айки про свою работу, про новых русских, которые столовались в его ресторане, быдло быдлом, но денег просто мешками, и как он их мастерски разводил на огромные чаевые, зная наизусть все их личные предпочтения. И всё было прекрасно, весело и здорово, до тех пор, пока не примчался Лёха и не сообщил, что он там, похоже, нарвался на местных гопничков.
А произошло это так. Лёха, по его словам, просто тихо-мирно взрывал себе петарды, никого не трогал, тут подошли двое на спорте и попросили заяснить за пацана. Тот, недолго думая, стал кидать этим мерзким тварям, которых всех надо уничтожить, петарды под ноги. Гопники озверели и кинулись на него, а он насовал им по-быстрому петард за шиворот и примчался назад к Лёне. И всё бы на этом, наверное, и закончилось, если бы он не успел им наобещать, что, сунься они к Лёне домой, толпа нормальных пацанов встретит их так, что они вообще костей не соберут. Хуан слушал эту вопиющую наглость, открыв от изумления рот. Когда он обрел в конце концов дар речи, всё, что смог сказать, было:
– Сказочный долбоёб. Давайте его нахуй из окна выкинем.
И они реально бы выкинули, как однажды чуть не выкинули моего братца, но тут в дверь очень настойчиво постучали, и Лёня пошел открывать, боясь, что дверь сейчас слетит с петель.
В подъезде стояла толпа здравых пацанов, половину которых я прекрасно знала, поскольку это были друзья Пети, моего соседа по парте, те самые держащие и смотрящие по нашему микрорайону в количестве примерно десяти человек. Среди них были братья Потугины, белесые близнецы, которые к девятому классу едва научились читать, но дрались так, что их за километр обходили абсолютно все учащиеся двух соседних школ. Был районный чемпион по греко-римской борьбе Женёк Быков, знаменитый тем, что сломал учителю истории руку прямо на уроке, чтобы заставить его поставить себе за год три, а не два. Потом он случайно убил у клуба какого-то мужичка, ударив его кулаком по башке и сломав ему основание черепа, и сел на несколько лет за непреднамеренное убийство, совершенное в состоянии алкогольного опьянения. Ещё был Чернышёв, авторитет и главарь этой шайки-лейки, которого знали и совершенно справедливо боялись абсолютно все.
С нашей стороны была толпа панков-нариков, которые тем не менее выросли в бесконечных уличных боях за право пройти по собственной улице, Злой, способный достойно ответить братьям Потугиным и уже ломавший им их криво сросшиеся носы, и Русин травматический пистолет, без которого такому пижону с модной стрижечкой и диджейской сумочкой по городу просто нельзя было передвигаться. Благодаря травмачу силы были примерно равны.
И начался эпический бой.
Войти в квартиру к оравшему от ужаса Лёне им не дали и швырнули в них Лёхой, совершенно, на мой взгляд, справедливо. Далее драка происходила сначала в подъезде, где практически сразу на площадку на подмогу Лёньке высыпали соседи и тут же вызвали ментов. Так как гопники его били часто, соседи за ним приглядывали, потому что жалели брошенного родителями парнишку. Интересно, если бы он не выглядел, как печальный ангел, жалели ли бы его эти люди?
Стрелять Руся начал ещё в подъезде, пара резиновых пуль нашла свои цели, и гопники ретировались, убегая вниз по лестнице. Наши поскакали за ними, добивая отстающих, но когда парни высыпали на улицу, их встретили ударами арматуры и деревянных досок, оторванных тут же от стоящей рядом лавочки. Руся успел выстрелить в противника в упор прямо перед собой, и тут ему на голову опустилась доска. Кровь хлынула на лицо, Руся закачался и упал рядом с тем, в которого он только что стрелял. Лицо противника тоже было залито кровью. В этот момент за ближайшей девятиэтажкой раздалось пронзительное «уиу-уиу!» милицейской сирены. Бойцы обеих армий кинулись врассыпную, унося с собой поверженных воинов, потому что все знали: главное в уличной драке – это не попасться ментам.
Раненого Русю втащили в квартиру, заливая пол под ногами кровью. Все стали бегать вокруг, кричать, махать руками, в общем, толку от них не было абсолютно никакого. Я встала, громогласно велела всем срочно заткнуться, увести уже очухавшегося немного Русю в ванную и найти мне быстро чистое полотенце, бинт, водку и что-то холодное. Меня послушались неукоснительно, то ли тон моего голоса возымел магическое действие, то ли уверенность, с которой я отдавала приказы, но все затихли, забегали, стали искать то, что я попросила, а Хуан и Злой помогли пострадавшему перейти в санузел, усадили его на пол так, чтобы голова его лежала на краю ванной. Когда принесли полбутылки водки, относительно чистое полотенце и мороженое из морозилки, которое кто-то припас себе на десерт и спрятал подальше от чужих глаз, я выгнала всех из помещения и занялась Русиной раной. Хуана и Злого отправила отмывать следы побоища в подъезде на тот случай, если ментам захочется узнать, что всё-таки случилось, и они по ним найдут Лёнину квартиру. Сначала пришлось долго смывать кровь с лица и волос, чтобы понять вообще, где источник кровотечения. Когда же было смыто всё, что мешало обзору, открылась глубокая зияющая рана практически от самого лба вдоль всей головы до затылка. Рассечена была не только кожа, но и все остальные подкожные слои до самого черепа. Кровило это всё без остановки, но насколько мне было видно, кости черепа были целы и невредимы. По всему казалось, что он отделается сотрясением мозга и примерно десятью швами. Поскольку бинт так и не был найден, я оторвала от полотенца небольшую тряпочку, смочила её водкой, промыла ею края раны, потом перевязала голову остатками полотенца и сверху пристроила мороженое, чтобы уменьшить отек и быстрее остановить кровь. После этой процедуры было решено везти Русю в больничку накладывать швы. К сожалению, Рентон, во-первых, был сильно пьян, а во-вторых, зная, что намечается грандиозная вечеринка, без машины, так что помощи от него не было. Все сошлись во мнении, что «Скорую» в этот вертеп вызывать нельзя, поэтому решили ловить попутку и доставлять пострадавшего в травмпункт самостоятельно. Поехали Руся, я, как штатный доктор, и Хуан на всякий случай, если пострадавший решит опять грохнуться в обморок или у него закружится голова.
