Пристань Петрограда. Встречающая толпа. Волнение ожидания. Шум. Неразбериха. Бегают дети. По мере приближения пароходов к порту волнение увеличивается, а люди затихают. Самые разные формы проявления взволнованности. И — молчание. Каждый человек на пароходе напряженно всматривается в приближающийся берег. А на берегу все молча повернулись к морю.
В толпе встречающих некоторые держат на палке плакат с фамилией встречаемого.
Набережная Амстердама. Максимов медленно поднимается по трапу.
О’Крэди, Мэйсон и Боб стоят внизу.
Караван судов, разворачиваясь, входит в порт Петрограда.
1967—1977
КУСТ РЯБИНЫПьеса в двух действиях
З и н а и д а Г р и г о р ь е в н а Г л у ш к о в а, старушка, 80 лет.
И л ь я, ее сын, 56 лет.
П э г г и, его жена, 50 лет.
Р э ч е л, их дочь, 17 лет.
К о с т я, 35 лет.
В а л я, 50 лет }
Р а я, 28 лет } соседки Зинаиды Григорьевны.
Ж е н щ и н а и з а м е р и к а н с к о г о п о с о л ь с т в а.
Н а ч а л ь н и к.
С л у ж а щ и й м и л и ц и и.
Т а м о ж е н н и к - н о с и л ь щ и к.
С о т р у д н и к с о в е т с к о г о п о с о л ь с т в а.
Время действия — 1966 год.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Прихожая в коммунальной квартире, в которой живут три человека: старушка, Валя и Рая. В прихожей телефон.
Появляется В а л я.
В а л я. Кс-кс-кс-кс… Вот подлец, опять удрал… Кс-кс-кс… Ненасытная утроба… Кс-кс… (Собирается уйти. Останавливается. Прислушивается.) Не иначе, его кто-то на лифте поднимает. (Слушает.)
Звонок.
Так и есть. (Открывает дверь.)
Там К о с т я.
К о с т я. Здравствуйте, Валечка.
В а л я. Я думала — кота моего привез. Ума не приложу, куда делся?
К о с т я. Видел я вашего кота. Гуляет внизу. Чуть на него не наехал.
В а л я. А поднять не догадался?
К о с т я. Он не просил.
В а л я. У тебя допросишься.
К о с т я. Раюша дома?
В а л я (стучит в одну из дверей). Райка! Твой. (Выходит в наружную дверь, хлопнув ею.)
Пауза. Входит Р а я.
К о с т я. Здравствуй, Раюша.
Р а я. Ах, это ты? (Кивает.)
К о с т я. А ты думала?
Р а я. Ты ко мне?
К о с т я. Не совсем. Вернее, частично. Впрочем, как ты пожелаешь. Мне звонила Зинаида Григорьевна. Просила заехать.
Р а я. Это я ей посоветовала.
К о с т я. А что случилось?
Р а я. Она получила письмо. От сына. Из Америки. Приглашает в гости.
К о с т я. А при чем тут я?
Р а я. Мне казалось, раз ты работаешь в Интуристе, значит, разбираешься в этом деле — как ей поехать за границу.
К о с т я. А она хочет ехать?
Р а я. Пятьдесят лет сына не видела.
К о с т я. А почему бы сыну к ней не приехать?
Р а я. Там семья. Всех не захватишь. А она хочет всех повидать.
К о с т я. Все-таки ей восемьдесят лет.
Р а я. Какое это имеет значение?
К о с т я. Ты что, дитя, что ли?
Р а я. Значит, не поможешь?
К о с т я. А что я могу?
Р а я. Не знаю. Но я прошу тебя.
К о с т я. Надо подумать. А где она?
Р а я. Куда-то ушла. Скоро будет.
К о с т я (глядя на часы). Я, к сожалению…
Р а я. Не хочешь, тебя никто не заставляет.
К о с т я. Не в этом дело.
Слышен звук открываемой двери.
Р а я. Она, наверное.
Входит В а л я.
В а л я. Вот подлец! Как сквозь землю. Так выходной день на него и убьешь.
К о с т я. Проголодается — придет.
В а л я. А вдруг что? Живая скотина-то? А машины? Сам же говоришь — чуть не раздавил. (Рае.) Что в комнату не пригласишь?
Р а я. Некогда ему. Да, Костя?
К о с т я. Раз уж так ставится вопрос…
В а л я (Косте). Слыхал, у старухи блажь? В восемьдесят лет — в Америку! Это в ней склероз играет.
К о с т я. Нет, почему… К нам и пожилые туристы приезжают.
В а л я. Подумаешь, сына не видела. Я вот на своего как взгляну, так с души воротит. Женился на дуре, и она им как маринеткой играет.
Р а я. Марионеткой.
В а л я. Вот-вот. Тоже, образованная, а человека в прихожей держишь.
Р а я. Не прибрано у меня.
В а л я. Подумаешь. Как-никак бывший муж. Не только комнату, и тебя в любых видах видел.
К о с т я. Тут есть, как говорят, рациональное зерно.
Р а я. Ты же торопился?
К о с т я (взглянув на часы). Теперь опоздал. Могу подождать. Даже на кухне, если у тебя есть секреты.
Р а я. О господи! Никаких секретов. Сейчас приберу. (Выходит.)
В а л я. Видал? С норовом. Вроде моего кота. Этот тоже, не с каждым в лифте поедет. Один его — кс-кс. А он — хвост трубой и в сторону. А с другим — пожалуйста. Сядет в углу лифта и ждет. И ведь что? Никогда свою площадку не пропустит. На любой останавливай, выгоняй — не выйдет. А как пятый этаж — тут как тут, у дверцы. И попробуй не открой — орет. Считать он умеет, что ли? Лучше моих дур.
К о с т я. Это кого вы имеете в виду?
В а л я. Массаж делаю которым, кого. Хочешь, познакомлю с одной? Из оперетки. Третий год ее как статуэтку вытачиваю. Надоело, говорит, как цветок в проруби. Познакомь меня с серьезным человеком. И я с ним до могилы. Вот кто от мужиков натерпелся-то. Огонь, и воду, и медные трубы. Хорошей хозяйкой, женой будет. Ты теперь с положением. С машиной. Брось за Райкой ходить. Все равно не вернется. А вернется — битый стакан целым не станет.
К о с т я. Хватит, Валя.
В а л я (насмешливо). Мне-то хватит, а тебе, видать, недостаточно.
Появляется Р а я.
Р а я. Можешь зайти.
В а л я. Кто же так приглашает? Без энтузиазма. Ладно, Костя, так и быть, посиди у меня. Я тебе еще про своего кота расскажу.
К о с т я. Нет уж, спасибо.
Рая и Костя выходят.
В а л я. Пойти коту кашу сварить, что ли? Придет голодный как сатана. (Выходит.)
Сцена секунду пуста. Затем появляется с т а р у ш к а. Очень чистенькая и живая.
С т а р у ш к а. Валя, ты дома?
В а л я появляется из кухни.
В а л я. Ну?
С т а р у ш к а. Говорила я с твоим котом. Еще минут пятнадцать погуляет.
В а л я. Выклянчил?
С т а р у ш к а. Что значит — выклянчил? Я его спросила: «Мурзик, не пора ли домой?»
В а л я. Давно пора.
