А потом случился первый приступ шизофрении, о которой как-то давным-давно с оглядкой шепнула тётя Надя в разговоре с моей мамой, что вот генетика в семье плохая и что проходит эта болезнь красной линией по её родне.
Рассказал об этом мне, конечно же, Хуан. Он не стал ничего скрывать и без обиняков признался, что они курили вместе какую-то нечеловеческую дрянь, то ли спайсы, то ли какую-то китайскую химию, которая вдруг наполнила российский рынок, вытеснив нелегальную, но безвредную траву. Эта дрянь продавалась вполне открыто на каждом углу, до момента, пока её запретят, пройдет ещё несколько лет. И вот они накурились. Хуан, который употреблял уже абсолютно всё без разбора и «готов был есть говно, если оно начнет переть», едва ли даже почувствовал приход. А Толика отрубило на несколько суток, после которых он проснулся другим существом. Перемена в нём была настолько явной, разительной, что опытный Хуан тут же почуял неладное, позвонил мне и попросил срочно приехать в общагу, потому что не хочет оставлять друга одного в таком состоянии. Хуан, который видел и наркотический психоз винтовых, и прыжок своей девушки из окна в состоянии крайнего алкогольного опьянения, и как люди умирали от передоза героина, Хуан, который вынимал мертвые тела друзей из петли, испугался и не решился оставлять Толика наедине с самим собой. Когда я пришла, то тоже испугалась до дрожи. У Толика было ярко выраженное состояние экзальтации, бредовые идеи. Ему казалось, что в комнате есть кто-то ещё, что это бог, что он с ним разговаривает и тот ему отвечает. Хуан сказал, что для психоза от накурки поздновато, он спал трое суток, обычно такое проявляется сразу, является частью спайсового трипа и проходит само. А тут ничего не прошло. Более того, спайс был явно слабоват для таких последствий, тут, видимо, что-то другое.
Мальчик встретил Девочку блуждающим взглядом. Взглядом, в котором в самой глубине черных зрачков появился огонек, светящийся ровным белым светом. Никогда в жизни Девочка не видела ничего подобного. Не могла объяснить этого с физиологической точки зрения, ведь зрачок – это просто дырочка в глазном яблоке, через которую свет попадает на сетчатку. Там нечему светиться. Если бы, чисто теоретически, там горел огонек, глаз был бы слепым. Но Мальчик не был слеп, он, наоборот, сказал, что прозрел. Девочка как зачарованная не могла оторваться от этих огоньков в его глазах, от них ей делалось жутко, но она продолжала смотреть, не переставая. Она вспомнила, что, когда она была маленькой и страдала ночными кошмарами, ей постоянно снился один и тот же сон. Она идет в туалет, а в самом углу туалетной комнаты в полу появилось отверстие, и она знает, что это пробуренная глубоко-глубоко на много километров под землю скважина. Она чернее ночи, ведь в нее не проникает свет. И вдруг в самой глубине зажигаются два стальных огонька. Девочка знает, что это чьи-то глаза глядят на нее, не мигая. И чем больше она на них смотрит, тем сильнее чувствует ненависть, которая исходит от них, ярость скрытого в глубине норы существа. Ей так страшно, что сердце стучит в висках, руки и спина покрылись холодным потом, ноги похолодели, во рту пересохло, и стало очень трудно дышать, как будто весь воздух вдруг закончился. Но она все равно смотрит в глаза этой твари там в глубине, не в силах шевельнуться. А тварь, разъяренная тем, что Девочка не отводит взгляд, вдруг начинает приближаться, её глаза начинают расти, расти, все ближе и ближе, больше и больше… И в тот момент, когда она должна выпрыгнуть из ямы, Девочка обычно просыпалась в панике, хватала ртом воздух, не в силах кричать, била руками по постели, и только слезы лились и лились из её глаз.
И вот она видит эти огоньки наяву в глазах лучшего и единственного друга и чувствует ярость того, кто сидит внутри черной бездны, и ей так же жутко, как тогда в детстве.
