Как обычно, в тот вечер мы гуляли у меня на даче, в маленький домик с четырьмя кроватями набилось десять человек народу, и когда пришла пора ложиться спать, все кровати уже давно были заняты. Тогда Рентон просто скинул с одной из них на пол пьяные тела и улегся сам. Я, как повелось уже с предыдущих гулянок, пришла спать последней. Мне нужно было проследить, что никто не бросил включенным свет на улице или не оставил открытой печку в бане, закрыть ворота на замок и сделать прочие хозяйственные дачные мелочи, типа развесить мокрые полотенца сушиться и убрать с веранды посуду в чан с водой, чтобы утром помыть. Я пришла в дом, а спать негде. В таких случаях я ложилась рядом с Хуаном, который никогда не приставал ко мне, но в тот раз моё место было занято Ритой, и Хуан как раз таки пытался получить от неё немного ласки, но не добился и заснул, блаженно похрапывая и свесив с узкой кровати руку. Я стояла посреди комнаты в пятне лунного света, думая, куда бы приткнуться, и тут услышала тихий голос Рентона, который сказал, что я могу лечь рядом с ним и что он будет «вести себя прилично». Я не стала раздеваться, скинула ботинки и устроилась рядом с ним. Он спросил, можно ли положить мне руку под голову, ведь подушек нам не хватило, я кивнула, устроилась на его предплечье, попыталась заснуть, но у меня не получалось: его животный магнетизм напрочь отбил у меня всякий сон. Это было ещё не осознанное желание, но это совершенно точно была физиологическая реакция моего тела, мгновенно забывшего про усталость, пьянящая и успокаивающая. Я дотронулась кончиками пальцев до его руки, а он в ответ просто обнял меня второй рукой и вдруг начал говорить. Он говорил и говорил, из него потоком лились его мысли и чувства, я впитывала их в себя, не прерывая его и не останавливая. Я точно знала, что ему не нужны ответы, ему нужно просто разделить свой внутренний мир с кем-то ещё, и что я оказалась не случайным слушателем – он выбрал меня для этой цели задолго до этой ночи. Я гладила его по руке, а он всё говорил и говорил, пока поток слов не иссяк, а на небе не треснула ночь, и в разлом не полилась заря. Я обняла его, сложила на него руку и ногу, и мы провалились в сон. Утром только Хуан почуял какую-то перемену и посмотрел на меня сверлящим взглядом, хотя я точно знаю, что Рентон ничего ему не рассказал. Хуан всегда всё знал сразу, ему и не надо было ничего говорить.
Потом мы съездили в «Разлив», где официально стали встречаться.
Две истории, связанные с ним, меня тогда сильно поразили, обе они раскрывали его сильные стороны: он был расчетливым, хладнокровным, умным и жестким, но при этом нежным и искренним.
Первая история приключилась, когда мы очередной раз ездили на то самое поле за планом. План втирали руками, после процесса руки становились чёрными, эту сильно пахнущую грязь было ничем не оттереть, только смыть большим количеством воды с мылом. Помимо плана набрали опять полный багажник травы, от которой машина стала пахнуть за версту, и только этого хватило бы, чтобы угодить в большие неприятности, попадись нам на дороге гаишники. Поэтому парни решили не искушать судьбу и проехать дачами в объезд единственной трассы на Новосибирск. Но до них ещё надо было доехать, а в машине, как обычно, кроме травы, было полно другой наркоты, у Нади с собой был её нелегальный ствол, и вишенкой на торте стали черные от втирки руки Хуана и Рентона, которые забыли взять с собой воду и мыло. Мы только выехали с проселочной дороги на трассу, не успели ещё и пары километров проехать, как нас тормознул гаишник, стоявший на обочине. Рядом с его служебным автомобилем находился ещё один – старая-престарая «копейка» с дедулькой-водителем, который о чём-то спорил с представителем закона, махал руками и тряс жиденькой седой бородёнкой. Рентон, видевший сигнал остановиться и прекрасно понимавший, что будет, если наш шмалемобиль тормознет рядом с инспектором, принял единственное верное решение, которое на самом деле спасло наши задницы от очень больших проблем: он проехал вперед и остановился метрах в десяти впереди на достаточном расстоянии, чтобы запах из багажника не долетал до посторонних, подчинившись правилам дорожного движения и сделав вид, что просто медленно среагировал. Он вышел из машины и пошёл навстречу, взяв с собой водительское удостоверение, зная, что никаких правил он не нарушал. Там и знаков-то не было, максимум это будет проверка документов, и скорее всего гаишнику лень будет так далеко идти до его машины. Но всё оказалось ещё лучше: в тот же самый момент, когда гаишник поднял жезл и приказал остановиться, помимо Рентона тормознул ещё и тракторист, ехавший по соседней полосе и решивший, что останавливают именно его за то, что ехал не в своем ряду. Он начал шумно оправдываться, дед из «копейки» тоже что-то кричал, а Рентон, весь такой обманчиво расслабленный, молча стоял рядом с документами в руке и ждал, когда на него обратят внимание. Испекшийся на жаре, потный и вкрай задолбавшийся инспектор только и сделал, что глянул на него и махнул, типа, иди уже, мне и этих двоих хватит. Когда Рентон вернулся в машину, и мы тронулись, было слышно, как громко и часто стучат наши сердца.
