И вот мои родители выдали мне (внимание!) полторы тысячи рублей на всю поездку и благословили валить на все четыре стороны. Дядя купил билеты на паровоз до Бийска, я организовала через друзей нам бюджетный транспорт до Ини, деревни, где должны были встретиться с группой из Томска. Приехали в Иню, отпустили машину, было примерно уже часов пять вечера. В горах летом темнеть начинает часов в семь, а в полвосьмого уже тьма непроглядная. Так что на дорогу и разбивку лагеря всего два с половиной часа. «Где, – говорю, – твои томичи?» – «Под Инегенем ждут, к гадалке не ходи, точно там». Ну ладно, там неспешным шагом где-то пару часиков идти. Пошли. Дошли до Инегеня, прошли его насквозь, вышли за деревню: «Где группа?» – спрашиваю. «Не дождались нас, наверное, ушли на Тюнгур, надо догонять»
И вот тут мне стало ясно, что про группу он соврал. Не было никакой группы. Мы вдвоем идем. Меня тут тоже молния ударила, только не любовная, как Толика, а дошло до меня, зачем престарелый мутный хер мог девочку восемнадцати лет в поход взять. Ну, думаю, получишь ты у меня на орехи. Не на ту напал.
Первую ночевку я просидела у костра, пела звездам песни, кидала камни в приток Катуни, в устье которого стоит Инегень, в общем, в палатку зашла на рассвете, устроила ему подъем в пять утра и выгнала на маршрут. А дальше был марш-бросок до деревни Тюнгур, по карте 60 км, по шагомеру 72,5. Мы прошли его за 12 часов со средней скоростью 6 км/час, и это с полными рюкзаками по подъемам и спускам. Я ему мстила и за обман, и за мать на том прижиме, когда он её тупо бросил и убежал вперед. Иди, сученыш, переставляй свои копыта, чёрт ты плешивый. Самое интересное, что он шёл и без остановки трепался про то, какой он молодец, какой он крутой юрист, лечил, что он за свободные отношения, и рассказывал про своих вымышленных баб, хотя под конец у него уже глюки от усталости были. Реально, ещё бы немного, и он бы там упал на дороге и сдох, но он упертый оказался. Мы дошли до Тюнгура, где он трупом валялся два дня в палатке и ныл, что стер ноги в кровь по колено. И всё твердил про группу, что они прошли деревню, что мы на полдня от них отставали, а теперь на все два. Думаю, ах так? Отстаем, значит? Ну ок, договаривайся, говорю, на лошадей, ходок ты теперь совсем говно, мы их на своих двоих никогда не догоним. Ведь он знал, что я верхом езжу, что всё детство по конюшням, на Алтае видел своими собственными глазами, как именно я езжу. Нет бы ему сказать, что нет группы, выдать мне мою полторашку и отправить с богом ближайшим автобусом до Новосибирска. Нет! Ему хотелось молодого тела. Он же деньги на меня потратил! Он считал, что ему всё ещё может обломиться. Короче, он договорился на двух коней и конюха на сутки, а там дороги еще 70 км, крутой набор высоты до 3050 м. Кони обычно ходят за два дня, а оплачиваются три, потому что лошадей потом надо спустить, хоть и под горку налегке, но идти. Этот жмот не хотел платить за два, договорился с конюхом на один. Конюх отказался нас поднимать до самого озера, сказал, что идёт только полдороги, но идти согласился, всё же живые деньги есть живые деньги. В общем, в семь утра следующего дня мы сели на оседланных лошадок и поехали. «Не давай конюху предоплату, – говорю. – Этот мужик – алкаш, я его знаю, жила тут на базе одно лето и дружила с деревенскими, он сразу за бутылкой поскачет, а пьяный алтаец с ружьем на тропе – это очень нездоровое приключение». Я была уверена, что он сделает наоборот, он же самый умный, но именно этого я и добивалась, конюх мне сейчас был совсем не нужен. Он тут же выдал ему предоплату. Мы не успели даже за деревню выйти, как алтаец сказал: «Езжайте прямо, я вас догоню», – и умчался в сельпо. И вот тут настал мой звездный час. Я шагом не езжу. А по полю, пока не начались узкие тропки, тем более. Я взяла коня этого горе-туриста, который сидел на нем как мешок с говном, привязала его за чомбур к задней луке своего седла и пустила своего мерина сначала в рысь, а потом и в галоп. Там, где поля разнотравья сменялись перелесками с разбитой дорогой, мы переходили обратно на рысь, километров, наверное, двадцать или двадцать пять в общей сложности было пройдено на хорошей скорости. Удивительно, но дятел не упал с лошади ни разу, хотя я мечтала его скинуть, и даже пару раз был прекрасный шанс, когда мы перепрыгивали через бревна, перегородившие дорогу. Отдельная радость – заставить ленивых деревенских коников прыгать, они, наверное, и сами не поняли, как такое с ними провернули. Обычно эти понурые, но очень выносливые рабочие лошадки едва переставляют ноги, изображая, что при смерти от усталости, и всё норовят обтереть неумелого ездока о ближайшее дерево, чтобы утопать пастись. А тут мы бегаем и прыгаем! Мерины брали бревна, как на показательных выступлениях по троеборью, но дядя усидел. Ну и ладно, думала я, вся соль не в этом. Мы доскакали до места, где тропа начинала резкий подъем в гору, решили сделать привал. Надо было дать коням попить и отдохнуть, они очень честно побегали. Я напоила лошадей и стреножила их, чтобы пустить