– Как там у наших дела? Я последний раз видела Рентона чуть ли не год назад, он был желтый как лимон. Сказал, что у него гепатит В, что очень повезло, что не С, потому что у Анжелки С, у Блэка С, и все срочно кинулись проверяться на ВИЧ. И что он будет проходить детоксикацию, что по-русски значит, что он ложится в какой-то реабилитационный центр и будет пробовать слезть с иглы. С тех пор ни слуху ни духу.
– Да пересобачились там все. По сути, нет больше этой компании. Есть горстка джанки, которые кинули друг друга столько раз, что дружить больше не могут, так, мутятся вместе иногда. Ты вовремя помахала им ручкой, не видела всего этого ужаса, когда они друг друга матом крыли по очереди. Хуан теперь сам по себе. Рентон всё пытается завязать с переменным успехом, Есенин куда-то на Алтай свалил, говорят, долбится там по-черному. Мику и Тему я тоже сто лет не видел, но думаю, у них всё так же, как и у Есенина. Только Злой молодец, чистый и здоровый, но про него ты сама знаешь, работает в «Новокниге» кем-то там. Мне одно интересно: почему ты так резко свалила?
– Потому что смотреть на всё это было слишком больно. Они же не вчера кидать друг друга начали и грязью поливать. Не могла видеть, как компания разваливается, слишком привязалась к ним. Причем не к каждому по отдельности, а к нам в целом, к тому, какие мы были все вместе раньше. Это была моя банда, она была живая, хитрая, бешеная, сильная, а теперь она мертва, её больше нет. Это во-первых. А во-вторых, я хочу попробовать стать нормальной. Хочу поверить в свое светлое будущее, влюбиться, выйти замуж в белом платье, нарожать детей и жить обычной жизнью. Как нормальные люди живут, понимаешь? Свой мир, своя работа, своя семья и свой дом. Я выросла из них, они стали тянуть меня назад, а я хочу идти вперед.
Спустя несколько месяцев после этого разговора я пришла к нему в «синюю яму», потому что перестала встречать в универе. Он открыл мне дверь с совершенно зелёным лицом, буркнул «входи» и уполз обратно в спальню. Сказал, что сильно болит живот.
– Ты сегодня ел что-то, кроме пива?
Толик скрючился на грязном, прожженном окурками диване, обхватил себя обеими руками и поджал коленки к груди.
– Я вчера пельмени ел. Так что мне ещё со вчера плохо.
Я села рядом с ним. Я злилась. Я злилась так, как не злилась никогда в жизни даже на себя. Я готова была убить, задушить своими собственными руками его мать и отчима. Подумать только, он только перешёл на второй курс, ему надо учиться, но его родителям, похоже, это совершенно не интересно! Достиг совершеннолетия – свободен! Живи сам, как хочешь: «У нас нет денег, чтобы ты ездил на маршрутке каждый день! Иди жить в общагу и найди себе работу!» Какую работу?! Общага ему, городскому, не положена, а учеба в университете и есть его работа, совмещать раньше, чем на последнем курсе, когда закончатся все основные предметы, невозможно! Это просто вопрос времени, когда он вылетит. Он и так всё лето отпахал сутки через сутки в уличной кафешке, в которой никто не собирался платить зарплату, потому что уличных официантов официально не трудоустраивают. Но Толик придумал жульническую схему: они с девчонками со смены ехали на оптовку, покупали на деньги из кассы то, чем торговала эта палатка, то есть всякие снеки к пиву. Продавали сначала их, а потом только то, что шло по накладным как товар от кафе. Разницу, а это всегда больше ста процентов, клали себе в карман. Пиво шло из кег, поэтому они нещадно его бодяжили, при этом мастерски наливая прямо на глазах клиента в стакан, где уже на ширину ладони было налито воды. Главное тут было определить компанию, которая будет сидеть долго и выпьет не один стакан. Первая партия шла чистая, а дальше по мере опьянения покупателей воды в пиве становилось все больше и больше. Удивительно, что ему ещё и чаевые отваливали щедрой рукой, иногда даже больше, чем он зарабатывал продажами. В итоге он накопил за лето примерно девять тысяч, мелочь, но для него огромные деньги. Купил себе на рынке новые штаны, майку, толстовку и кроссовки, а всё остальное отдал матери. И вот первого сентября она его выставила за дверь. Причём не только его, Дашку тоже, сказав ей, что пора той найти себе уже мужика и жить с ним.
Теперь Толик крутился, как только мог, чтобы оставаться на плаву. Богатый одногруппник, у которого была своя квартира для пьянок, разрешил в ней бесплатно жить. Там стоял вечный проходной двор, это была глубочайшая дыра, в которой нон-стопом бухали друзья, знакомые, знакомые знакомых, а с некоторых пор стали захаживать Хуан и прочие. Это значило, что до настоящего наркоманского притона осталось рукой подать и что, конечно же, никакой учёбой тут не пахнет. Питался он пивом, которое не выводилось из холодильника, и тем, что оставалось от вечеринок. Естественно, организм, страдающий от постоянных пьянок, накурок, беспорядочного секса, недосыпа и голода, начал громко заявлять о своем приходящем в негодность состоянии.
