Inferno
Толик женился быстро и тихо, на церемонию росписи в ЗАГСе он никого не пригласил, по-моему, даже родителей там не было ни с одной из сторон. Невеста была уже глубоко беременна, денег на празднование не было нисколько. Да и не нужен им был никто, кого звать-то? Её родители были в ужасе от того, что дочь на втором курсе залетела от кого попало и сейчас в лучшем случае уйдет в академотпуск, а в худшем – совсем бросит учебу. Отец будущего ребенка сам без образования, нигде толком не работает, ничем не интересуется, водит сомнительные знакомства, жилья у него нет, перспектив нет. Родители невесты очень опасались, что в итоге дочь с ребенком в скором времени свалится на их шею в крошечную однокомнатную хрущевку. Надо ли говорить, что Толика они ненавидели всеми фибрами души, ненависть эту не скрывали и видеть его не желали. Родители жениха его жизнью не интересовались, своего мнения не высказывали и на свадьбу не рвались. Сестра была занята учебой, личной жизнью и относилась к будущей снохе примерно как и я, только в выражениях не стеснялась. Тут мы с ней проявили удивительное единодушие и взаимопонимание: это просто лютое попадалово, но раз Толик считает, что это его судьба и любовь всей жизни, – пусть женится. Мы даже напились с ней по этому поводу, рассказывая друг другу всякие «Ты представляешь, а она…» и «А ты знаешь, как они…», потом решили, что Толик всегда был странным в выборе тех, в кого влюблялся, и что ничего удивительного при таком-то окружении. Посиделка закончилась глубокой ночью гаданием на картах, рассказами о парнях, всяких клубных похождениях и историями про учебу. Толик со своей пассией к концу вечера был совершенно забыт, мы его проводили на своем сестринском девичнике, снарядили в путь-дорогу и выдали отменного пинка под тощий зад.
Мы обе на него злились.
Дашка злилась на него всегда, он ведь старший брат-погодок, но они никогда не были друзьями, не были близки. Она злилась, пока помнила про него, но как только он перестал маячить у неё перед глазами – забыла и думать.
А я на него злилась, потому что мы как раз были друзьями, были близки, и эта близость ставилась под удар. Не Толиком, который по-прежнему звонил мне по любому пустяку, а его женой, которая совершенно естественно ревновала ко мне, не веря в дружбу между парнем и девушкой. В конце концов я для себя решила, что если у них нормальная семья, в которой оба счастливы, оба поддерживают и любят друг друга, то я там, конечно же, лишняя, и, как бы мне ни было больно и грустно, Толиком придется делиться. Отдавать его навсегда какой-то тетке, которая тут без году неделя как появилась, я категорически не собиралась. Пусть сначала пуд соли вместе съедят, пусть она докажет, что достойна, что ей можно доверять. Если ты спишь с ним и залетела по дурости, это ещё не дает тебе никаких прав. Моя злость быстро переориентировалась с него на неё. Мы обе это знали, чувствовали. Между нами искрило, но я изо всех сил старалась не выходить в открытое противостояние. Она же, в свою очередь, быстро поняла, что моё мнение Толик ценит очень высоко, пока что гораздо выше, чем её собственное, поэтому тут же попробовала это использовать в своих интересах, пытаясь через меня добиваться от Толика нужных ей вещей.
Я ненавижу, когда кто-то пытается мной манипулировать, причем делает это настолько топорно, неинтересно, глупо и открыто. Да ещё при этом не выносит моего присутствия, хотя лебезит и лицемерит. Эта попытка была обречена на то самое слово из шести букв, обозначающее неудачу и полный провал. Я говорила о «фиаско». Истинная любовь моего друга предпочитала слово «пиздец», который грянул грандиозным скандалом между мужем и женой. Был поставлен классический ультиматум: либо я, либо эта стерва. Выбор был очевиден, как и результат нашего противостояния друг другу: он остался с любимой женой, а со мной продолжал видеться при любом удобном случае, но тайком. Я, конечно же, его поддержала, сказала, что он молодец и всё правильно сделал, но если ему оторвут яйца, когда всё раскроется, я тут буду совершенно ни при чём.
И вот в начале марта у них родилась маленькая хорошенькая девочка.
Когда Толик прислал мне фотографию, где она спит на руках у своей мамы, только что наевшаяся молока, с этой невероятно трогательной и счастливой первой улыбкой на личике, я поняла, вернее, почувствовала всем своим существом, что вот она, любовь-то! Вот как она выглядит! И что глупый папаша пока не понимает, что произошло в его жизни на самом деле. Ведь именно эту куколку он будет любить больше всех женщин вместе взятых, за неё пойдет в огонь и воду, она и никто другой раз и навсегда перевернёт его мир.