С т а р у ш к а. Это ты так думаешь. А он другого мнения. Тогда я ему сказала: «Хорошо. Но чтобы через пятнадцать минут — ты слышишь? — через пятнадцать! — и без опозданий!»
В а л я. Избаловала ты мне кота. Пойду пригоню его.
С т а р у ш к а. Не надо. Раз я сказала, пусть так и будет. А то в следующий раз я уже не буду иметь у него авторитета.
В а л я. Ладно. Слышь, Константин заявился.
С т а р у ш к а. Это ко мне. Уже ушел?
В а л я (усмехнувшись). Уйдет он, как же. У Райки сидит, дожидается. Наверное, канючит. (Изображает.) «Вернись, я все прощу…»
С т а р у ш к а. Тише, Валя, тише. Надо быть деликатной.
В а л я. Позвать Константина-то?
С т а р у ш к а. Неудобно.
В а л я. Нечего ему… (Кричит.) Константин! Отпусти Райкину душу на покаяние. Зин Григорьевна пришла.
Появляются К о с т я и Р а я.
К о с т я. Здравствуйте, Зинаида Григорьевна.
С т а р у ш к а. Здравствуйте, Костя. Спасибо, дорогой, что пришли.
К о с т я. Не за что.
С т а р у ш к а. Вы же очень заняты. Вы теперь большой человек.
К о с т я. Рад быть вам полезным, Зинаида Григорьевна.
С т а р у ш к а. Уже слышали, да? Про Илюшу. Это чудо, что он нашелся. Но то, что я еще оказалась жива, это уже совсем невероятно. Я хочу рассказать вам все по порядку. Или вам некогда?
К о с т я. Есть время.
С т а р у ш к а. Тогда, может быть, пройдемте ко мне? Я только поставлю для вас чай.
Р а я. Я поставлю. (Уходит на кухню.)
С т а р у ш к а (Косте). Я тут приготовила пирог с яблоками. Что вы на это скажете?
В а л я. Еще ничего не сделал, а угощать!
К о с т я. Ваш знаменитый пирог? Не откажусь.
Валя уходит в свою комнату, а старушка уводит Костю к себе. Старушка выставляет пирог, накрывает на стол.
С т а р у ш к а. Это ничего, что Валя такая резкая. Она в действительности — наоборот.
К о с т я. Что значит наоборот?
С т а р у ш к а. Наоборот — значит наоборот.
К о с т я. Так-с… Но, позвольте, а сколько же ему теперь лет?
С т а р у ш к а. Илюше? Пятьдесят шесть. И три месяца. Это случилось как раз после революции. Мы жили тогда в Одессе. Это же мой родной город.
К о с т я. Я знаю.
С т а р у ш к а. Вы садитесь.
Оба садятся.
У нас была чудная квартира. Недалеко от гостиницы «Красной». Бывшая «Бристольская». Наискосок от биржи. На углу Пушкинской и…
К о с т я. Я никогда не был в Одессе.
С т а р у ш к а. Ну и ну! Вы не были в Одессе? Так вы нигде не были. Это не город, это сказка. Это… (Ищет слово, не находит, машет рукой.) Но тогда там был кошмар. Гражданская война. Муж ушел на фронт. А что делаю я с двумя детьми? Заболеваю брюшным тифом. Так иногда хорошо, что все-таки есть родственники. Хотя близкие родственники хороши на далеком расстоянии. Старшего мальчика взяли родные со стороны мужа. А младшего — Илюшу — мой брат. Кажется, хорошо? Ничего подобного. Как начался тарарам — красные, белые, желтые, зеленые, все цвета менялись у власти, — так нас всех разбросало кого куда. А Илюшу с дядей? За границу. Сначала они писали. Потом брат умер. Потом мы переехали в Москву. Потом война. Эвакуация. Погиб на фронте старший сын. Умер в эвакуации муж. Потом я вернулась. Ведь акушерки всегда нужны. Илюша не писал, ему еще надо было меня найти. Я уже потеряла всякую надежду. И вдруг — письмо! Вы знаете — я читала и не верила своим глазам!..
Пауза.
К о с т я. Так. И что дальше?
С т а р у ш к а. А о чем я говорила?
К о с т я. О письме.
С т а р у ш к а. Да. Письмо. И фотография. Мальчик почти совсем не изменился. Жена. Можно, конечно, иметь другую жену, но когда рядом нет матери — кто подскажет? И внуки у меня, оказывается, есть. Мальчик и девочка. У внука уже своя жена. И дети, мои правнуки. Я ответила. А теперь он прислал еще письмо и просит меня приехать. (Передает письмо.) В моем возрасте!
К о с т я (читая). «…расходы и оформление я беру на себя… Для получения визы только твое согласие… Достаточно материально обеспечен… Не стеснишь…» Так. (Складывает письмо и отдает его старушке.) Мда. История.
С т а р у ш к а. Что вы на это скажете?
К о с т я. А что говорит Рая?
С т а р у ш к а. Сейчас мы услышим. (Зовет.) Раечка!.. У меня такой стал слабый голос. Не Шаляпин. Позовите ее, пожалуйста, дорогой.
К о с т я (приоткрыл дверь). Раюша! Зинаида Григорьевна зовет.
Входит Р а я.
Р а я. Чай настаивается. (Кивает на письмо, Косте.) Что скажешь?
С т а р у ш к а. Вот и я спрашиваю. Ведь мне надо Илюше как-то ответить. Чтобы он не обиделся.
К о с т я (Рае). А как ты считаешь?
Р а я. Тут двух мнений и быть не может. Ехать, и все.
К о с т я. Надо разобраться.
Р а я. В чем? Я бы ни секунды не колебалась.
С т а р у ш к а. Вы! А я? Разница. Если бы можно было — вот я здесь, вот я там, посмотрела на них, и обратно, — с радостью. А лететь? В мои годы?
К о с т я. И постарше летают.
С т а р у ш к а. Конечно. Господь бог, например.
К о с т я. Не только.
С т а р у ш к а. Зачем мне смешить людей?
Р а я. Тут нет ничего смешного.
С т а р у ш к а. Не будут смеяться, будут плакать. Вы же всплакнете, когда я помру? Хоть капельку?
Р а я. Что за разговор?
С т а р у ш к а. Всплакнете, всплакнете. И Валя всплакнет. Полететь… Об этом не может быть и речи. (Начинает плакать.)
Р а я. Что же вы плачете?
С т а р у ш к а. Очень хочу их увидеть.
Р а я. Тогда летите.
С т а р у ш к а. Кто меня пустит — такую старуху? И американцы, и наши скажут: «Ты с ума сошла?»
Р а я. Не скажут. Поймут: мать хочет взглянуть на сына, которого пятьдесят лет не видела. На его детей. И детей его детей. Это естественно.
С т а р у ш к а. Все равно ничего не выйдет. И потом, я же ничего не сумею.
Р а я. Костя, ты сможешь помочь?
К о с т я (после паузы). Постараюсь выяснить. Как и что.
Р а я. Костя вам поможет, Зинаида Григорьевна. Он теперь там, у себя в Интуристе, шишка.
К о с т я. Никакая не шишка. Но попытаться можно.
С т а р у ш к а. Спасибо, дорогой. Вы такой добрый.
