С о л о д у х и н. И я считаю. И кое-кто повыше нас с тобой считает. Но загвоздка в том, что женщины, понимаешь, наши женщины так не считают. Думаешь, очень уж хочется им из зениток стрелять, из котелка хлебать? Им на ноги шелковые паутинки приятнее, чем каляные портянки, закручивать. (Напорко.) Позови Нину. (Лозовому.) Да, вот что. Передай командиру полка: я запрещаю тебе ходить в разведку без моего специального разрешения… Даже корреспондент знает, что комбату это не положено.
Опережая Напорко, прибегает Н и н а. Шубейка наброшена на плечи.
Н и н а (Лозовому). Хорошо, что вы не уехали! Боялась, не попрощаюсь с вами… (Спохватилась.) Извините, товарищ полковник… Я что, проспала?
С о л о д у х и н. Ничего. Солдат спит, служба идет… Будешь связисткой.
Н и н а (обрадовалась). Тянуть связь? Здорово!
С о л о д у х и н. Протянут другие. А ты передавать будешь.
Н и н а (сникла). Целый день у телефона?
Л о з о в о й (сурово). И целую ночь. Мало того, если затишье, нельзя от скуки влюбляться в самый красивый голос.
Н и н а (оживилась). А меня… к вам?
С о л о д у х и н. Комбату требуется связистка.
Л о з о в о й. Лучше бы связист, товарищ полковник.
Н и н а (Лозовому). Я знаю немецкий! Война перейдет в Германию, как же вы без переводчика?
С о л о д у х и н. Заря победы, девушка, еще только-только забрезжила. Над Подмосковьем.
Н и н а. А взойдет над Берлином — вы же лучше меня знаете!
С о л о д у х и н. Ох, Лозовой, жалко мне отдавать связистку, что уже о Берлине думает. Но ты так слезно просишь…
Н и н а (просияла). Товарищ полковник, можно я вас поцелую? Я ведь пока штатская девушка!
С о л о д у х и н. Счастья тебе, штатская девушка. (Целует в лоб.)
Прибегает Т е л е г р а ф и с т к а.
Т е л е г р а ф и с т к а. Товарищ полковник, вас требуют на узел связи.
С о л о д у х и н. Кто?
Телеграфистка покосилась на Нину.
Т е л е г р а ф и с т к а. Начальник штаба армии.
С о л о д у х и н (улыбается Лозовому). Твой поиск сработал. (Нине.) Понимаешь хоть, в какой батальон идешь?
Музыка.
З а т е м н е н и е.
Осенняя ночь. Отдаленный гул бомбежки. М а к с и м о в в гимнастерке. Через плечо фотоаппарат.
М а к с и м о в. В дивизию Солодухина, уже гвардейскую, я попал только в сентябре сорок второго. Внимание всей страны было тогда приковано к боям на Волге. Но и у нас, на Западном фронте, хотя немцев уже загнали за Можай, тоже было довольно жарко. (Двинулся.) Пойду в батальон Лозового. Его воины непрерывно ведут разведку боем на вяземском направлении.
Шум воздушного боя нарастает.
Опять отборная фашистская эскадра «Легион Кондор». И опять бомбит наш передний край. (Уходит.)
Высвечивается КП Лозового. У телефона Нина, на гимнастерке гвардейский знак. Р а т о я н, замполит батальона, пишет. Голова у него перевязана.
Н и н а (строго). Я Травка. Постой, Резеда, не все! Надо передать без напоминаний… То-то же! (Дает сигнал отбоя.)
Р а т о я н (перестав писать). Никакое это, к черту, не донесение! Ведь ни шиша не знаю про вторую роту! (Взял шинель.)
Н и н а (вскочила). Товарищ старший политрук! Вы дали комбату слово — не выходить, пока вам не сменят повязку.
Р а т о я н (швырнул шинель). «Дал». Вырвал он, как клещами. (Посмотрел на часы, вкрадчиво.) Да, я дал, Ниночка, слово — сегодня не выходить. Сегодня. А через шестнадцать минут уже завтра… Почтарь приезжал?
Н и н а. Вы же на той неделе письмо получили!
Р а т о я н. Так ведь на той неделе!
Н и н а. Извините… Можно подумать, что вы недавно женаты.
Р а т о я н. Конечно, недавно. Всего четырнадцать лет.
Н и н а. И любовь… как прежде?
Р а т о я н. Почему — как прежде? Больше.
Н и н а (после паузы). Хорошо, что у вас… все в порядке.
Р а т о я н. В семье, Ниночка, должно быть в порядке. На улице буря — домой пойдешь, дома буря — куда пойдешь?
Н и н а. Почтарь будет утречком, садитесь за письмо.
Р а т о я н. Письмо труднее, чем политдонесение. В политотдел я правду пишу, а жене расписываю, что живу… прямо на курорте! А мы с Еленой Степановной в доме отдыха познакомились. Приятели сначала острили — «курортный романчик»!
Н и н а. После войны будет острота — «фронтовой романчик». Какая там, скажут, на войне, любовь, просто рядом были и…
Р а т о я н. Не посмеют. Романчик романчиком остается, даже если десять лет тянется. А любовь — всегда любовь, пусть хоть в первый день вспыхнет. На курорте, на зимовке, на пароходе. И на войне! Где люди рядом со смертью. Вчера я принес разведчикам подарки из тыла, и они как раз говорили об этом… (Вспомнил.) Одну посылочку тебе оставили!..