Вторая история приключилась практически сразу после первой. Шокер, тот самый лучший друг Краша, с которым я иногда виделась после ухода в армию моего экс-бойфренда, попросил отпраздновать его день рождения у меня на даче, ведь о гулянках там рассказывали как о вечеринках великого Гэтсби. Я сдуру согласилась, сказав, чтобы приглашал не больше шести человек, что без ночевки, и поскольку огород – святая святых моего папы, ходить только по дорожкам, ничего руками не трогать и уж тем более не рвать. Шокер с легкостью согласился. В назначенный день на мою дачу начали приходить гости. Он приходили и приходили, приносили с собой исключительно водку, которую тут же выпивали, оставляя после себя пластиковые стаканчики под кустами, общее количество их перевалило уже за двадцать человек, а самого именинника всё не было. И вот он явился: совершенно, абсолютно, невообразимо пьяный, с глазами навыкат. Первое, что он сказал, что никакого дня рождения у него нет, что сегодня намечается день его смерти и что он пошёл топиться. Пока его неуправляемые гости разносили и вытаптывали огород, полностью игнорируя мои жалкие попытки уберечь драгоценный урожай, Шокер исполнил своё намерение и прыгнул с мостка в крошечную речушку Ельцовку. Речка была одно название: по колено глубиной, с жутко замусоренными берегами и топким дном. Самая большая опасность, которая подстерегала в ней Шокера, была застрять по колено в иле или порезаться о битое стекло на её дне. Но этот идиот хотел утопиться, поэтому отчаянно пытался погрузиться в воду с головой. В итоге пара парней из приглашенных вытащили его, всего измазанного в грязи и мокрого насквозь, и увели в сарайку, служившую хранилищем для ящиков с ранетками. Там Шокер окончательно взбесновался, начал крушить её, топтать ногами ранетки, визжать, плакать и орать, что его бросила девушка, что она сука и что я тоже сука, потому что предала его лучшего друга, и что он тут всё разнесет к чёртовой матери, чтобы отомстить мне и этим упырям, моим дружкам.
Я стояла рядом с сараем и плакала. Плакала от бессилия. Я не могу прекратить эту вакханалию, не могу выгнать их всех, и я сама во всём виновата. Это я им разрешила, прекрасно зная, какие они клинические имбецилы. Это не стая Хуана, живущая по законам, свято чтущая своего вожака, уважающая общие интересы. Это толпа пьяных отморозков, у которых нет ничего святого, потому что нет мозгов, и они не в состоянии подумать даже о самых ближайших последствиях своих действий. Они понимают только физическую силу. Яркой иллюстрацией интеллектуального уровня Шокера и его товарищей служил тот факт, что пьяного вдрабадан Шокера избивали менты каждый раз, когда он пил с друзьями на улице. Он просто не мог мимо пройти и не нарваться на кулак. Один раз на Маёвке его била целая толпа патрульных, его пинали по лицу и кидали о металлическую будку до тех пор, пока он не перестал огрызаться, и то только потому, что потерял сознание. От таких тварей можно и нужно было ждать самого худшего, но думать надо было раньше.
И тут к воротам подъехала бежевая «четверка», и из неё вышли Злой, Хуан и Рентон. Я не знаю, откуда они узнали про эту вечеринку, я им не говорила, ведь они эту компанию на дух не переносили, и с моей стороны это было очень не комильфо дать на неё добро. Это было предательство, плевок в лицо. Зная Хуана, я бы предположила, что он в лучшем случае оставит меня в этой ситуации одну пожинать плоды моей тупости, а в худшем… Даже думать не хочу, что было бы в худшем. Но он поступил иначе. Он собрал ударную силу банды и приехал меня спасать. Но поразил меня не столько Хуан и его решение, сколько Рентон. Я видела своими глазами, в какого зверя он превращается, если его вывести из себя. Я совершенно резонно полагала, что сейчас польётся кровь, что полетят пьяные придурки в разные стороны со сломанными носами и челюстями за забор и что мне самой достанется не меньше. Но я опять ошиблась. Рентон обнял меня, увел в машину, посидел рядом, пока я успокоюсь и расскажу детали происшествия, а потом попросил подождать его тут. Он вернулся на дачу, почти не повышая голос, сказал гостям: «Уёбывайте отсюда, даю две минуты», – и пошёл в сарайку, где всё ещё рыдал и бесновался Шокер. Пока Злой и Хуан вышвыривали с участка тех, кто перепил настолько, что не мог сам ходить, Рентон взял Шокера за шкирку, пару раз двинул ему под дых, «чтобы тот заткнулся», к моему великому удивлению, притащил его грязного в машину и брезгливо бросил на заднее сиденье. Через некоторое время пришли остальные, мы отвезли Шокера домой, где Рентон лично сдал его родителям в руки, рассказав им про жалкую попытку суицида их отпрыска и предложив поискать ему психиатра. Я только потом поняла, что бить Шокера было бесполезно – он к этому был готов и даже хотел драки, но вот такого поворота событий никак не ожидал. Рентон унизил его настолько сильно, что он больше никогда ни ко мне, ни к моим состайни