Тем, кто не дошел до дома — страница 20 из 29

– Ага, чтобы вмазаться спокойно между парами, да, геолух? – поёрничал Хуан. Рентон сразу смутился и потух лицом. Потом полез в карман, достал недокуренную пяточку и быстренько её раскурил:

– На, тут мало, чтоб убило как следует, так что учиться сможешь. А вот настроение улучшится, и на своих набитых снобизмом девок внимание обращать ты перестанешь. Дуй давай!

Я едва успела сделать пару затяжек, когда прозвенел звонок на пару, благо бежать было совсем недалеко, как раз на шестой этаж. Я помахала парням и умчалась (или мне казалось, что умчалась) на занятие по бэйсику.

Это было первое знакомство с преподавателем по основному курсу английского языка, очень пожилой женщиной с редким именем Консуэло, что в переводе с испанского значит «утешение» (вообще-то имя не склонялось, но мы склоняли его, как нам хотелось, ибо это просто издевательство, а не имя). Может, своим родителям она и была когда-то утешением, но нам она была скорее наказанием за все наши прошлые грехи. Заслуженный преподаватель, не приемлющая никаких возражений и оправданий, вымуштрованная советской школой педагогики, вдова высокопоставленного партийного деятеля одной из бывших союзных республик, закаленная в университетской политической борьбе и имеющая от природы волевой и несговорчивый нрав, она тем не менее была талантливейшим учителем, мастером своего дела. Она вела самые сложные академические дисциплины, но её лекции запоминались намертво ещё во время написания, и учить их потом было одно удовольствие. Единственным недостатком в плане преподаваемых ею знаний было то, что её английский морально устарел лет сто назад и так, как она говорила сама и преподавала нам, не говорил на английском уже никто, включая американцев, родившихся ещё до отмены рабства. А ещё то, сколько она задавала учить наизусть, совершенно игнорируя тот факт, что помимо её курса есть другие учебные дисциплины, повергало в уныние всех, кому посчастливилось у неё учиться. И вот к ней я и явилась в первый раз, опоздав на пятнадцать минут (хотя реально там ползком было ползти минуты две), накуренная ядреной травой и напрочь забывшая, куда я шла и зачем. Рентон ошибся, меня таки не просто убило, меня размазало.

Я постучала в дверь, заглянула и, сказав «Sorry», прошмыгнула за парту. Консуэла сверкнула на меня своими выцветшими старушачьими глазами, покачала и так беспрестанно качающейся от Паркинсона головой и выдала короткую лекцию про разницу между «I’m sorry» и «Excuse me», потом ещё некоторое время побухтела про хроническую непунктуальность современной молодежи и, наконец, вернулась к прерванной процедуре знакомства. Нужно было по очереди кратко рассказать о себе.

В моей подгруппе вместе со мной было одиннадцать человек. Мы являлись второй или средней по уровню подготовки группой между третьей из самого крутого лингвистического лицея страны и первой, в которой уровень был чуть слабее нашего. Распределили нас по тому, как мы сдали английский на вступительных, так что всё было честно, поскольку в нашей группе у всех за этот экзамен стояло «отлично», но мы на голову не дотягивали по уровню до лицеисток из третьей. Рассказать о себе было плёвой задачей для любой из групп, так, вялая разминочка перед уроком. Даже у меня с абсолютно отключенным мозгом это не вызвало бы никаких проблем, если бы не тот факт, что меня очень специфически перло.

Мне казалось, что я научилась читать мысли. Вот я слышу, как Консуэла думает: «So, I still want to get acquainted with you, girls. Let’s continue». Далее спустя несколько длинных секунд она произносит это вслух. Повисает ещё одна бесконечная пауза, в которую преподаватель ждет, когда же прерванная моим появлением девушка возобновит свой монолог. Монолог та сначала тоже думает, а когда уже все смотрят на неё в нетерпении и ждут, когда же она начнет говорить, та начинает свои мысли озвучивать. Всё происходило так медленно, что меня это начало уже порядочно раздражать. Потом Консуэла обратилась, как мне показалось, к моей соседке тоже уже в некотором раздражении со словами «Now itʼs your turn», которые она тоже сначала подумала, а потом только проговорила вслух. Я сижу, жду, когда же та начнет хотя бы думать, а она не думает. То есть в эфире полная тишина! Я думаю, неужели же она так тупит, что даже мыслей нет в голове? А время всё тянется и тянется, расползается как огромный лизун и размазывается по всем поверхностям, вокруг всё от этого растяжения становится вязким и липким, как будто мы попали в густой тягучий мёд и тонем в нём, тонем, тонем… Падаем куда-то глубоко, на самое дно, а сверху кто-то огромной ложкой черпает и потом смотрит, как мёд бесконечно стекает на поверхность толстыми струйками, которые медленно опадают, образуя плавно уходящие вниз бугорки.

Меня кто-то легонько трогает за локоть.

Я выныриваю из медового плена и понимаю, что весь класс смотрит на меня, а у Консуэлы уже из ушей идет пар, крышка под шапкой окрашенных в рыжий седых волос начала подпрыгивать, процесс вскипания достигает своей кульминации, сейчас ей её волосатую шапочку подбросит под самый потолок огромной струей пара, и раздастся громкий паровозный гудок.

