– Вот идиот! Нет, ты не обижайся, я знаю, что ты ему как сестра и всё такое, но он правда конченый идиот. Нашёл, в кого влюбиться! Не переживай, сейчас она очухается и свалит, только мы её и видели.
Но она никуда не свалила. У них с Толиком действительно случилась большая любовь. Толик бросил пить и накуриваться на какое-то время, продал компы, что остались от стартапа, на эти деньги снял квартиру, и они с этой девушкой стали жить вместе. Толик искал работу, а она продолжала учиться на втором курсе. А буквально через пару месяцев я узнала от Толика, что она беременна, что они будут рожать и уже подали заявление в ЗАГС.
Я была очень за него рада. По-настоящему, искренне рада, ведь он молодец, работает, планирует своё будущее. Самое главное, что он весь светится от счастья! И плевать, что всё это не по заведённому графику, что он окончательно оставил идею восстановиться в универе, что теперь ему содержать семью и заботиться о ребёнке. Всё не важно, важно, что он перестал сливать свою жизнь в унитаз.
Трое на рельсах, не считая поезда
Где-то в конце весны Толик забежал за мной и позвал гулять. Я очень соскучилась по нему, ведь он всё своё время проводил с женой, а я в это время училась, училась и ещё раз училась, как завещал великий сифилитик.
Мы шли с Хуаном и Толиком через лес в Академгородок, несли подруге Хуана обед. Хуан смеялся, что он прямо как Красная Шапочка, несёт корзиночку, в которой пирожки и горшочек масла, только в отличие от Шапочки у него там еще пузырь ваксы и пачка презервативов. Такой компанией мы шли впервые за несколько лет, но при встрече было ощущение, что мы только вчера тусовались вместе и продолжили сегодня утром и что нет этого огромного промежутка длиною в тысячи столетий. Правда, Хуан очень удивился моему внешнему виду, сказал, что я наконец перестала походить на мелкую Эллен Рипли, готовую убивать ксеноморфов, что мне очень идут светлые волосы, короткая юбочка и улыбка на лице. Он много шутил по этому поводу, обещал обязательно показать меня Русе, чтобы тот тоже охренел и укусил себя за локоть, потому что оказался слепошарым и не снял сливочки и что Рентон его обскакал. Я сделала вид, что в упор не понимаю, о чём это он, но самой было приятно – Руся был деятельный ценитель женской красоты, признанный авторитет среди наших. В общем, то ли Хуан и правда был так рад меня видеть, то ли, как обычно, под одной фразой скрывал кучу своих интересов, о которых можно было только догадываться. Манипулировать и использовать людей в своих целях он умел настолько профессионально, что ни один человек, встреченный мной ни до, ни после, даже близко не стоял рядом с ним по мастерству. Один раз я обиделась на него и его дружков за то, что Тема шепнул ему при мне, что как классно ты придумал, Хуан, промутиться с этой мелкой, чтобы оттягиваться на её даче. Хуан сказал, что Тема тупой, что такие вещи нельзя говорить вслух. Но он прав в том, что все друг друга используют так или иначе. И что я бы никогда не повезла их на дачу и не общалась бы с ними, если бы не получала чего-то взамен. «Подумай, что ты берёшь от нас, почему ты рада, что мы приехали, ведь ты рада, я же вижу. И этот дуралей Тема тоже рад, и в этом вся суть: ты даёшь людям что-то, при этом берёшь у них то, что нужно тебе. Самый цимес в том, чтобы давать им что-то незначительное или ненужное тебе самой и брать от них что-то важное, при этом создавая впечатление, что они приобрели больше, чем отдали. Не обижайся на него, лучше научись видеть мотивы людей. Никто никогда ничего не делает бесплатно».
Я была хорошей ученицей, все его уроки запоминала сразу. Когда я только-только начала с ним общаться, я была чистой картинкой в детской раскраске, к которой он и его банда приложили свои художественные способности, сделав из детского рисунка картинку для взрослых. Но надо отдать им должное, она им нравилась, и они как умели, так и постарались.