И мир на самом деле перевернулся. Толик изо всех сил пытался заработать достаточно, чтобы содержать семью. Пока малышка была совсем крошечной и жена сидела с ней дома, им со скрипом, но хватало на съемную квартиру и на еду. Этот год был единственным, когда семья жила более-менее спокойно и счастливо. Но стоило жене выйти из академотпуска обратно на учебу, а на этом категорически настояли её родители, как всё обрушилось в один миг. Настоять-то мама с папой настояли, а вот сидеть с годовалой крохой они не собирались. Толику пришлось нанимать няню на полную рабочую неделю к маленькому ребенку. Семейный бюджет, и так едва сходившийся, лопнул по швам. Между едой, няней и оплатой квартиры выбрали еду и няню, поэтому через пару месяцев их из квартиры выгнали. Толик с женой и ребенком на руках умоляли декана гумфака, чтобы им дали комнату в общаге. Декан такого натиска не выдержал и распорядился комнату выделить. Но это положение не спасло, потому что у Толика кончился очередной временный проект, на который его брали работать «копипастером», как он сам выражался. Нормальный код ему писать не доверяли, потому что образования и опыта у него не было никакого. Ему было очень скучно, он терпел изо всех сил и радостно слинял, как только проект подошел к концу. Он искал новую работу, но теперь не соглашался на всё подряд, лишь бы платили, и искал что-то такое, что позволило бы ему расти как программисту. О фрилансе в то время никто и слыхом не слыхивал, так что этот путь был для него закрыт. А дома тем временем было нечего есть, няне было нечем платить, жене не хватало времени учиться, так как ребенок требовал внимания 24 часа в сутки 7 дней в неделю. И этот снежный ком продолжал лететь с горы, набирая скорость и массу, пока в итоге не придавил с размаху молодую семью.
Толик требовал времени и свободы, чтобы ходить по собеседованиям, решать тестовые задания и найти в итоге что-то стоящее. Его жена требовала дать ей наконец закончить семестр и сдать сессию. Дома происходил скандал за скандалом, Толик начал сбегать подальше от этого ада.
Однажды мы сидели в кафе, он плакался на жизнь и выливал на меня всю свою боль и разочарование.
– Она все время злая как собака. Матерится при ребенке, орет на неё, может ударить, а когда я начинаю делать ей замечания, срывается на меня и визжит как бензопила. Раз она ушла на учебу, а я дочку завтраком кормил. Она у нас вот-вот должна была заговорить, простые слова: там «мама» или «папа», но она пока молчала, и мы с нетерпением ждали, что же это будет за первое слово? И вот у неё хлеб падает на пол, она смотрит на него и говорит: «Бьять!» Первое слово моей дочки, которое я запомню навсегда, было «блядь»! Ты представляешь?! Я никогда в жизни себе при ней ничего подобного не позволял! Никогда! Я в таком бешенстве был, что, если бы жена была рядом, я б её точно прибил! – он помолчал, сдерживая порыв ярости. – А ещё она сказала, что я её физически затрахал уже, что она меня не хочет, спать со мной не будет. Мне что прикажешь делать? Я без секса не могу, мне надо, она такая вся в одних трусах вокруг ходит, а я терпи и обламывайся?! Ладно бы сказала, сколько терпеть, так она просто не дает совсем и нисколько.
– И что ты думаешь делать?
– Я не знаю, – он помолчал немного. – Я тут виделся с Хуаном недавно, он передает тебе привет.
Больше мне ничего не надо было говорить. Я знала, что это начало конца. Толик – не боец, это уже доподлинно известно, а если на горизонте появился Хуан, значит, вектор движения Толика в пространстве уже определён, разлом в земной коре выбран, глубину его Толик измерит свободным падением, если её вообще можно измерить, не утонув в магме.
Однажды ночью Мальчик пришел к Девочке домой, стоял звонил и звонил в звонок, даже когда она уже открыла дверь. С одного взгляда стало понятно, что он уделанный просто в сопли. Не в первый и не в последний раз, всяким она его уже видела. Затащила в квартиру, отвела в ванну. Он все рассказывал, как он умеет летать. Превращается в птицу и летит, правда, высоко подняться не может, только сантиметров на десять над землей. Она слушала вполуха, пытаясь его раздеть и засунуть в ванну, потому что больше всего он был похож на комок грязи. Он сказал, что наткнулся в темноте на что-то и упал, взлететь больше не смог. Вымыла, вытащила из ванны. Он сидел на полу всю ночь унесённый призраками. Девочка принесла одеяло укрыть его, а он шепотом попросил его не трогать, а то он опять упадёт и разобьётся. Она думала, что ничего особенного, классический трип. А он оттуда так никогда больше и не вернулся. Из того мира трудно вернуться, если там ты птица и умеешь летать, а в этом только комок грязи. Девочка никогда его не осуждала, не читала нотаций и нравоучений, не отталкивала. Она просто была рядом с ним в минуты, когда действительно была ему нужна.
Именно в этот момент, ни раньше, ни позже, мать Толика попросила его выписаться из принадлежавшего им деревенского домика в пригороде Новосибирска, который было решено продать и о котором я даже ничего и не знала до этих пор. Толик, конечно, же пошёл и выписался.
Он занимал и занимал у друзей и знакомых деньги «на жизнь», пока не стал должен уже всем и каждому в общей сложности около пятидесяти тысяч рублей, астрономическую для Толика сумму. Дома стояла ругань и непрекращающийся детский плач. Толик перестал стыдиться того, что возвращается туда или пьяный, или уделанный, или и то, и другое вместе. Однажды, чтобы достать денег, Толик заложил какому-то таксисту свой паспорт, который, конечно же, пропал безвозвратно. Так Толик ко всем своим проблемам стал бомжом: безработным, без прописки и без документов.