тише! (Опасливо поглядывает на дверь.) Наплевать мне на его сумочки. Зато он сразу нашел нам в Израиле Дебору! И мигом провернул вызов. А в Израиль он уедет…
Р о з а. Когда?
Г у р в и ч (резко). А ты чего суешь нос в чужие кастрюли!
Р о з а. Опять кричишь на меня?
Г у р в и ч. Извини, Роза. Но почему тебя так интересует, едет или не едет Браиловский?
Р о з а. Потому что… Гриша… (Робко.) А что, если нам тоже…
Г у р в и ч (вспылил). Запела под Наташину дудочку! Она уже посеяла сомнение, да?
Р о з а. Браиловский посеял. Ну, а Наташе действительно трудно.
Г у р в и ч. Первое время будет трудно. А потом молодость возьмет свое.
Р о з а (тихо). Гриша… Ты все обдумал? Боюсь, в тебе заговорил дедушка из Белостока.
Г у р в и ч (горько). И это я слышу от тебя? (Обреченно.) Невезучий я… Замаячило такое счастье, весь вечер я как бы на крыльях — на́ тебе! Горе на мою голову!
Р о з а. С горем нужно переспать. Утром наша золотая девочка поймет, что мы хотим ей добра. Что мы едем ради нее. Что она будет там счастлива.
З а т е м н е н и е.
Телефон-автомат неподалеку от вокзала. К автомату торопливо подходит М а р к. В руке небольшой чемодан, через плечо перекинут плащ. Набирает номер. Ответа нет. Снова набирает.
М а р к (ему ответили). Извините, можно Наташу?.. Разве это не квартира Гурвичей?.. А вам не трудно сказать, где Наташа?.. Да, я уже дважды звонил… Вы правы, трижды. И вчера звонил… Что вы, я не скрываю. Пожалуйста: Бурштейн. Марк Бурштейн, аспирант мединститута… (Поражен грубым ответом.) Никаких фокусов, поверьте! Если бы я знал, где найти Наташу, я бы вас не беспокоил… Неужели вы не вери…
На том конце провода бросили трубку. Марк растерян. Несколько секунд стоит с трубкой в руке. Посмотрел на часы и поспешно уходит.
К автомату подходит Б р а и л о в с к и й. Ему около шестидесяти. Благообразная внешность, хорошо сшитый костюм.
Б р а и л о в с к и й (набирает номер). Магазин «Мебельторга»?.. Попрошу Гурвича… Да, Григория Исааковича… Спасибо. (Через несколько секунд, подчеркнуто артикулируя.) Григорий Исаакович, приветствую вас. Ну как, сегодня я уже могу, наконец, сделать этот важный звонок?.. «Кому, кому?» Вашей дочери, гражданин Гурвич… Не узнаете? (Говорит обычным голосом.) Браиловский говорит… Теперь узнали? (Смеется.) Ну так по какому номеру можно позвонить вашей Наташе?.. (Зло.) Ах, не стоит ей звонить? Знаете что, Гурвич! Если я сумел откопать вам в Израиле Дебору Гройс, то вашу строптивую доченьку я разыщу и без вашей помощи!.. Что? Записать номер? Вот так умнее… (Записывает.) Так… Квартира ее подруги по институту? На всякий случай, как зовут подругу?.. Лариса Журавченко… Что? Можете не волноваться, Наташе и в голову не придет, что ей звонит старый Браиловский.