К о с т я. Я еще ничего не сделал.
Р а я. Но сделаешь, да?
К о с т я. О чем может быть речь? Я ведь тоже человек. И у меня есть сердце.
Р а я. Сейчас принесу чай. (Выходит.)
С т а р у ш к а. И у вас есть сердце. И у нее есть сердце. И дай бог, еще все наладится.
К о с т я. Вы не представляете себе, Зинаида Григорьевна, что такое для меня Раюша.
С т а р у ш к а. Почему не представляю? Что я восемьдесят лет за печкой сидела, что ли? Я себе все даже слишком хорошо представляю. И я вам говорю: капля долбит камень. А сердце женщины и камень — ничего общего.
Входит Р а я с чайником.
Р а я. Чай готов.
Входит В а л я.
В а л я. Чего — чай? (Вынимает пол-литра, ставит на стол.) Да! Явился котище-то. Через четверть часа — как штык. Кашу — в момент, и спать. Уморился. Вот сукин сын!
Р а я (Косте). Как вы договорились?
К о с т я (старушке). Сделаем так. Вы ответите сыну. А когда получите что-нибудь новое — звоните.
С т а р у ш к а (вздохнув). Сегодня же напишу ему письмо. И начну так: «Дорогой мой сыночек Илюша! Поздравляю тебя — твоя мать сумасшедшая. Если ты не шутишь, так я согласна…»
С т а р у ш к а стирает. Входит В а л я.
В а л я. Вечная история. Опять стираешь?
С т а р у ш к а. Раз пачкается, надо стирать.
В а л я. Господи! Кто на тебя смотрит?
С т а р у ш к а. Ты, например.
В а л я. Мне-то как раз плевать.
С т а р у ш к а. Сама на себя смотрю.
В а л я. Разве что. В твоем возрасте надо, чтобы на тебя стирали.
С т а р у ш к а. Ты же знаешь, я большие вещи отдаю. А маленькие — это физкультура.
В а л я. Ты и на кладбище сама себя понесешь — физкультура. Что сын-то пишет?
С т а р у ш к а. Пока ничего нового.
В а л я. Я Америку себе очень представляю. Видела в театре одну постановочку. Показали, как они там под музыку шкандыбачат. И потом, иностранец у меня есть. Каждый день ему массаж делаю. Шестьдесят лет, а молодые девки звонят. А он (изображает) — «Некогда». А все равно. Если сын пробьет это дело, поезжай.
С т а р у ш к а. Ты же была против.
В а л я. А шут его знает, как лучше. Да смотреть на тебя — глаза болят. Но уж коли ехать, так насовсем.
С т а р у ш к а. Ты с ума сошла! Тут же родина.
В а л я. Ты же родом из Одессы.
С т а р у ш к а. Какая разница? Родина — это родина.
В а л я. А что тебе-то от родины отломилось?
С т а р у ш к а. Как — что? Я тут пятьдесят два года была акушеркой. Целый город родила.
В а л я. То — ты. А тебе — что? Муж в могиле. Старший сын — в могиле. Шестьдесят три рубля пенсии и… восемьдесят лет, а самой стирать приходится. Умрешь — никто и не заметит.
С т а р у ш к а. Ты заметишь, Раечка заметит.
В а л я. Только и заметим — комната освободится. Как бы кого не впихнули. Сын-то хорошо там живет?
С т а р у ш к а. Пишет — виллу на океане на лето снимает. Дачу то есть. Две машины.
В а л я. Обалдеть. И ты еще сомневаешься? Вот что значит — ты массажа не делала.
С т а р у ш к а. Ну и ну! А почему ты сегодня не работаешь?
В а л я. Выходной себе устроила. Кишки болят. Ничего, авось мои бабы за день не растолстеют. Жрут в три горла, а массажистка им пузо сгони. (Отталкивает старушку.) Да пусти ты, глядеть противно. Стирка называется… (Стирает вместо старушки.)
С т а р у ш к а. Говорят, от массажа массажистка худеет.
В а л я. Точно. Рецепт им дай. Не надо жрать после обеда — вот и весь рецепт. Пьют много, сладенькое любят и сметану — ложками. Разве это размассируешь? Наберу денег, куплю себе квартиру. Однокомнатную. Развешаю повсюду окантовочки, детские головки, мордочки. На кухне собачек фарфоровых расставлю. У меня их семнадцать штук. И заживу в свое удовольствие.
С т а р у ш к а. А не скучно будет одной?
В а л я. Господи! А кто не один? Все друг друга игнорируют. Жить надо в свое удовольствие. Ничего. Я хоть полакомилась. Мужиков каждые пять лет меняла. Никого не жалко.
С т а р у ш к а. Пообедаешь со мной?
В а л я. Что я, дура — обедать? Я вообще не обедаю. Яблоки, апельсины — это да. Витамины. Ни в чем себе не отказываю.
С т а р у ш к а. Ну, а чаю выпьешь?
В а л я. Вода. Кофе потом выпью. От него тонус. Я зачем зашла-то? В магазин иду. Не надо ли чего?
С т а р у ш к а. Спасибо, Валечка. Полбуханки бородинского и кило сахара. Песок. Сейчас я дам деньги.
В а л я. Ладно. Принесу — рассчитаемся.
С т а р у ш к а. Фокусы. (Дает деньги.) Тут рубль пять, без сдачи.
В а л я (взяв фотографию со стола, рассматривает). Ишь, гладкий. Все не наглядишься?
С т а р у ш к а. Ты знаешь, Валя, чем больше я смотрю, тем больше его узнаю. Он почти не изменился. Нет, конечно, лысины не было. Но когда он был совсем маленьким, можешь себе представить, — была. Так что копия.
В а л я. Неужели полетишь? В такую даль.
С т а р у ш к а. Это ты намекаешь, дескать, не долечу, помру. А если не полечу? Не помру? Раньше, позже.
В а л я. Хлопот уж больно. И вообще.
С т а р у ш к а. Какие могут быть расчеты? Я же мать. Нашлось мое дитя, а я буду рассчитывать — больше, меньше я проживу. А может быть, я его увижу и умру от счастья? Да я бы пешком… Вот он появился, и мне уже надо знать: как он одет, что ест? Посмотрим, что еще за жену он себе выбрал.
В а л я (кивая на фото). Видная.
С т а р у ш к а (вздохнув). Женщина должна быть доброй.
В а л я. Старая песня. А мужчина?
С т а р у ш к а. Мужчиной я еще не была.
В а л я. Ладно. Я уже свое отжила.
С т а р у ш к а (пристально посмотрев на Валю). Ты очень симпатичная женщина, Валя. В своем роде даже красавица. Но в каждом возрасте — свои радости.
В а л я. Ты скажешь… Значит, полбуханки черного и сахар?
С т а р у ш к а. Бородинского. И песок.
В комнате двое — Р а я и К о с т я.
Р а я. Можешь плясать. Достала тебе наконец старинный путеводитель по Ялте. (Дает.)
К о с т я. Великолепно! Нет, это просто превосходно! Это я дам своим гидам. Пусть поиграют на контрастах.
Р а я. А иностранцам про контрасты интересно?
К о с т я. Некоторым все интересно. А другим… Знаешь, что тут на днях один англичанин спросил моего гида? Курьез, конечно. Почему совсем не видно беременных?