Н и н а. Зачем?
Р а т о я н. По решению разведвзвода. (Достает из вещмешка посылочку, читает надпись.) «Прошу вручить бойцу связи». Вручаю. Интуиция подсказывает: духи!
Н и н а (открывает посылку и хохочет). Чудесные духи! (Показывает помазок для бритья и кисет.) Курить начать, что ли?.. (Читает записку.) «Дорогой боец! Я работаю на телеграфе. Поэтому адресую свой привет из тыла вам, бойцу связи. Помазок мягкий, папа говорит — из барсучьей щетины. Лезвия ленинградские — не раздражают кожу. Побрейтесь и закурите…» (Весело.) А может, побриться и закурить? (Оглянулась.)
Ратоян незаметно ушел.
Прислушивается к усиливающемуся гулу самолетов. Вынимает из кармана гимнастерки блокнотик, пишет. Увлечена — и не слышит, как входит М а к с и м о в.
М а к с и м о в. Добрый вечер.
Молчание.
Письмо любимому?
Н и н а (резко). Какому любимому?! (Узнав его.) Вы?
М а к с и м о в (улыбается). Ни меня не слышите, ни самолетов.
Н и н а. Будь он проклят, этот самолетный гул! На канонаду — ноль внимания. А когда завоют «юнкерсы»… У вас в газете были стихи… «Опять этот долгий прерывистый вой возник в облаках над моей головой. Впиваются пальцы в сухую траву: летят самолеты врага на Москву»[1].
М а к с и м о в. Но уже не долетают. Одних — наши ястребки… (Показывает жестом.) Других — зенитчики. Точнее, зенитчицы — под Москвой сплошь девушки в батареях.
Н и н а. Забыли нас. (Лукаво.) Не хотелось встречаться с Далиевым?
М а к с и м о в. Наоборот. Я даже написал, как он отчитал меня. Но редактор пока отложил.
Н и н а. Надолго?
М а к с и м о в. До окончания войны. А что все-таки вы так увлеченно записывали?
Н и н а (смутилась). Так… для себя.
М а к с и м о в. Молодец, Нина. После войны такие дневники будут на вес золота.
Н и н а. У меня не дневник, а просто…
М а к с и м о в. Следы ума холодных наблюдений и сердца горестных замет?
Н и н а (подозрительно). Почему — горестных?
М а к с и м о в. Потому, что не смею переиначивать Пушкина. (Садится.) Ну, какие новости у доблестных гвардейцев?
Н и н а. Мировые! Комбату вчера Красное Знамя вручили.
М а к с и м о в. И сегодня Лозовой в преотличном настроении?
Н и н а (сухо). Настроение комбата… мне трудно узнать.
М а к с и м о в. Не очень он нараспашку. Сразу не разберешь.
Н и н а. Что ко мне он особенно суров, на все сто двадцать сразу разберете. (Нерешительно.) Можете вы на минутку забыть, что у вас шпала, а я рядовая?.. Скажите, как в армии оформляется… словом, перевод?
М а к с и м о в. Из связисток в разведчицы?
Н и н а. Из батальона в батальон.
М а к с и м о в (поражен). Вы? В другой батальон?
Входит связной, пожилой красноармеец К о р е ш к о в.
К о р е ш к о в (Максимову). Товарищ политрук, разрешите…
М а к с и м о в. Я интендант третьего ранга. Корреспондент.
К о р е ш к о в. Разрешите обратиться к…
Максимов неловко кивнул.
Я тебя, Нина, подменю…
Н и н а. Чего вдруг?
К о р е ш к о в. Комбат приказал. Ты к разведчикам давай на рысях. Далиев опять «языка» сцапал. Переводить требуется. Скорее, а то «языка» дивизия заберет. (Максимову, пока Нина собирается.) А я считал, корреспонденты — они политработники.
М а к с и м о в. Я беспартийный.
К о р е ш к о в. И я беспартийный был. А уже кандидат. Четвертый день. Долго обсудить меня не могли — в госпитале лежал. А заявление подал, еще когда путевку в Берлин получил.
М а к с и м о в (удивлен). Путевку? Какую?
К о р е ш к о в. А у нас в батальоне так решили: кто фрицу под Москвой хвост укоротил, тому, значит, путь на Берлин.
М а к с и м о в. Поговорить бы с вами. Но… (Нине.) Пошли.
Н и н а. Думаете, мне нужен провожатый?!
М а к с и м о в. Думаю, газете нужен материал о «языке».
Уходят. Слышится зуммер телефона.
К о р е ш к о в (отвечает). Травка слушает… Как не Травка? А я, Незабудка, по-твоему, лопух?.. Как тебя узнал? А ты такая пискля, что тебя и в Германии узнаю… Записываю… Так… Погоди… «Сосредоточение минометов противника. Точка. Заметно прибавилось и снайперов». Подпись — понимаю чья… Нинка где? Много будешь знать — скоро, пичужка, генеральшей станешь. (Дает сигнал отбоя.) Так. У фрица, выходит, подкрепление…
З а т е м н е н и е.
М а к с и м о в (на авансцене). Да, подкрепление пришло к фашистским войскам на всем западном направлении… Тогда это было нам на руку: значит, нашему командованию удалось дезориентировать противника. Значит, Берлин поверил, что именно здесь, на западном направлении, наши войска готовят зимнюю операцию. Словом, гитлеровцы попались на удочку! И перебросили сюда много сил. А насчет Сталинграда — они были уверены, что он обречен…