Он был красным, большевиком, проклятым иностранцем,
Сколько пуль ушло бы на то, чтобы сделать из него стопроцентного американца?
Сешенс в растерянности смотрит на вышедшую из-за стола Людмилу.
Запомните, вы, убившие его:
наемный бандит, шериф, начальник полиции, мэр, губернатор, президент, Форд, Меллон, Рокфеллер —
все вы, спустившие курок;
(Голос звучит громче.)
Сешенс спешит закрыть окно.
Он не один, их много,
Он тысяча, миллион, сто миллионов,
Его имя начертано дымом фабричных труб,
Его жизнь в стачечных листовках,
Его лицо ищи в рядах пикетчиков от моря и до моря,
От Великих Озер до Залива.
Вы, спустившие курок, травившие и прикончившие его в тысячах городов.
Вступает музыка.
Его эпитафия в сегодняшней, завтрашней борьбе,
Его надгробие —
Миллионы неумолимых рук.
З а т е м н е н и е.
На ферме Юджина Элликота. Гостиная. Много фотоснимков. Выделяется увеличенная фотография трехлетней Людочки в прекрасной рамке. С т и в е н, распластавшись на полу, шарит под массивной тахтой. Услышав приближающиеся шаги, вскакивает и садится на тахту, берет в руки журнал. Входит его отец Ю д ж и н Э л л и к о т. За тридцать с лишним лет он из стройного молодого человека превратился в грузноватого, основательно поседевшего старика.
Э л л и к о т. Сегодня начну работу попозже — ты такой редкий гость. (Садится.) Стив, как твои дела в газете?
С т и в е н. Неплохо, отец. Выколачиваю в месяц долларов на полтораста-двести больше, чем в прошлом году.
Э л л и к о т. Знающие люди говорят: каждый журналист надеется выскочить в писатели. А ты как?
С т и в е н. Ох, газета высасывает все силы. Нет свободного часа полистать чужую книгу, не то что писать свою.
Э л л и к о т. Мама оставила десяток надежных акций, накопила еще до последней засухи. Сейчас они за две тысячи потянут. Ради твоей книжки я готов…
С т и в е н. Спасибо. Если удастся закончить, воспользуюсь.
Э л л и к о т. Время, сам знаешь, какое. Вдруг эти акции завтра придется… Но ты, Стив, сочиняй. Книжка — это… книжка.
Входит Б а р б а р а, несет охапку постельного белья.
Б а р б а р а. Па, в гостевой совершенно обшарпаны обои. Какую же комнату мы отведем Людмиле?
С т и в е н. Не вовремя я нагрянул.
Э л л и к о т. Еще что!
С т и в е н. Людмилу поместили бы в моей. А теперь?
Э л л и к о т (после паузы). Вот уже шесть лет никто не спал в комнате, откуда вынесли нашу маму. Но подумайте, дети. Была бы мама жива, чью спальню отдала бы Людмиле?
Б а р б а р а. Конечно, свою.
Э л л и к о т (Стивену). Сын как считает?
С т и в е н (лукаво). Важно, как считает отец.
Э л л и к о т. Подумай, Барб, он недоволен приездом Людмилы.
Б а р б а р а. Па, наш Стив закоренелый женоненавистник. Если нас посетит сама Элизабет Тейлор, он все равно будет хмуриться. Ничего, мой Билл тоже был таким. (Треплет волосы брату.) Пока не встретил меня. (Озорно показав ему язык, уходит с бельем.)
Э л л и к о т. Ты в самом деле не рад приезду дочки учителя?
С т и в е н. Что ты, отец! (Показывает на фото.) Люда для меня… родной человек. Уверен, что она… как бы тебе сказать…
Э л л и к о т. Она русская, советская.
С т и в е н. «Русская, советская». Помни о комми.
Э л л и к о т. Коммунистах? Которые у себя давным-давно прищучили своих рокфеллеров?
С т и в е н. Которые прищучили и своих фермеров элликотов.
Э л л и к о т. И бог с ними. Они по-своему живут, мы по-своему. Зато в тяжкий час были заодно. Братались на фронте.
С т и в е н. Братались солдаты и сержанты. Полковники и генералы не братались. Ты был ослеплен — и не видел.
Э л л и к о т. Видел. И другие солдаты видели. И переживали. Помнишь, я про бостонца рассказывал? (Указывает на фото.)
С т и в е н. Помню, его ваш взвод молчуном звал.
Э л л и к о т. В семье глухонемых вырос. За день слова не скажет. Зато воевал — дай бог! Но сокрушался, что к Эльбе без боев подошли. А когда встретили там русских — они-то изрядно повоевали! — молчуна от них не оторвешь. В честь победы прибыл в наш гарнизон из Вашингтона сенатор Уиллар. Собрали солдат, а он — на помост. Слышим — совсем не туда повернул. «Эй, парни! Хотите двинуться на красную Россию и там завершить наше победоносное дело?» Нас в дрожь бросило. Но никто ни слова. И только один голос раздался — молчуна. Зычный такой. «Уиллар! Ты фашист! Прочь, гадина, отсюда!» И тут мы заревели в пять тысяч глоток: «Прочь, гадина! Враги — не русские! Нам вместе нужно до конца коричневую чуму раздавить!»
Пауза.
Никому я про это не рассказывал. Даже маме.