Р а я. Чушь какая! И что гид ответил?
К о с т я. Тоже глупость. Будто у нас беременные вышли из моды.
Р а я. Каков вопрос, таков ответ. Англичанин не обиделся?
К о с т я. Представь, нет. Говорят, захохотал. Но отвечать надо по существу.
Р а я. Юмор — тоже по существу.
Пауза.
К о с т я. Раюша, а ведь я уезжаю.
Р а я. Ты так говоришь, будто на Северный полюс.
К о с т я. Скорей — к экватору. Москва — Ташкент — Бухара — Самарканд — Москва. Инспекционная поездка. На целый месяц!
Р а я. Ты так говоришь, будто на год.
К о с т я. Месяц без тебя — это…
Р а я. Вечность. Понимаю. Ты что-нибудь сделал для старушки?
К о с т я. А что тут можно сделать? Придет официальный запрос, будем действовать. Хотя, по совести говоря, я считаю всю эту затею нелепой.
Р а я. Мало ли. Вот я, например, считаю нелепым, что ты меня встречаешь и провожаешь. Но ты…
К о с т я. Неужели для тебя совсем неважно, что я…
Р а я (перебивая). Ох, Костя. Опять.
К о с т я. Хорошо. Не буду. Но пойми, теперь, когда я получил квартиру… Я занимаю определенное положение… Со мной считаются… Ты ведь одна, я же знаю. А я тоже… с тех пор… все время один.
Р а я. Сто раз тебе говорила — женись.
К о с т я. Зачем же? Ведь ты — моя жена.
Р а я. Бывшая.
К о с т я. Ты должна вернуться. А я буду считать, словно ничего и не было. Ты должна…
Р а я. Я ничего не должна.
К о с т я. Извини, я неудачно выразился. Я все продумал. Буду считать, что я просто проспал все это время. Как бы провал в памяти… Я тебя никогда не упрекну, если ты этого боишься.
Р а я (с досадой). Я ничего не боюсь!
К о с т я. Но раз он тебя оставил…
Р а я. Откуда ты взял? Никто меня…
К о с т я. Хорошо. Вы разлюбили друг друга. Тем лучше. Я, когда узнал об этом, был счастлив!
Р а я. Пойми, после того что было, мы с тобой не можем любить друг друга.
К о с т я. Почему? Раз я могу, значит, и ты сможешь. Да, да. Ты сама не понимаешь, что с тобой было. А я знаю. Ты думаешь — любовь? Болезнь! Ну — тиф, затмение, бред, психоз, помешательство, что хочешь! Налетело, закрутило и — разбросало! Только так… Иначе бы вы не расстались. Цеплялись бы! Ты поверь мне! Я же чувствую, знаю… Любовь — это прочное… Это — когда человек не может… Один без другого… Ну вот как я, например. Понимаешь? Не могу. И все. И у тебя ко мне где-то там так же… Ты просто не отдаешь себе в этом отчета.
Р а я. Может быть. Не знаю. Но…
К о с т я (перебивая). Нет, нет! Ты сейчас ничего не говори. Хорошо? Пусть пройдет время. Я не тороплю. Я просто хочу заботиться о тебе. Я же вижу, как ты трудно живешь.
Р а я. Да ты, никак, купить меня хочешь?
К о с т я. Ах, слова это, понимаешь, всего лишь слова! Мне просто жаль, что проходят твои лучшие годы. Годы, когда я могу сделать ради тебя все, что ты пожелаешь.
Р а я. Помоги старушке. Это и будет — ради меня.
К о с т я. Хорошо. Я только хочу, чтобы все — как от нуля.
Р а я. Если бы это было возможно.
На авансцене появляется К о с т я. Он подходит к телефону, звонит. К телефону в прихожей подходит В а л я.
В а л я. Да?
К о с т я. Здравствуйте, Валечка.
В а л я. А Райки нет дома.
К о с т я. Мне, представьте, Зинаиду Григорьевну.
В а л я. Ишь ты. Так и быть. (Кричит.) К телефону! (В трубку.) Топает твоя Зин Григорьна.
Входит с т а р у ш к а.
С т а р у ш к а. Кто это?
В а л я. А вот разберись. (Передает трубку и уходит.)
С т а р у ш к а. Я вас слушаю.
К о с т я. Здравствуйте, Зинаида Григорьевна.
С т а р у ш к а. Здравствуйте, дорогая. А кто это?
К о с т я. Это я, Костя.
С т а р у ш к а. Ох, простите, милый. А мне показалось — женский голос. Вот такой у меня теперь слух. В певчие не гожусь.
К о с т я. Это я виноват. Неожиданно фальцетом.
С т а р у ш к а. Фокусы.
К о с т я. Я позвонил потому, что завтра уезжаю. Нет ли каких новостей? Не нужно ли чего?
С т а р у ш к а. Спасибо, дорогой. Получила письмо от Илюши. Он пишет, что послал вызов. И просит тут поторопить. А куда мне идти? В милицию?
К о с т я. Не лишнее. И знаете что? Я вернусь и нажму тут кое-какие кнопки.
С т а р у ш к а. Дай вам бог здоровья. А куда вы уезжаете?
К о с т я. Да вот, как говорят, приходится в одну из капстран. Короче — в Париж. Вы не знаете, где Раюша?
С т а р у ш к а. А в библиотеке ее нет?
К о с т я. Я звонил. Никто не отвечает.
С т а р у ш к а. Если нужно что передать — пожалуйста.
К о с т я. Нет, ничего. Просто скажите, интересовался вашими делами. Значит, приезжаю — звоню.
С т а р у ш к а. Счастливого пути, дорогой.
Оба кладут трубки. Костя уходит. Старушка проходит к себе в комнату. Садится к столу и ест.
Стук в дверь.
Входит Р а я с газетой в руке.
Р а я (кладет на стол газету). Ваша «Комсомолка».
С т а р у ш к а. Спасибо, дорогая. Где вы пропадали?
Р а я. В библиотеке.
С т а р у ш к а. В библиотеке? Ну-ну. Что вы там стоите как свидетель? За те же деньги можете сесть.
Р а я (садясь). Хотела по дороге в магазин заскочить, да не зашла. Устала.
С т а р у ш к а. Что вы там, в библиотеке, воду носили?
Р а я. Так вам всё и скажи.
С т а р у ш к а. А у меня сегодня целый день звонки. Что вы скажете насчет икры из синеньких? Из баклажан.
Р а я. Если вы будете суетиться, я уйду.
С т а р у ш к а. Уже все готово. Вы ешьте, а я буду рассказывать. Сначала — Антонина. Из квартиры напротив. Пришла и плачет. Что случилось, спрашивается? Ее дочка, Люся, которая работает на скорняжной фабрике, стала приходить домой поздно. Гуляет с молодым человеком. Мать ее ругает. И ко мне — что делать, Зинаида Григорьевна? Вы женщина немолодая, все знаете. Ну, говорю, Тоня, что я все знаю, это вы преувеличиваете. А что немолодая — преуменьшаете. Но действительно кое-что знаю. Например, в ее возрасте вы тоже, уверена, ночью гуляли. Я, например, и гуляла, и даже замуж постепенно вышла. И двух сыновей родила. Ничего страшного. Я бы на вашем месте плакала, если бы за ней никто не ухаживал. Хотя не всякий мужчина — сахар.