Но Мальчик заговорил, и его привычный, мягкий и такой родной голос позволил наконец отвести взгляд:
– Просто посиди рядом со мной. Я расскажу тебе свой сон. Я сначала почти четверо суток не спал, не мог – желудок болел и голова, – я измучился, потом пришел наш друг, мы покурили, и я вдруг заснул. И спал ещё трое суток, не мог проснуться. Я все слышал, как тут люди ходят, как говорят, даже понимал, кто говорит и о чем. Но я был заперт внутри, не мог открыть глаза, пошевелить рукой или ногой, я кричал внутри себя, звал на помощь, но губы мои были сомкнуты и не издали ни звука. Кажется, это называется сонный паралич. Но про него пишут, что он короткий и только при пробуждении, а у меня он был трое суток! Я думал, что, может, у меня инсульт или ещё какое-то повреждение мозга случилось. Как будто я потерял разом контроль над всем телом, как в автомобиле, когда ты управлял машиной, сидя за рулем, и вдруг переместился на заднее сиденье, а за рулем никого нет, но машина продолжает ехать. Я даже подумал, что умер. Я видел, как лежит моё тело на диване, как жена уходит на учебу, потом возвращается, как она злится, что я сплю. Как она пытается в гневе меня растолкать, а моё тело только мычит что-то невнятное. Как она обзывает меня поганым наркоманом и алкоголиком, доводит себя до истерики, собирает вещи и уходит. Я слышу, как хлопает входная дверь, и думаю, что мне теперь некому вызвать «Скорую» или как-то ещё помочь. Я смиряюсь с тем, что остался совершенно один умирать. И сначала мне было так страшно, я так громко кричал внутри себя, я звал маму. Потом вспомнил, что, когда в детстве мама не приходила на мой крик, потому что была вечно слишком занята, я звал сестру. Я подумал о Даше. Мысли унесли меня в прошлое, в маленький домик в военном городке, где мы жили с мамой и папой, в котором нас с ней оставляли на весь день одних. Мне было почти пять лет, а ей, значит, три с небольшим, и мы с ней подрались. Я поцарапал ей шею до крови, она сначала плакала, а потом я предложил ей замазать ранки зеленкой, и пока я мазал, она успокоилась и заснула, а я подумал, что она умерла. И я тряс её, тряс, а она не просыпалась. И я так сильно плакал, мне так было тогда страшно, что я больше не мог оставаться дома и побежал навстречу родителям, которые должны были уже возвращаться домой с работы. И я действительно встретил их и весь в слезах закричал маме, что я Дашу убил. Мама бросилась домой, её лицо было белым-белым, и папа тоже был весь белым, он схватил меня на руки и помчался за мамой. Но когда мы подбежали к крыльцу, Дашка открыла нам дверь как ни в чем не бывало, сонная и вся в зеленке. И родители так звонко смеялись и обнимали нас и подкидывали на руках высоко-высоко в небо! Я так захотел еще хоть разок увидеть папу и сестру и, конечно, маму. Я стал молиться своими словами, хотя я не умею, ни разу до этого не молился, потому что никогда не верил ни во что. А потом я увидел Бога, который был прекрасен, как луч зари в ночном небе! Он сказал, что если я буду верить в него, то мне все будет возможно. Что я смогу чудеса творить, только в них надо очень сильно верить. И много ещё всякого говорил. А потом я проснулся наконец. Но проснулся не один. С того раза у меня в голове появился ещё кто-то, он постоянно спорит со мной, ругает всех, орет и визжит, как будто его там режут, очень злобный, очень нервный. Он, правда, то приходит, то уходит, но я его не контролирую и не могу заставить замолчать. Я боюсь его.
Последнее время мне всё время плохо, голова всё время болит, и мне всё время страшно, но потом я начинаю думать о Боге, и мне становится легче. Он мне сказал, что мне никогда не надо будет работать, что это просто не важно, деньги там, квартира, машина – это всё вообще ерунда. Главное – это в него верить. Если я захочу, если поверю искренне, если пожелаю всей душой, то вот прямо передо мной на столе появится кусок хлеба. Ты же много про Бога разных книг читала, ты должна знать, что можно поверить в чудо – и оно произойдёт!
Мальчик всё говорил и говорил, про карму, про святость, про веру и тому подобные вещи. Девочкино сердце в этот момент разорвалось в груди, истекло кровью и перестало биться.
Она очнулась, лежа на полу, голова к голове с его телом. Оно мирно спит. Когда оно откроет глаза, никто не будет знать, что в нём больше нет его самого, а есть только духи. В нём теперь их с каждым днем будет всё больше. Негоже бросать пустой и чисто выметенный дом. И только если заглянуть в глаза, в самые зрачки, которые у людей чёрного цвета, можно заметить белые пятна пустоты, следы от жившей в нем некогда прекрасной души. Возможно, она когда-нибудь встретит его снова. Возможно. Никто точно не знает.
Я слушала молча и только качала головой. Меня накрыло острейшее де-жавю: всё то, что он нёс, я неоднократно читала в эзотерических книжках. Так вот откуда они это берут, эти Саи-Бабы, Сен-Жермены, Блаватские, Елены Рерих и прочие, прочие и прочие! Такой Толик – это клад для предприимчивого мошенника, который едва научился писать. Осталось понять, что делать с самим Толиком. Судя по разбросанным вокруг вещам и пустой кроватке, его жена действительно собрала манатки, ребенка и ушла к родителям. Это несколько облегчает ситуацию. Хуан всё ещё надеялся, что это состояние пройдет спустя какое-то время, но оно не прошло ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода. Толик продолжал бодрствовать по несколько суток, потом на сутки отключался, ничего не мог есть, похудел до состояния скелета, страдал от головных болей, а его бредовое состояние усугубилось многократно. Плюс ко всему этому добавилось отчетливое раздвоение личности. У него в голове жил как минимум ещё один квартирант, который был злобным, раздражительным, очень несдержанным на язык. У Толика даже тембр голоса менялся, когда этот второй занимал место у руля сознания, и он совершенно, категорически и до неузнаваемости менялся в лице. Встреть я его в таком виде на улице, я бы его не узнала. Вторая субличность, дававшая выход всем накопленным за годы негативным эмоциям, появлялась всё чаще и чаще, общаться в этот момент с Толиком было невыносимо, более того, опасно, ведь он становился очень агрессивным и не стеснялся распускать кулаки.