Мы достаточно быстро поймали машину, нас без вопросов и совершенно бесплатно отвезли в ближайшую больницу. Руся пошел туда один, чтобы мы не маячили в приемнике своими нетрезвыми мордами и не нервировали и без того по жизни раздраженный медперсонал ночной смены, так что мы остались болтаться снаружи, благо, на улице была вполне сносная погода.
– А теперь расскажи мне, откуда ты всё это знаешь и умеешь? – попросил Хуан.
– Да так, отовсюду помаленьку, у меня же живность разная дома. Причем мои собаки – это двухголовый Цербер, неуправляемый совершенно. То они братана искусают, то сами, скача как кони, на что напорются. Уже и под машину попадали, и друг друга рвали в клочья, одно слово – дуры. Раньше я их водила к ветеринару, тот посмотрит, всё покажет, расскажет, зашьет, а сейчас я дома сама их выхаживаю. Дорого же к врачу всё время бегать, тут или их кормить, или лечить – другого выбора нет. А они у меня то швы зубами сорвут, то еще че выкинут подобное. Вот я и научилась по характеру травм определять, что повреждено, и раны обрабатывать, и швы накладывать, и инъекции всевозможные делать. Все умею. Так что с Русей всё было просто, он хотя бы не кусается при осмотре. Но его черепушка всё же не собачья, страшно самой штопать. Хотя было бы интересно, конечно.
– По-моему, ты совершенно не туда пошла учиться, по тебе медицинский плачет.
– Пусть дальше плачет. Ненавижу ночи не спать и пациентов всяких стремных. Пока врачом станешь, столько уток вынесешь, столько задов подотрешь! Да ну их нафиг.
– А че, была бы зато у меня персональная медсестричка в белом халатике, – мечтательно протянул Дон. – Делала бы мне внутривенные…
– Ага, вот тут бы ты и завязал сразу, – засмеялась я, – я б тебе спецом все вены запорола, чтобы некуда пускать было. Обломила бы на всю жизнь.
– Фу, злодейка. Хорошо, что ты в мед не пошла, никакого человеколюбия в тебе!
– Это факт.
Наконец вышел грустный Руся, забинтованный, как контуженый солдат. Оказалось, что в эту ночь в отделении дежурил его папа и устроил ему разнос за разбитую черепушку. Тот пытался было врать, что на угол форточки налетел, но папаша сразу эти жалкие попытки пресек и потребовал в подробностях рассказать, что случилось, иначе отказывался зашивать голову и обещал, что сын кровью истечет прямо в приемнике.
– И че ты ему сказал? – поинтересовался Хуан.
– Правду, конечно, – хитро прищурившись, сказал будущий юрист. – Что получил по голове доской от напавшего на меня гопника, по совместительству местного криминального авторитета, за то, что я не такое быдло, как он.
– Папа одобрил?
– Папа горд, хоть и обозвал меня придурком. А еще он сказал, что только что подняли в отделение парня примерно моего возраста с огнестрелом. Пуля, говорит, у него резиновая промеж глаз, пробила мягкие ткани, надкостницу и застряла в его бычьем лбу. Чернышев его фамилия, не знаешь такого? А еще один красавец с такой пулей в жопе лежит, утром будут доставать, прикинь?! И оба молчат, как партизаны, где поймали. Так что все нормально. Только башка трещит страшно, я домой лучше поеду, у меня нехилый такой сотряс, пить сегодня больше не стоит.
Он повернулся ко мне:
– Спасибо тебе большое за помощь.
– Не за что, обращайся, если еще доской отхватишь.
На эту реплику Хуан вздернул свои широкие брови, потряс указательным пальцем, будто говоря: «Нет, ты видал, какая?» – и мы поехали домой. Вернее, мы отвезли Русю, а я поехала ночевать у Лёни, потому что я лучше бы поехала ночевать куда угодно, но только не домой.
Когда мы вернулись, вечеринка уже закончилась. На диване вповалку дрыхли пьяные в дымину Рентон, Есенин, Мика и Тема. Как они там только поместились?
Леня тоже был очень пьяным. Он молча сидел на полу у своей прекрасной расписанной стены, обхватив коленки руками и опустив на них голову.