Р а я. Утешительно.
С т а р у ш к а. А я не поп. Но я все-таки не удержалась, дала совет. Не о том, говорю, беспокойтесь. Гулянки — это пустяки. А вот у девочки дивный голос. Учиться петь надо. Это не упустите.
Р а я. Необязательно всем учиться. У нашей Вали тоже голос.
С т а р у ш к а. При чем тут? У Валечки, конечно, есть голос, но у себя дома. А Люсю надо показать специалисту. Уже показывали, говорят. Приезжал к ним на вечер певец из оперы. Послушал, ахнул — и на склад с директором за каракульчой. Жене на шубу. С тех пор Люся даже и петь не хочет. Хватит, говорит, с меня той каракульчи.
Р а я. Ого! Какая ранимая.
С т а р у ш к а. А как же? Раз талант — обязательно. Но я Люсе сказала: «Ты должна уметь не только страдать, но и долбить в одну точку. Если у тебя, слава богу, дело пойдет на лад, так еще столько будет ударов, что не сосчитаешь. Подумаешь, каракульча! Иди в консерваторию и добивайся, чтобы тебя послушали. Выгонят в дверь — влезай в окно!» Но что вы скажете по поводу этого идиота?
Р а я. Какого идиота?
С т а р у ш к а. Девушка поет неземным голосом, а он — на склад за каракульчой! Ну, не дано человеку богом! (Стучит себя по лбу.) Табуретка.
Пауза.
Как икра?
Р а я. Можно еще?
С т а р у ш к а. Ни за что. (Накладывает.) В библиотеке, значит, вы были. Ну-ну. А тут как раз звонил Костя. Интересовался, не надо ли помочь. Завтра уезжает.
Р а я. Ах, вот как.
С т а р у ш к а. Вы даже не спрашиваете куда?
Р а я. Да бог с ним.
С т а р у ш к а. Он вам звонил в библиотеку, и никто не отвечал. Хотел, наверное, попрощаться.
Р а я. А у нас телефон испорчен. На днях что-то в нем усовершенствовали. О господи! Руки-ноги таким работникам надо поломать!
С т а р у ш к а. Да что с вами сегодня, Раечка?
Р а я. Принесли мне на работу записку. Знаете, от кого?
С т а р у ш к а. Даже не догадываюсь.
Р а я. Я уже третье письмо от него рву.
С т а р у ш к а. Я вас понимаю.
Р а я. Вот он меня и поджидал у библиотеки. Понимаете? Я из-за него ушла от Кости, а он… Туда, сюда… Ну, и окончательно я ему сказала — нет.
С т а р у ш к а. Не жалейте, Раечка. Он неверный человек. А Костя…
Р а я. Что — Костя?
С т а р у ш к а. Оставил вам комнату. И до сих пор предан.
Р а я. Ах, Зинаида Григорьевна! Ну почему, почему у меня все так получается?
С т а р у ш к а. Это бывает. Без почему.
Пауза.
Р а я. Как же все-таки быть с Костей?
С т а р у ш к а. Вы думаете, если человеку восемьдесят лет, так он уже все знает? Ошибаетесь. Но одно я знаю. Если на человека глядеть с надеждой, так он может кое-что оправдать.
За столом — с л у ж а щ и й средних лет. Он в штатском. Входит с т а р у ш к а.
С л у ж а щ и й. Слушаю вас, гражданка.
С т а р у ш к а. Скажите, пожалуйста, если, например, сын приглашает меня приехать к нему, то как быть?
С л у ж а щ и й. Езжайте на здоровье.
С т а р у ш к а. Я имею в виду — за границу.
С л у ж а щ и й. И за границу не проблема. Венгрия, Болгария? Гэдеэр?
С т а р у ш к а. При чем тут? В Америку.
С л у ж а щ и й (после паузы). Как?
С т а р у ш к а. Что значит — как? В Нью-Йорк.
С л у ж а щ и й. Ясно. В Сэшэа, значит? Ну и что?
С т а р у ш к а. Это я вас спрашиваю — ну и что?
С л у ж а щ и й. А по какой, собственно, причине? Так сказать, поездка?
С т а р у ш к а. Здравствуйте. Я же сказала — с сыном повидаться. Пятьдесят лет не виделись.
С л у ж а щ и й. Что ж, милости просим. Пусть приезжает.
С т а р у ш к а. Он не может. Занят. И потом, у него семья. Жена, дети, внуки. Нельзя же их всех захватить сюда.
С л у ж а щ и й. Значит, отпадает.
С т а р у ш к а. А я разве не могу к ним полететь? Сейчас летают: Москва — Нью-Йорк без пересадки.
С л у ж а щ и й. А если без шуток, гражданка?
С т а р у ш к а. Какие шутки в моем возрасте?
С л у ж а щ и й. Вот именно.
С т а р у ш к а. Да вы прочтите, что мне сын пишет. (Протягивает письмо.)
С л у ж а щ и й. И читать не буду. Письмо сына не документ.
С т а р у ш к а. А что документ?
С л у ж а щ и й. Запрос из посольства. Будет запрос — другое дело.
С т а р у ш к а (протягивая бумаги). А это как раз запрос.
С л у ж а щ и й (не беря бумаги). Вы что же, там были, гражданка?
С т а р у ш к а. Зачем я там буду быть? По почте прислали.
С л у ж а щ и й. Ну и что?
С т а р у ш к а. Это уже я вас теперь спрашиваю — ну и что? Теперь вы говорите.
С л у ж а щ и й. Значит, хотите ехать?
С т а р у ш к а. Очень.
С л у ж а щ и й. А на Луну вы не хотите?
С т а р у ш к а. Если бы у меня был сын на Луне — да! А почему вы со мной так разговариваете? Вы мне во внуки годитесь.
С л у ж а щ и й. Как сказать. Обойдусь. Что положено — имеется. Выше головы.
С т а р у ш к а. Вам можно только позавидовать.
С л у ж а щ и й. Это как понимать?
С т а р у ш к а. А вот мне как раз внуков не хватает.
С л у ж а щ и й (подумав). Будем считать, неудачно выразился, бабуся. Ну, что там у вас за бумаги? (Берет, смотрит.) А с этими бумагами не к нам. В ОВИР. Есть такая организация. Вот вам адрес (пишет) и, по буквам, что каждая означает. Внуки — это, конечно, понять можно. (Отдает листок.) Будьте здоровы.
С т а р у ш к а сидит в кресле и читает. Листает. Стук в дверь.
С т а р у ш к а. Конечно.
Входит В а л я.
В а л я. Что читаешь-то?
С т а р у ш к а. Стихи. А ты что так плохо выглядишь? Больна?
В а л я. Ни грамма не спала. Стихи… Тьфу!
С т а р у ш к а. Почему — тьфу! Прекрасные стихи. Маяковский.