Мы шли по сосновому лесу, на улице был май, стояла жара, густой хвойный аромат смешивался с душистым запахом первоцветов, комары ещё не расплодились, зато, как обычно, лес кишел клещами, и на траве сидеть было равносильно самоубийству. Поэтому мы дошли до железной дороги, по которой раз в 15–20 минут с грохотом проносились поезда, уселись на рельсы, Дон Хуан, индейский вождь вымершего племени, достал водку, две стопки, часть обеда своей подруги определил под закусь и расставил это всё на шпалах, а потом сказал:
– Не знаю, друзья, когда мы ещё раз увидимся и сможем посидеть, поговорить. У нас с вами уже пробит и оплачен билет в один конец, о чём красноречиво напоминает вон тот моргнувший зелёным железнодорожный светофор. Он сообщает нам о неминуемом приближении состава на огромной скорости, и кто знает, чем это обернется? Так что давайте выпьем за встречу, пока этот поезд не снёс нас и наш импровизированный стол. Но поскольку стопок две, а нас трое, пить будем парами каждый с каждым.
Мы выпили. Сначала я с Толиком, потом я с Хуаном и, наконец, Хуан с Толиком. Я прикинула, что таким образом все перекроются вдвое быстрее и в разы эффективнее, чем обычно. И только мы успели убрать еду со шпал, как из-за поворота показался электровоз, тянувший бесконечный товарняк. Он мчался мимо вдаль, его колеса монотонно и призывно стучали, проникая вибрациями в наши сердца через насыпь под полотном. «Тук-тук, тук-тук» – «Тук-тук, тук-тук», – сердце вторит в такт. Мысли летят за этим составом: как хорошо было бы умчаться в далекие края, о которых мечтали в детстве, открыть для себя новые горизонты, новые занятия, всё новое! Поезд длинный, больше сотни вагонов: цистерны с черными масляными потеками и ядовитыми химикатами, на которых написано TOXIC и нарисована дохлая рыба под увядшим деревом, и деревянные коричневые и зеленые клетушки. Интересно, что там в них едет? Из Ново-Николаевска в столицу раньше везли богатства Сибири, сокровища её недр и лесов, после революции уже из столицы в Сибирь бесконечных ссыльных по лагерям, потом обратно в этих же клетушках солдат на Великую Отечественную войну, потом обратно комсомольцев на великие советские стройки, а сейчас, в эпоху мертвой экономики и бесконечного уныния, что в них едет сейчас? Может, в этих ящиках наше отчаяние, что наполняет душу? Может, кому-то везут наше одиночество? Может, в этих теплушках безысходность и разочарование наших родителей? Увези это, поезд, подальше увези, доедь до самого Тихого океана, сорвись в пропасть и сгинь в пучине. Дорога, породившая наш славный город. Составы, в объятья которых прыгают все, кому надоело жить.
Мы сидим на рельсах, опрокидываем одну за одной, наши сердца, обманутые алкоголем, не чуют адреналинового прихода, мы каждые четверть часа на всё более нетвердых ногах встаем пропустить очередной состав. Что будет, если мы не успеем? Мы думаем об этом? Мы не думаем. Мы знаем. И мы давно готовы.
Мы готовы.
Но мы продолжаем пропускать поезд за поездом.
Хуан, мудрый старый двадцатилетний вождь вымершего племени, знает. Он хитро улыбается кошачьей улыбкой:
– Когда тебе нечего терять – тебе нечего терять. Ты вне системы. Ты неуправляем, неукротим, тебя не остановить. Ты прёшь, как этот поезд. Ты можешь притвориться, что ты в системе, постичь её изнутри, подстроиться под неё, но ты свободен, и тебе на неё насрать. И она не может вместить и делает вид, что тебя просто не существует. Но ты тут, и ты можешь её менять, если захочешь, а можешь плюнуть на неё и жить дальше. Больше всего люди боятся жизнь свою сраную потерять, только моё такое мнение: было бы что терять. Она не бесценна, она ни хера не стоит. И если ты не боишься смерти, то ты чудовище, которое может сожрать этот мир, потому что нет ничего, за что тебя можно поймать. Так вот она, свобода, мать её! За свободу!