С т и в е н. И сейчас никому не рассказывай. Возможно, тот сенатор был порядочный прохвост. Зато уже тогда знал то, чего ты даже сейчас не хочешь понять.
Э л л и к о т. Что я, по-твоему, не хочу понять?
С т и в е н. Что для коммунистов — нож острый…
Э л л и к о т. Миллиарды Рокфеллера?
С т и в е н. И собственная ферма Элликота.
Э л л и к о т. На их земле, сынок?
С т и в е н. На нашей, отец.
Э л л и к о т. Но я хорошо помню, как Айк говорил…
С т и в е н. Айк, Айк! Чего не ляпнешь, когда прешь в президенты. Но стоило твоему Айку стать президентом Эйзенхауэром, другое заговорил. Когда собирался лететь в Россию, на его самолете установили неслыханное разведывательное оборудование. Миллионов на сорок.
Э л л и к о т. Не может быть.
С т и в е н. Может. И было. Пока ты, как школьник на уроке чистописания, каллиграфическим почерком надписывал поздравительные открыточки Гаевому, в Пентагоне подсчитали, сколько атомных бомб хорошо бы сбросить на его Донбасс. Сейчас у них это каждая комсомолка знает. А ученые дамы тем более.
Э л л и к о т. Ты ненавидишь Людмилу?
С т и в е н. Людмиле я симпатизирую. Даже если она коммунистка.
Э л л и к о т. Допустим, коммунистка. Что ж тогда?
С т и в е н. На такой вопрос могут ответить даже дети. Весной приезжала к нам москвичка. Профессор, крупный педагог. В Буффало она посетила начальную школу. Меня послали дать репортаж. Кончился урок в третьем классе, и учительница спрашивает: «Что мы скажем, дети, на прощанье нашей русской гостье?» Поднимается девчушка с чудесными глазенками. Прямо ангелочек. Улыбнулась учительнице. А затем нахмурилась и отчеканила дорогой гостье: «Мы ненавидим вас, русских. Ненавидим коммунистов».
Э л л и к о т. И ты спокоен?! Ребенку душу отравили! Ребенку!
С т и в е н. На моем месте ты погладил бы девчонку по головке и укоризненно сказал: «Деточка, ты ошибаешься. Русские приняли на себя удар нацистов и потеряли двадцать миллионов человек, а мы, американцы, только четыреста тысяч».
Э л л и к о т. Такова правда.
С т и в е н. Тем, кто не забыл эту правду, сейчас у нас придется туго. Такова реальность.
Э л л и к о т. Ужасная реальность.
С т и в е н. Не переживай, отец. Слова — еще не снаряды и не бомбы. «Холодная война» не обязательно переходит в настоящую.
Э л л и к о т (после паузы). Не лучше ли тебе уехать?
С т и в е н. Отец! С Людмилой я буду приветлив. Даже встречу ее в аэропорту. Она не разочаруется в твоем сыне. (Обнимает отца.) Я напишу классный репортаж. «Шесть дней с честным человеком из России». Неплохо звучит?
Звонит телефон.
Э л л и к о т (отвечает). Хэлло.
Б и л л (зрители, как и при всех последующих междугородных разговорах, отчетливо слышат его голос). Добрый день, отец!
Э л л и к о т. Здравствуй, Билл. Молли и Барб здоровы. Вообще у нас полный порядок.
Б и л л. У меня не совсем так. Заказ на гербициды я не оформил. Цены взлетели на тридцать шесть процентов!
Э л л и к о т. С гербицидами подождем. Закажи удобрения.
Б и л л. Но самую большую свинью подложил банк. Не дает займа на покупку машин, пока не погасим долги. Как быть?
Э л л и к о т. Я позвоню самому Грессингу. Попробую уломать лысую гадину. Позвони вечером.
Б и л л. Понял… До свиданья, отец.
Э л л и к о т. Не вешай нос, Билл. (Положив трубку, Стивену.) Так мы живем.
З а т е м н е н и е.
Комната в учреждении. Р а й с слушает доклад Г и ф ф о р д а.
Г и ф ф о р д (отлично настроен). В аэропорту Северянку встретил Биолог. Прием на ферме ультрарадушный. Звукозаписывающая аппаратура вмонтирована идеально, сам дьявол до нее не доберется. И, самое отрадное, сэр, к Биологу вернулась решительность. Перед отлетом сказал: «Раз московская пташка неизбежно должна угодить в нашу клетку, пусть я захлопну дверцу клетки». Он без нашей подсказки внушил отцу и сестре, что будет делать репортаж о пребывании Северянки на ферме.
Р а й с. Только на ферме? Небогато. Он должен сопровождать Северянку в поездке. Редакция пошлет ему телеграмму, пусть покажет дамочке.
Г и ф ф о р д. Только не заявилась бы туда Кэтрин Марвелл.
Р а й с. Вряд ли. Университет денег не даст. А собственный кошелек у нее тощий.
Г и ф ф о р д. Все складывается для Биолога как нельзя лучше.
Р а й с. К мужчинам его типа весьма тянутся женщины.
Г и ф ф о р д. Он сможет развернуться без помех.
Р а й с. Постучите по дереву, Гиффорд. Ведь вы суеверны.
Г и ф ф о р д. Весьма, сэр. (Стучит.)
З а т е м н е н и е.
Прошло четыре дня. Послеобеденный час. Веранда дома Элликота. Две двери ведут в комнаты. Беседуют Л ю д м и л а и Б а р б а р а.