В а л я. Собрание сочинений! В жизни все поперек. А в книгах вдоль. Ну кто, кто о моей невестке-стерве напишет? Это же надо — вырастила сына, вот этими пальцами ему квартиру построила — была хороша. А как переехали, сразу я им рылом не вышла. Она, видишь, инженер. Интеллигентная. А ногами топает! Как слон. Да каких я только не массирую, господи! Из академии есть — люстры, хрусталя, — и те со мной как свои. Теперь Толик родился. И опять я им хороша стала. То им дай да это одолжи. А как подрос, опять не допускают. Велосипед купить трехколесный — это бабка. А в зоосад с бабкой Толика пустить — некультурная. Не сумею ребенку зверей, видишь, объяснить. Это она так Мишке, сыночку моему, тряпке половой, голову задуривает. А он верит. Ну за что она меня ненавидит, а?
С т а р у ш к а. Валя, так ведь ты же всегда была против нее, верно?
В а л я. А потому что — фальшивая. Когда она Мишку охмуряла — с шестого этажа за ним на улицу бегала: носовой платочек забыл! Рюмку подымала — за счастье встречи да за мать, что родила такое золото. Это когда золото думало: жениться, нет? А как зарегистрировались — то ей не так сказал да этот подарок дешев. Все он выслуживаться, заискивать должен перед нею. Вот как дело повернула! Не любит она его. А он, дурак, не понимает.
С т а р у ш к а. Ну-ну. Но за все это время ты ей хоть одно ласковое слово сказала?
В а л я. А из-за чего сегодня скандал вышел? Пришла я к ним. Принесла Толику апельсины. Это как? Не ласковое слово!
С т а р у ш к а. Апельсины это апельсины.
В а л я. Ладно. Даю Толику апельсин. А она (скривившись): «Потом. А то обедать не будет». Видала, как игнорирует?
С т а р у ш к а. Не вижу еще ничего плохого.
В а л я. А ты в книжечки не смотри. Ты в жизнь смотри! Что, я хуже ее в ребенке понимаю, что ли?
С т а р у ш к а. Но она ему мать. Пойми, Валя.
В а л я. А я бабка!.. Ладно. Шут с тобой, думаю. Начинаю апельсин ножом чистить. А она мимо шастает — взад-вперед, взад-вперед!.. Контролирует, значит, чтобы я Толику апельсин до обеда не скормила. Тогда я что? Я ножом ка-ак махну, а она — к сыну. Из мухи слона. Будто я ее порезать грозилась. Как представила, а? Ну и тот, конечно, прискакал, губы трясутся… Тьфу! Я им и высказала. И все апельсины — в мусоропровод! Понятно!
С т а р у ш к а. Тут как раз понимать — особой головы не требуется. Скажи, а ты угостить ее апельсином до Толика не попробовала? Не пришло тебе в голову?
В а л я (оторопев). Это морду-то?
С т а р у ш к а. Ну и ну! Жену твоего сына.
В а л я (яростно). Шиш она теперь от меня получит! И вообще!.. Никому ничего!.. Вот я как теперь жить буду. Имеешь что возразить?
С т а р у ш к а. Имею что промолчать.
В а л я. Ты свои-то дела двигай. Что же они там, в посольстве, не чешутся?
С т а р у ш к а. Как раз вчера пришла бумага. Я посмотрела на свет — все с водяными знаками. Печати, подписи. И все из-за меня одной. Даже неловко. Такая молодая — и уже знаменитость. И, как назло, Костя в отъезде.
В а л я. А чего — Костя? Хочешь, я пойду с тобой? Уж я им там мозги вправлю!
С т а р у ш к а. Спасибо, Валя, не надо. Я, пожалуй, пойду сама. Надо же и мне научиться с ними разговаривать.
Около телефона стоит с т а р у ш к а. Набирает номер. На авансцене к телефону подходит К о с т я.
К о с т я. Алло… Слушаю…
С т а р у ш к а. Костя, это вы?
К о с т я. Здравствуйте, Зинаида Григорьевна. А я как раз собирался вам сегодня звонить. Но закрутился, знаете ли, с делами. Что нового?
С т а р у ш к а. В том-то и дело, что ничего. Я уж всюду была несколько раз, но ничего не двигается.
К о с т я. Может быть, подождем еще немного?
С т а р у ш к а. Хорошо. То есть ничего хорошего. Извините, Костенька, что побеспокоила.
К о с т я. Да пустяки.
С т а р у ш к а. Я же знаю, вы занятой человек. Это Раечка сказала, чтобы я вам позвонила.
К о с т я. Значит, она уже из колхоза приехала?
С т а р у ш к а. Вчера поздно вечером. Отвезла массу книг. Ей там были очень рады.
К о с т я. Можно ее к телефону?
С т а р у ш к а. Сейчас разбужу.
К о с т я. Тогда не надо. Я позвоню позже.
С т а р у ш к а. Ничего страшного. (Отходит к двери Раи и стучит.) Раечка. К телефону.
Выходит Р а я в халате.
Р а я. Еле встала. Спасибо. Кто это?
С т а р у ш к а. Ну, кто это может быть?
Р а я (с гримасой). Ой!
С т а р у ш к а. Только — без «ой»! И не ссорьтесь, пожалуйста. (Уходит.)
Р а я (взяв трубку). Да?
К о с т я. Раюша! А я звоню, звоню тебе на работу! Никак не мог дождаться.
Р а я. Почему на работу?
К о с т я. Не хотел беспокоить старушку.
Р а я. Внимательный. Тогда не поможешь ли ты ей, раз ты такой внимательный?
К о с т я. А что я, собственно, сейчас могу сделать?
Р а я. Она без тебя ходила в милицию.
К о с т я. И совершенно напрасно.
Р а я. Ходила в посольство.
К о с т я. Ты же знаешь, что я был в отъезде!
Р а я. Но сейчас ты здесь. А у нее что-то с посольством застопорилось.
К о с т я. Сделаем так. У меня есть один знакомый. Большой человек. Насколько я понимаю, ему это дело — раз плюнуть. Я могу ему позвонить. Через некоторое время.
Р а я. Почему не сейчас?.. У него что — слюна кончилась?
К о с т я. Ах, Раюша, Раюша… Он позавчера уехал в отпуск. На полтора месяца. Если бы старушка позвонила мне буквально три дня назад…
Р а я. Помнится, ты обещал интересоваться сам.
К о с т я. Вот это — виноват. Завертелся. Сразу, по приезде, уйма дел.
Р а я. Какой же выход?
К о с т я. Всего лишь подождать.
Р а я (тихо, приложив руку к трубке). Неужели ты не понимаешь, что ей восемьдесят лет? И она уже пятьдесят лет ждала этой встречи с сыном!
К о с т я. Ну, Раюша, зачем же так сгущать краски? Ждала пятьдесят лет, подождет еще полтора месяца.
Р а я (после паузы). А ты знаешь, какой еще есть выход?
К о с т я. Понятия не имею.
Р а я. А такой, что придется тебе самому, мой милый Костенька, пойти с нею в посольство и выяснить, в чем там загвоздка.
Пауза.
К о с т я. Не хотелось бы.
Р а я. Почему?
Костя молчит.
Разъясни.
Пауза.
К о с т я. Алло?!
Р а я. Я слушаю.
К о с т я. Ну, Раюша!..
Пауза.
Р а я. Значит, договорились, Костенька. Ничего не поделаешь. Ты пойдешь со старушкой и все сам выяснишь. Только прошу тебя, не откладывай. (Кладет трубку.)
Костя взмахивает трубкой, точно хочет бросить ее, но кладет на место обычным образом.