Я рвала и метала, вот только сделать ничего не могла. К тому моменту мои родители помирились, у матери прошла острая фаза психоза, и она снова стала почти нормальной, отец простил её, как прощал всю жизнь, устроился на работу, и всё опять потихоньку стало условно нормально. Я попыталась уговорить мать кормить Толика хотя бы обедами, может, если она позвонит тёте Наде, и они между собой договорятся, та сможет выделить небольшую сумму, чтобы оплачивать продукты? Ведь он уже ничего есть толком не может, у него постоянно болит живот.
Мама согласилась, но договориться у неё не получилось. Она стала кормить его просто так, но он стеснялся, краснел и в итоге перестал приходить, шарахаясь от моих родителей и прячась, если вдруг встречал их на улице.
Больше всего на свете он хотел быстро разбогатеть. Он понимал, что у него нет возможности закончить учебу, и, не сдав зимнюю сессию, на третьем курсе бросил универ. Вместо того чтобы пойти стажером в одну из многочисленных айтишных контор Академгородка и пахать там за копейки, но при этом набирать опыт и практические навыки, которые в тот момент ценились гораздо выше базового образования, он решил замутить свой стартап. Он съездил в Москву, нашел там какого-то инвестора, натурально развёл его сказками про прекрасный софт, который они с группой единомышленников собираются писать, получил деньги наличными, даже закупил на них три рабочие станции, подрубил высокоскоростной интернет и начал было что-то писать, но два его бывших одногруппника по Высшему колледжу информатики, которые и являлись его «рабочей командой», предложили первым делом установить Counter-Strike, чтобы протестировать скорость интернета. С того момента обитатели «синей ямы» сели играть по сети. Стартап закончился, даже не успев начаться. Деньги пропили и проиграли примерно за три месяца, дальше всё вернулось на круги своя, только добавились непрекращающиеся игры в CS. В «синей яме» всё чаще пахло травой, в ней завелись три залётные девицы крайне облегченного поведения. На огонёк слетелись уже ставшие совсем унылыми осколки Хуановой банды, которых даже сам Хуан считал днищем. А потом ко мне домой примчался Толик с квадратными глазами и прямо с порога сообщил, что он влюбился.
– Вот прям так, вчера ещё всё было нормально, ничего не предвещало, как говорится, а сегодня влюбился? – мне было крайне интересно, с чего это его так переклинило.
– Да! Именно так! Но сейчас мне некогда, я пришёл попросить у тебя чего-нибудь от головы и сорбент, может, какой и бегом назад.
– Перепил, что ли?
– Да не мне, ей! Она у меня дома спит сейчас, а я решил к тебе по-быстрому сгонять.
– Так, или ты всё толком рассказываешь, или я закрываю дверь и иду дальше готовиться к коллоквиуму.
Короче, история любви была на редкость душещипательная. Вчера вечером на Толином пороге возник Хуан с просто в дупель пьяной девицей на плече. Он сгрузил её на диван, достал себе и Толе пивка из холодильника, который «однозначно является порталом в бесконечное пивохранилище, жалко, что хавчик в нём сам не появляется», и рассказал, что намедни бухал в девятой общаге студгородка. В то время в ней гнездился гумфак, это была стопроцентно женская общага, своих мужиков на этом факультете было так мало, что считай, что и не было вовсе. Нормальные пацаны там все были с улицы, поэтому Хуан с ещё каким-то типом поехали туда чисто на блядки, ну очень им обоим приспичило. И вот стоят они в коридоре и раздумывают, что делать и как баб искать. Вдруг открывается дверь, выходят две девушки, ну, слово за слово, через пару часов они были уже в комнате и, конечно же, остались на ночь.
– Прикинь! Нас просто вот так прям с коридора вписали! – восхищался Хуан. – То ли там реально клиническая нехватка секса в организмах, то ли полное падение нравов, то ли и то, и другое вместе. Хотя странно, универ всё-таки, не общага швейной фабрики.
Утром пить продолжили, но девушки, непривычные к крепкому дешёвому алкоголю, мгновенно дошли до кондиции, потом превратились в некондицию, а теперь и вовсе одна из них дохлой рыбой висит на Хуане, и куда её девать такую – фиг знает. Ну, Толик, добрая душа, предложил оставить это сокровище у него, предварительно поинтересовавшись, нужна ли она Хуану самому в дальнейшем. Хуан был только рад ею поделиться и отбыл восвояси.
Толик, рассмотрев гостью, решил, что он срочно влюблен. Как молнией, говорит, поразило!
А потом ей стало плохо.
– Я держал её прекрасные светлые волосы, пока она блевала у меня в туалете, и думал, что вот оно, то самое, настоящее чувство!
Я подумала, что он издевается.
Что он окончательно отъехал крышей.
Да ну нафиг, не может такого быть.
Просто прикалывается надо мной, совсем там одичал от вечного праздника.
Выдала ему лекарства, выпроводила его и ушла дальше осваивать философию Канта, но процесс не шёл.
Я позвонила Хуану. Впервые за три года сама позвонила и спросила, правда ли все это? Хуан пересказал мне всю историю практически слово в слово, а когда я ему поведала про то, что было после его ухода, ржал как подорванный.