Пьём.
Мне давно хотелось, чтобы он все это сказал, я хотела превратить в слова то, что мы все всегда молча знали. Пусть отвечает, раз сам начал.
– Нет, дорогой. Ты свободен, конечно, но ты одинок. Зачем тебе такая свобода? Чтобы жить в героиновом сне?
– Я не просил меня приводить в этот мир. Не просил бросать на произвол судьбы. Не просил ничего. Единственное, чего я хочу, – иметь право выбора. И я свой выбор сделал. А остальное может катиться к чёрту.
– А я? Когда ты брал с меня слово не травиться хмурым, когда вёз меня тогда на апелляцию экзамена? Что это было?
– Мой карманный подопытный кролик, который много умнее и сильнее меня самого. Мне было интересно, сможешь ли ты сделать другой выбор, зная всё, что знаю и видел я. Сможешь ли ты прожить другую жизнь? Я видел, что ты хочешь другую. Мне стало любопытно, что из этого выйдет.
– И вот я посылаю вас, как волков среди овец.
– А то! Но если нет смысла, то какая разница. Можно абсолютно всё, – тут он перешёл на шёпот. – Главное, не попадаться санитарам.
– И как в такой умной голове живет такой отморозок? – я помолчала немного, собираясь с мыслями. – Знаете, я хочу рассказать вам историю.
Дело было в прошлом году. У моей мамаши есть друг, очень странный товарищ сорока с хвостиком лет, похожий на опустившегося Винни-Пуха. Ни много ни мало главный юрисконсульт в одной авиакомпании. Красавчик, каких поискать: косолапый, с грибком на ногтях, с мохнатой обезьяньей спиной, с вечно сальными волосенками вокруг огромной лысины, близорукий, с пузцом и такими тиранозаврорексовыми передними лапками. Самой главной отличительной чертой его характера помимо постоянного вранья была патологическая жадность. Он мог удавиться из-за лишней потраченной копейки, но если он тратил на что-то деньги, то ожидал прибыли не меньше, чем втрое. Он тусовался у моих родителей, рассказывал им сказки про походы, переводил им с листа самиздатовские шедевры типа «Бхагавадгиты», но в основном всякий оккультный мусор. Мама моя с него пёрлась, в упор не видя, что он на самом деле тот ещё урод. Помнишь, я рассказывала, как мать на прижиме застряла и чудом не погибла? Это он вёл тогда группу. Думаешь, после этого мои родители выперли его и перестали с ним здороваться? Да сейчас, ага, приезжал каждый год, жил неделями и исправно водил мою семейку в горы. Я его знаю лет с 12. То есть он видел, как я расту. И тут в прошлом году он прилетел, и, как говорится, у него заново глаза открылись, девочка-то выросла! И он давай подкатывать с разных сторон. Давай, говорит, на Кучерлинское озеро сходим, я один собирался, но могу тебя с собой взять, там группа из Томска, ребята молодые, интересные, мы к ним присоединимся. Че ты тут делать в городе будешь, твои родители не планируют никакого отпуска, у них денег нет. Я согласилась. Во-первых, потому что горы – это на всю жизнь, раз сходил – всё, будет тянуть всегда. Там всё настоящее, и ты настоящий и знаешь, зачем живёшь, так что хотелось очень. Во-вторых, я бы могла и одна в поход уйти в принципе, я там все тропки знаю, но добираться вместе до начала маршрута проще и дешевле, а денег у меня не было вообще нисколько. Единственное, что я упустила, так это нездоровый интерес ко мне этого дяди, но я даже в страшном сне не могла представить, что он смотрит на меня не как на ребенка своих друзей, а как на объект, в который можно присунуть.