Н а т а ш а. Такое слово просто так вырваться не может. (Повернула лицо матери к себе.) Мама!
Р о з а (после паузы). Хорошо. (Утирая слезы.) Потом пожалею, буду волосы на себе рвать. Но раз уж вырвалось… В последний раз мы были с твоей бабушкой у Прасковьи Кондратьевны в пятьдесят третьем…
Н а т а ш а. Про Прасковью Кондратьевну я все помню.
Р о з а. Но я тебе не все рассказала…
Н а т а ш а (пытливо). Не все?
Р о з а. У нее тогда гостил племянник Кирилл. Строитель. Работал в Минске… Но после того, как мы познакомились, он переехал сюда… Кирилл меня полюбил. И я его… И скоро мы поняли, что… друг без друга не можем… Он умолял пойти с ним в загс. Но я его уговорила ждать…
Н а т а ш а (горячо). Почему, мама?!
Р о з а. Когда мой отец не вернулся с фронта, маме очень помог брат, мой дядя Нисон. Я знала — дядя религиозный, и боялась, что если выйду замуж не за еврея, он увезет маму к себе в Минск. И я нашла выход, Кирилл уедет в Сибирь, устроится, вызовет меня. Мама меня одну не отпустит. И в Сибири мы с Кириллом поженимся… Он писал мне каждые два дня… И вдруг… (Утирает слезы.) Телеграмма… Разыгрался паводок. Тонул ребенок. Кирилл бросился его спасать и… (Разрыдалась.) Мама сама мне сказала, что я обязана полететь на похороны.
Н а т а ш а. Видишь! А ты вообразила, что дядя заставит бабушку пойти против твоей любви.
Р о з а. Уже после смерти бабушки я, помнишь, нашла пачку писем. Одно от дяди Нисона. До смерти каждое слово буду помнить. «Я очень-очень рад, дорогая сестра, что Розочка полюбила. И напрасно ты беспокоишься, что я бухнусь в обморок из-за того, что парень не еврей. Ах, сестра, мы столько пережили, что твой лысый брат на старости чуточку поумнел. И национальность меня сейчас интересует, как прошлогодний снег. Меня волнует одно: какой Кирилл человек и крепко ли любит Розочку? И запомни, пожалуйста, раз и навсегда: если ты забудешь отбить мне телеграмму на Розочкину свадьбу, я возьму большой красно-синий карандаш и навсегда вычеркну твой адрес…»
Н а т а ш а. Умница.
Р о з а. Умнице было тогда за семьдесят. А я, молодая дура… (Плачет.)
Н а т а ш а (после паузы, тихо). Кто мой отец?
Р о з а. Когда папа… когда Гриша влюбился в меня, я ему открылась, что через шесть месяцев должна родить. А он поцеловал меня… Скажи, Наташенька, он хоть раз дал тебе почувствовать, хоть один разочек, что ты… не его… кровь?
Н а т а ш а. Говорят, не та мать, что родила, а та, что воспитала. Видно, отец тоже.
Р о з а. Если папа уедет без нас, я не выдержу.
Н а т а ш а (убежденно). Папа без нас не уедет!
Р о з а (отшатнулась). Ты что, хочешь, чтобы я написала, что не даю согласия? Нет, дочка, совесть не позволит мне так отплатить человеку, который… Нет! Далее ради тебя я не отправлю папу в тюрьму… (Махнула рукой.) Пусть едет в Израиль без меня… (Но тут же сникла.) Что это я… Без папы у меня здесь жизни не будет… Тебя одну здесь оставить? Лучше умереть. (Мечется.) Я сойду с ума… Скажи, что мне делать?.. Молчишь? Почему? Теперь ты можешь ответить, что раз отец тебе не родной, ты со спокойной совестью останешься…
Н а т а ш а (нервно). Мама, я поеду. Только поскорей… Слышишь, поскорей. Я не должна больше видеть Марка. Иначе я… я останусь… (Как в бреду.) «Я б сдох, как пес, от ностальгии в любом кокосовом раю…»
Р о з а. Наташенька, что ты! Ты больна. Горе мне!
Н а т а ш а. Я здорова, мама.
Р о з а. Конечно, здорова, доченька. Это мы с папой больны. Особенно папа. Немного ему осталось лет. И от тебя зависит, чтоб он их прожил счастливо. А у тебя все впереди. Все впереди!
Н а т а ш а. Мамочка, с этой минуты у меня уже все позади.
Р о з а. Наташа! Ты же такая молодая!..
Появляется оживленная Л а р и с а, заметила Наташу.
Л а р и с а. Пляши, Наташка! (Размахивает тетрадкой.) Выцыганила у Севки конспект! (Подбегает.) Что с тобой?
Р о з а. Ах, Ларочка, мало ли домашних расстройств?.. Возьми бутерброд.
Н а т а ш а. Лора, садись за конспект. Меня не жди.
Л а р и с а. Еще что! Провалишь экзамен.
Н а т а ш а. Сдавать не пойду.
Л а р и с а. Спятила, что ли!.. Роза Ефимовна!
Р о з а. Не волнуйся, Ларочка. Экзамены она пока что будет сдавать.
Л а р и с а. Как это — пока что! Наташка…
Н а т а ш а. Послушай, Лора. (Читает из пьесы «Уриэль Акоста».) «Но почему же хлам обрядов нас заставляет братьями считать людей совсем далеких нам и чуждых?»
Л а р и с а (растерянно). Роза Ефимовна!
Н а т а ш а (в слезах). Я еду к людям, далеким и чуждым… Лорочка…
Л а р и с а. Что происходит? Пойдем посоветуемся…
Н а т а ш а. Какие еще советы! (Твердо.) Все в порядке. Идем домой, мама.