На сцене за столом — м о л о д а я ж е н щ и н а — работник американского посольства. К ней подходит К о с т я.
К о с т я. Я по поводу въездной визы для госпожи Глушковой Зинаиды Григорьевны.
Ж е н щ и н а. Простите, это в связи?..
К о с т я. …с приглашением от ее сына из Нью-Йорка.
Ж е н щ и н а. Да, да. А, простите, с кем я разговариваю? Вы родственник госпожи Глушковой?
К о с т я. Не совсем. Но по ее просьбе… Она очень пожилая женщина. И ей трудно все время самой… А это цело тянется уже довольно давно.
Ж е н щ и н а. Да, да. Я очень сожалею.
К о с т я. Желательно было бы ускорить ее дело.
Ж е н щ и н а. Простите?
К о с т я. Я говорю, что пришел выяснить, что надо сделать, чтобы все ускорить?
Ж е н щ и н а (взглянув в папку). Но мы как раз и приглашали госпожу Глушкову. Однако прошлый раз она не пришла, а прислала письменный ответ, и это, к сожалению, нас не вполне устраивает.
К о с т я. Видите ли, ей восемьдесят лет. Ей трудно ходить и ждать. Кроме того, она не понимает по-английски.
Ж е н щ и н а. Да, да, это так. Но есть неизбежные формальности.
К о с т я. Вот поэтому я и пришел.
Ж е н щ и н а. К сожалению, все-таки необходимо личное присутствие госпожи Глушковой. Так что, если вы располагаете временем, мы будем вас просить посетить нас в следующий раз вместе.
К о с т я. А зачем — в следующий раз? Госпожа Глушкова пришла со мной сегодня. Я могу ее позвать.
Ж е н щ и н а (улыбаясь). Это приятный сюрприз. Тогда мы все сможем решить сейчас же, немедленно. По-деловому, по-американски. Без всякой, как это у вас принято говорить, волокиты.
Костя выходит и возвращается со с т а р у ш к о й.
С т а р у ш к а. Здравствуйте.
Ж е н щ и н а. Я очень рада вас видеть. Разрешите предложить вам стул. (Ставит перед старушкой стул.) Садитесь, пожалуйста.
К о с т я. Просит вас сесть.
С т а р у ш к а. Н-ну. Значит, песня долгая. Что ей еще от меня надо?
К о с т я. Госпожа Глушкова спрашивает, чем она может быть вам сегодня полезна?
Ж е н щ и н а. Сущие пустяки. (К старушке.) Как вы поживаете?
К о с т я (переводит). Интересуется, как вы поживаете?
С т а р у ш к а. Ей бы мои болячки.
К о с т я (вежливо улыбаясь, женщине). Превосходно. И вам желает того же.
Ж е н щ и н а. Я очень благодарю госпожу Глушкову за добрые пожелания. Удивительная погода в Москве, не правда ли?
С т а р у ш к а. Что она говорит, переведите, Костя.
К о с т я. Погода ее удивляет. Интересуется, как вы на этот счет?
С т а р у ш к а. О погоде мы с ней поговорим на том свете. Зачем я ей понадобилась?
К о с т я. Госпожа Глушкова желала бы сразу уточнить цель сегодняшнего приглашения.
Ж е н щ и н а. Прошу прощения, я и не предполагала, что госпожа Глушкова в ее возрасте такая деловая женщина.
К о с т я. Тем не менее.
С т а р у ш к а. О чем она говорит, Костя?
К о с т я. Еще не говорит.
Ж е н щ и н а. Госпожа Глушкова что-то спросила?
К о с т я. Она согласилась с вами относительно погоды.
Ж е н щ и н а. Очень любезно с ее стороны. (Приветливо улыбается.)
К о с т я. Итак?
Ж е н щ и н а. Сущие пустяки. Мы хотим уточнить дату и место рождения.
К о с т я. В бумагах, по-моему, все сказано.
Ж е н щ и н а. Это так. Но, к сожалению, необходимо подтверждение.
К о с т я. А именно?
Ж е н щ и н а. Нужна метрика. Не только паспортные сведения, но и подлинная метрика.
С т а р у ш к а. Что она говорит?
К о с т я. Нужна метрика.
С т а р у ш к а. Откуда я ее возьму?
К о с т я. А где ваша метрика?
С т а р у ш к а. А где все, что я потеряла в войну? Где все, что мы потеряли? У меня, конечно, была метрика, но во время бомбежки все пропало. Больше пропало, чем метрика. Переведите ей это.
К о с т я (женщине). Госпожа Глушкова говорит, что во время войны потеряла метрику.
Ж е н щ и н а. Это очень досадно. Метрика — весьма важный документ. Следовало ее беречь пуще всего.
С т а р у ш к а. Что там еще?
К о с т я. Она говорит, что во время войны надо было пуще всего беречь метрику.
С т а р у ш к а. Вы скажите ей, Костя, что если бы мы все во время войны больше всего берегли наши метрики, то в Америке был бы Гитлер, а у нее вместо метрики собачий номер. Переведите это.
К о с т я. Госпожа Глушкова говорит, что во время войны наши люди не берегли даже свои жизни. Зато сберегли весь мир.
Ж е н щ и н а. Госпожа Глушкова очень права. Это почти так. Мы, американцы, скорбим о потерях и ваших, и наших. Но у нас тоже была война.
К о с т я. Она говорит, что у них тоже была война.
С т а р у ш к а. У них — тоже. А у нас — война. У нас земля горела! Костя, скажите ей, что у нас земля горела! А она — метрика!..
К о с т я. Ей не надо этого переводить, Зинаида Григорьевна. Она все это знает.
С т а р у ш к а. Понимаю. Ну, так переведите ей, что я еду не в Америку. Я еду к своему сыну. И поеду. Чем можно заменить метрику?
К о с т я. Чем можно заменить метрику?
Ж е н щ и н а. К сожалению — только метрикой. Очевидно, придется ее восстановить. Это пустяки. У нас тоже встречаются рассеянные люди, которые что-нибудь теряют. Где их нет, не так ли? Надо только обратиться в ту организацию, которая зарегистрировала акт рождения госпожи Глушковой, и вам, без сомнения, пришлют дубликат метрики взамен утраченной. Даже по почте.
К о с т я. Она советует вам получить дубликат метрики с места рождения и не сомневается, что это можно сделать даже по почте.
С т а р у ш к а. Правильно. Она только забыла, что я родилась семьсот лет назад. И уже давно умер тот человек, который меня записал, и то место немцы сровняли с землей, и вообще это чудо, что я сама еще живу на свете. Переведите ей все это, мой добрый Костя! А еще лучше — ничего не переводите. Потому что — как ей не стыдно, молодой женщине, говорить все это мне, старухе. Но зато переведите ей, что она может не улыбаться. Если все упирается в метрику, то я уверена, что она у меня будет.
К о с т я. Госпожа Глушкова благодарит вас за совет и выражает уверенность, что наши люди дадут ей метрику.
Ж е н щ и н а (улыбаясь). Это превосходно. Тогда не будет никаких препятствий.
С т а р у ш к а. Если это все, так идемте, Костя. Я уже хочу на свежий воздух.
Ж е н щ и н а. У госпожи Глушковой есть какие-то вопросы?