Я обвожу всех своими большими красными глазами и выдаю единственное, что способна сказать даже в десятибалльной коме:

– London is the capital of Great Britain!

Полегли от смеха все, включая Консуэлу, и смеялись до тех пор, пока у меня не пошла кровь из носа, и я не убежала из кабинета. Надо ли говорить, что на пару я больше не вернулась, но не потому, что не собиралась, я как раз таки, наоборот, очень даже собиралась. Просто я дошла до ближайшего незапертого женского туалета, промыла там нос холодной водой, подождала, пока остановится кровотечение, а выйдя, напрочь забыла дорогу назад и потерялась в прямом как стрела коридоре то ли на пятом, то ли на четвертом этаже. Когда же меня наконец-то стало отпускать, я решила, что приключений на сегодня, пожалуй, хватит, и побрела домой.

С этого дня я дала себе слово, что больше никаких пяточек во время учебы. Вообще мне, конечно, невероятно повезло, что меня не спалили. Просто Консуэла была уже слишком стара, чтобы понять, что происходит, всё же её поколение большей частью никогда не сталкивалось с накуренными студентами. Она решила, что я просто была не в курсе того, о чем нужно рассказывать, потому что опоздала на начало урока. Более того, она чуть не подвела научную базу под эту историю, считая, что сказанная мною фраза означает «Я совершенно не понимаю, что нужно говорить» и что это своего рода новый эвфемизм среди англоговорящих русских, про который можно было бы написать неплохую статью и выступить с этим на намечающейся через месяц международной студенческой научной конференции. Слава богу, она не нашла никого, кто согласился бы эту статью сочинить.

Мои одногруппницы тоже не догадались, хотя у них были все шансы. Просто им самим никак не могло прийти в голову явиться первого сентября в таком виде на пары. Они решили, что у меня такое напрочь отбитое чувство юмора. Но лед между нами был растоплен, я потихоньку начала вливаться в коллектив.

Спустя ещё пару недель стало очевидно, что у травы есть очень интересный длительный эффект: она отупляет. Не в момент, когда ты только накурился, а вообще. Мозг становится ватным, медленным. Мысли в нём ползут, как жирные слизни, а аксоны передают их склизкие сопли вместо электрических импульсов. Я всё больше ужасалась этим последствиям, делая письменные домашки по бэйсику и по пять минут соображая, как пишется слово «bad» или ещё что-то такое элементарное. Слава богу, что активная дымная жизнь под благословением великого Джа у меня началась после вступительных экзаменов, не то ни о каком поступлении вообще не было бы речи. Так что с ганджубасом было решительно завязано, он остался в применении как сильнодействующее лекарственное средство для лечения тяжёлых душевных травм, полученных в результате разрыва серьезных отношений с противоположным полом. За все пять лет учебы я его применила единственный раз, когда влюбилась в без пяти минут выпускника физфака и по его ко мне отношению быстро поняла, что тусовки и секс – это, конечно, прекрасно, но о чувствах с его стороны речи никакой не идет. Меня такой расклад не устраивал, я решила, что надо рубить, пока намертво не затянулось, забрала свои книги и какие-то вещи из его комнаты в общаге и ушла. Приехала домой, поревела в объятиях Евы и Толика, а вечером нарисовался Хуан, который всегда появлялся именно в тот момент, когда меня настигал очередной экзистенциальный кризис. Со словами «Я знаю, что тебе плохо, пошли» мы пошли в астрал, причем пошли, основательно укомплектовавшись в дорогу манагой и неизвестно откуда взявшимся вискарем.

Очнулась я в поезде. Как меня зовут, куда я еду и зачем, я не помнила от слова «совсем». И если с именем решилось быстро, всё же, чтобы его совершенно забыть, одной травы маловато, то вот как я оказалась в поезде и куда я еду, пришлось восстанавливать по карте станций на двери сортира. Сотовая связь тогда только зарождалась, мой билет, где написан пункт назначения, был у проводницы, ведь при посадке их всегда забирают. Идти к ней с вопросом «Куда я еду?» было верхом идиотизма, поэтому, изучив названия всех полустанков и крупных городов, я догадалась, что еду в уездный город N под Пермью зализывать свои раны на любимой конюшне в объятьях арабской кобылы Розы. Видимо, я поделилась с друзьями своим «было бы неплохо послать всё к чёрту и уехать в глушь», и мне мгновенно организовали билет, погрузили в поезд и отправили до востребования. И действительно, с собой у меня был только пакет с дошираком и полный карман мятых соток на «вдруг чё» в дороге. Хорошо, что я не попросилась тогда в Амстердам, страшно представить, чем бы это закончилось!

Часть третьяТолик

Я с головой ушла в учебу, но с Толиком мы стали видеться гораздо чаще, пересекаясь в универе. И каждый раз, когда у него случались пары в лабораторном корпусе, он шёл искать мою группу на стенде с расписанием, потом осторожно стучался в аудиторию, заглядывал, улыбался своей белозубой улыбкой и, дождавшись звонка, тащил меня в кафешку на первый этаж «пить кофе». Называть эту бурду кофе не поворачивался язык даже у вечно голодных и непритязательных к вкусовым качествам ФМШат. В народе она именовалась «смолой», готовилась из горячей воды из кулера и р