попастись, пока мы обедаем, в это время мужик чуть живой сидел у костровища и пытался делать вид, что всё нормально. Я закончила с конями, развела костер, согрела воду, заварила чай и рамен, потому как готовить нормально не планировалось. Мы же чёртову группу догоняем, не так ли? Мы поели. Конюх так и не появился, но я его и не ждала так быстро, он скорее всего сейчас в отключке пьяный в дрова валяется под каким-нибудь кустом. Привал занял минут сорок, говорю, ждем ещё двадцать минут и уезжаем. А то нам дальше даже рысить не удастся – там тропа узкая, обрывистая, лошади чужие, не дай бог, какая ногу повредит или сорвется. Так что сидеть и ждать конюха некогда. Смотрю на него в упор и опять спрашиваю, где группа томская? Он, походу, начал просекать, что я всё поняла, плечами только пожал. Ну-ну, думаю, молчишь? Ну молчи. И мы дальше поехали. На Кучерлинское озеро пришли уже в сумерках. Я первым делом коней пошла поить. По-хорошему, их надо было опять на выпас отпустить, но поздно уже было, не видно ни зги, а ещё палатку ставить, еду готовить. Жалко лошадок было, уработали мы их. Я стояла, гладила их мокрые от пота морды и думала, что, наверное, мне не придется спать сегодня, пока я не найду место, где их можно безопасно выпустить пожевать. Но, на моё счастье, прискакал взмыленный конюх. Он успел протрезветь, был реально в бешенстве, но он-то не знал, что коней гнала я, он думал, что мужик, который с ним договаривался, у деревенских же мужик за главного. В итоге, когда он его нашёл, я думала, он его прям там или пристрелит, или изобьёт. Но алтаец только матерился, забрал оставшиеся деньги, коней и уехал ночевать где-то на озере. Жалко, я б хотела, чтобы он ему вломил. Ночь я спала в палатке, не опасаясь за свою девичью честь. А утром стало ясно, что дятел этот ещё неделю не сможет ходить, а трахаться он вообще больше не сможет в обозримом будущем, потому как отбил себе все причиндалы. Он едва мог сидеть, переползал на полусогнутых от сосенки до сосенки и стонал без остановки. Да, джигит, верховая езда – это не девочек обманывать, это надо уметь делать, и я прекрасно знала, чем ему обернется эта поездка. Долго он эти покатушки помнить будет!
Утром я ещё раз его спросила, где группа, потому что, если они не изобрели телепорт и не научились летать, мы должны были их встретить на тропе. Тут только он сказал, что не было никакой группы, что иначе я бы с ним не пошла. Ну точно, не пошла бы. Но я не стала уходить, осталась на озере ещё на трое суток, потому что я же в горах, я же за красотой сюда шла, так что нагулялась вдоль озера, сходила в пару радиалок, потом мы пошли обратно медленно и, главное, молча. И я совершенно спокойно шла с ним рядом, потому что мне нужно было, чтобы он оплатил дорогу домой. Самым смешным оказалось то, что до Новосиба мы ехали в автобусе группы из Томска, которая спустилась с Белухи, – случайно с ними познакомились, когда попутку обратно искали.
– Прекрасная история! Браво! Я прям горд и рад за тебя, моя школа! Представляю, как бы он тебя там пялил под сосенками, если бы ты была той девочкой-припевочкой, какой я впервые увидел тебя у Толика на дне рождения, – Хуан аж поёжился.
– Меня тогда ещё поразило, как быстро я всё поняла и как сильно его ненавидела. По сути же, он даже не подкатывал ко мне, не успел. Меня бесило то, что я не просчитала его раньше и что он решил, что я дурочка, не способная за себя постоять. А ещё меня просто вымораживало, что этот выродок прекрасно знал, что, что бы он там со мной ни сделал, ему ничего за это не грозит, он останется безнаказанным. Если бы он там по дороге сдох или с лошади свалился и свернул себе шею, я бы просто перешагнула и пошла дальше. И я сейчас нисколько не шучу и не преувеличиваю. Вот что я теперь такое. И ты всё ещё думаешь, что я могу нормально жить?
– Это как ты сама захочешь. Что мы все в итоге такое? Порождения ехидны, сукины дети. Нет у нас ни авторитетов, ни идеалов, мы не знаем любви и, вероятнее всего, никогда не узнаем, потому что для этого нужно уметь отдавать, а у нас и так всю жизнь всё забирали, поэтому мы отдавать не умеем. Что нас тут всех держит? Наверное, любопытство. В мире, который отказался от любви, от чести, от веры, от надежды, от собственных детей, от Бога, в конце концов, в мире победившего прагматизма и рыночных отношений ценными остались только возможность видеть красоту, познавать новое и удивляться. В мире, где большинство – это пелевинские оранусы, ходячие анальные сфинктеры, которые сжимаются, когда им страшно, и разжимаются, чтобы породить продукты своей жизнедеятельности, – вся жизнь через жопу. А твоя нет. Ты свободна. Хотя да, одиночество – другая сторона этой медали, но иначе никак. Ничего бесплатно не бывает, я тебе это сто раз говорил.
Толик, молчавший всё это время, сказал, что мы оба ничего не понимаем, потому что мы ни разу не влюблялись. Что в любви весь смысл. Что она спасёт мир. Хуан предложил тост за любовь, мы выпили, но я знаю, что он при этом подумал. В его системе координат это было тупым клише, пустым звуком мертвых слов.