Р о з а. Идем, детка… Наташа тебе позвонит, Лорочка.
Наташа и Роза Ефимовна уходят.
Л а р и с а (опомнившись). Наташа!
Ответа нет.
Наташа! (Хочет уйти.)
Но неожиданно возвращается Н а т а ш а.
Н а т а ш а. Лора… Ты должна знать. Я никому не говорила, даже маме… (Подбегает.) Только тебе… Утром мне кто-то позвонил… Обругал… Сказал, чтобы я, евреечка паршивая, поскорей убиралась в Израиль…
Л а р и с а. Кто посмел?!
Н а т а ш а. Какой-то… человек…
Л а р и с а. Человек? Нет, человек звонил тебе вчера. И позавчера. Двадцать раз. А я по твоему капризу врала ему, что не знаю, где ты. Мои слова убивали Марка, а я, дура…
Н а т а ш а. Постой. Еще сказал мне этот… парень, что…
Л а р и с а. Не парень. Тебе звонил враг. Твой и мой. Враг нашей родины, Наташа.
З а т е м н е н и е.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Окраина Тель-Авива. Знойный полдень. Квартира Деборы. Комната не из лучших. Две двери — внутренняя и во двор. Старая мебель, три постели. На стене — гитара. На комоде — стопка книг. Н а т а ш а в домашнем халатике у раскрытого окна.
Н а т а ш а (в окно). Мамочка, если на автобус большая очередь, дождись другого, а то тебя сомнут! (Машет матери рукой и задергивает занавески.)
Резко распахнув дверь, входит Д е б о р а. Всем своим видом, да и украшениями — вроде большого набора колец на обеих руках, она как бы говорит: здесь я самая главная! Иногда пытается смеяться, но никогда не улыбается.
Д е б о р а. Твоя мама уже, конечно, побежала на укол. Ох проклянет она нашу медицину, когда получит счет.
Н а т а ш а. Но ампулы мы привезли с собой.
Д е б о р а. Маме все кажется, что она в Белоруссии. Слушай, Авиталь, я хочу поговорить с тобой тет-а-тет.
Н а т а ш а. Тетя Дебора, и я очень хочу. (Вздыхает.)
Д е б о р а. Хорошо, если об одном и том же. (Смотрит на часы.) У меня двадцать свободных минут… Восемнадцать.
Н а т а ш а. Вы так рано в вашу столо… в ресторан?
Д е б о р а. Ой, девочка, когда у тебя такой молодой муж, как дядя Марсель…
Н а т а ш а. Еще не справляется с ролью хозяина?
Д е б о р а (игриво толкает Наташу в бок). Когда молодому красавцу хозяину нужно справиться с пятью официантками, ленивыми черными шлюхами, хозяйке лучше нагрянуть на часок раньше.
Н а т а ш а. Доверяй, но проверяй?
Д е б о р а (смеется). Неплохо сказано. (По-деловому.) Ну, что тебя гложет?
Н а т а ш а (грустно). Тетя Дебора, папе не под силу… там, на складе, под палящим солнцем. Он возвращается с работы в полушоковом состоянии.
Д е б о р а (недовольно). Только не строй из себя доктора медицины! Училась без году неделю — и воображаешь. Конечно, директору банка лучше, чем… Кем там считается папа?
Н а т а ш а. Не знаю, кем считается, но он — грузчик.
Д е б о р а. Ну, уж если под тель-авивским солнцем ему тяжело… (Разводит руками.) Ты знаешь, Натуленька, я не из тех, кто напоминает о своей доброте, но если бы я не пустила вас к себе, вас бы отправили в пустыню Негев. Вот там уж действительно, нечем дышать от жары. Ужасный хамсин. Этот знойный ветер забивает рот песком.
Н а т а ш а. Мы ценим, тетя… Но я…
Д е б о р а (обрывает ее). Не хочешь, чтобы папа мотался грузчиком? (Многозначительно.) Все зависит только от тебя.
Н а т а ш а (поражена). Да я бы… Я готова…
Д е б о р а. Готова? Посмотрим, как ты готова. Слушай меня.. Внимательно слушай. Я знала, что вы не Ротшильды. Но что вы приедете такими голь-шмоль и компания… (Пожимает плечами.) Счастье, что у вас есть надежный капитал.
Н а т а ш а. Надо продать мамины драгоценности?
Д е б о р а. «Драгоценности». Аж два месяца можно на них прокрутиться на консервах.
Н а т а ш а. Я пойду на курсы медсестер.
Д е б о р а. Не смеши меня, девочка. Знаешь, сколько получает сестра? Две недели в месяц живет на одном кофе. Незадолго до вашего приезда сестры задумали бастовать. И знаешь, кто спас их от голода? Сейчас лопнешь от смеха. Проститутки. Проявили солидарность… Так вот, Авиталь…
Н а т а ш а (порывисто). Тогда помогите мне устроиться в фельдшерскую школу! Тетя!
Д е б о р а. Тебя могут принять только после армии.
Н а т а ш а. Почему армия? Я новоприбывшая.
Д е б о р а. Каждая новоприбывшая быстро становится староприбывшей. Слушай меня, Авиталь. У вашей семьи есть единственный для Израиля капитал… (После многозначительной паузы.) Ты.
Н а т а ш а. Я?!
Д е б о р а. Не строй из себя наивненькую. Каждая остропикантная женщина чувствует свою силу, свои чары на мужчин.
Н а т а ш а (глухо). Тетя…
Д е б о р а. Только не ломайся. (Испытующе.) Не замечаешь, какие взгляды бросает на тебя мой красавчик? А я вижу.
Н а т а ш а. К чему вы… это?
Д е б о р а. К тому, что надежный капитал нельзя держать без движения, он должен давать прибыль.