К о с т я. Нет. Это немного о том, о чем мы начали сегодня разговор. О погоде.
Ж е н щ и н а. Да, климат своеобразный. Прошу передать госпоже Глушковой пожелания успехов.
К о с т я. Желает вам успехов.
С т а р у ш к а. Ну-ну.
Ж е н щ и н а. Что говорит госпожа Глушкова?
К о с т я. Благодарит за пожелания.
Обмен поклонами. Женщина уходит. Костя и старушка выходят на авансцену.
С т а р у ш к а. Новое дело. Теперь как быть с метрикой?
К о с т я. Метрику мы восстановим. Вы действуйте сами и дайте мне копии ваших бумаг. А я подтолкну по своим каналам. Для ускорения дела.
С т а р у ш к а. Спасибо, Костенька. Хотя, как говорится, лучше маленький подарок, чем большое спасибо.
Большой стол с телефонами разных цветов. За столом н а ч а л ь н и к — мужчина средних лет в штатском. Он пьет чай и просматривает бумаги.
Входит с т а р у ш к а с бумагами в руках.
С т а р у ш к а. Дорогой товарищ начальник! Ваша секретарша ни в чем не виновата. Она меня действительно не пускала. Это все я. Спросила, кто тут у вас самый главный, и нахально вошла. Вы меня извините, я знаю, что вы человек очень занятой. Но когда вам будет, дай вам бог здоровья, тоже восемьдесят, вы поймете, что у меня также не ахти как много времени.
Н а ч а л ь н и к (улыбнувшись). Хотя мне и меньше восьмидесяти, но кое-что соображаю. Садитесь и рассказывайте.
С т а р у ш к а (отдавая ему бумаги). А тут все есть. (Пока начальник просматривает бумаги, тихо говорит.) Все… И про сына… И когда он уехал… Про приглашение… Про метрику… Про все мои мучения… В общем, все…
Н а ч а л ь н и к (отложив бумаги). Значит, вы все взвесили и твердо решили — ехать. Так?
С т а р у ш к а. А если бы у вас был сын почти шестидесяти лет, а вам было бы восемьдесят и вы были бы мамой, вы не хотели бы повидать сына? И внуков? И правнуков?
Н а ч а л ь н и к. Даже если бы папой, и то хотел бы. А возвращаться вы хотите?
С т а р у ш к а. Здравствуйте. Вопросик называется. А вы бы не хотели вернуться, даже если бы вы были прадедушкой? Посмотрю на всех и — гуд бай! (С улыбкой.) Я уже выучилась.
Н а ч а л ь н и к. Понятно. Одно неясно. Все-таки, скажем прямо, возраст ваш (смотрит на бумаги), хоть и не полагается даме говорить об ее возрасте…
С т а р у ш к а. Перестаньте. Какая я дама?
Н а ч а л ь н и к. Нет, почему же… Вам никак больше семидесяти пяти не дашь.
С т а р у ш к а. Фу! Перестаньте меня сбивать с толку. Все восемьдесят — это уже по паспорту. А на самом деле… Вы же знаете, что такое женский паспорт? Короче, еще небольшой гак у меня имеется. Но это между нами. Этого никто не должен знать.
Н а ч а л ь н и к. Все. Мне повторять дважды не надо. Итак, возраст ваш как ни кидай, но вполне почтенный. Поездка туда, поездка обратно — все это, даже для молодого человека, нагрузка существенная. То, что вы решаетесь на нее, делает честь вашему материнскому чувству. А вот как же ваш сын? Неужели он не боится вас перегрузить? Слетал бы сам?
С т а р у ш к а. А внуки, правнуки? Захватить с собой всю эту ораву? И потом, он хочет, чтобы я пожила у них. И еще у них, как он пишет, бизнес. А бизнес — это такое дело, которое нельзя выпускать из рук ни на секунду.
Н а ч а л ь н и к. Понимаем. Ну что же, добре. Желание ваше законное. И мы вам пойдем навстречу. Тем более, вы человек одинокий, и родственников у вас тут нету. Конечно, каждому охота своих внучат понянчить.
С т а р у ш к а. Почему одинокий? У меня тут есть люди. Как родные. Но, как говорится, кровь не вода.
Н а ч а л ь н и к. Правильно. Кровь не вода. Это точно. Значит, будем налаживать вам заново метрику. Это в наших силах. (Доверительно нагнувшись.) Ну, и какой год проставим, между нами, девушками, говоря?
С т а р у ш к а (засмеявшись, хлопает его по руке). Слушайте, вы мне положительно нравитесь. Вашей жене с вами, наверное, хлопот хватает… Что значит — какой год? Как в паспорте, разумеется.
Н а ч а л ь н и к. Значит, гак — долой?
С т а р у ш к а. Мне не жалко, а вам жалко?
Н а ч а л ь н и к. Нет, пожалуйста. Может, еще годик скинем? Все-таки семьдесят девять — это как-то звучит.
С т а р у ш к а. Нет. Вот уже что нет, то нет. Надо знать меру. Иначе это уже будет просто нахальство с моей стороны. Хватит и того, что я к вам ворвалась.
Н а ч а л ь н и к. Добре. (Делая на ее бумагах пометку.) Заметано. На сколько времени думаете ехать? Как приглашает сын?
С т а р у ш к а. Сын приглашает насовсем. Но я думаю — на месяц, на два.
Н а ч а л ь н и к. Зачем же ехать за семь верст киселя хлебать? Мы вам поставим полгода, а если захотите, то в консульстве продлите. Ну, вам это там все скажут. Значит, никаких претензий к вам, кроме метрики, американцы не имеют?
С т а р у ш к а. Так она говорит. Эта женщина. Но если бы вы посмотрели на выражение ее лица… Вы просто сходите и посмотрите.
Н а ч а л ь н и к. Вот уж этого я вам не обещаю. (Встает.) Счастливого пути. Посмотрите, чем она, Америка, дышит. А вернетесь, заходите, расскажете. Я дам команду: если что по ходу оформления будет нужно, обращайтесь ко мне.
С т а р у ш к а. Спасибо. Простите, что отняла столько времени. Но это же не часто у вас встречаются такие посетительницы, как я, не правда ли?
Н а ч а л ь н и к. Не часто.
С т а р у ш к а сидит в кресле. Р а я неподалеку на стуле. В а л я на тахте. Перед ними фрукты.
С т а р у ш к а. Вот такой у нас произошел разговор.
Р а я. Поздравляю. (Целует старушку.)
В а л я. Чего поздравляю? Интеллигенция! Это дело надо обмыть. Ну, Зин Григорьна, ставь пол-литра!
Р а я. Глупости.
С т а р у ш к а. Почему глупости? Это минимум. Но как раз сегодня, как нарочно, у меня ничего нет.
В а л я. А то — было?
С т а р у ш к а. Представь себе — да. Но пришлось отдать электрику. Иначе мой рефлектор можно было бы выбросить на помойку. Перегорела спираль. А где возьмешь новую?
Р а я. А где он ее взял?
В а л я. Своровал — где?
Р а я. Перестань.
В а л я. Видала? Девочку из себя строит. Ладно. Вы мне тут зубы не заговаривайте. Сейчас девишник устроим. Ну, Райка, признавайся, зажала пол-литра? Хоть какое-нибудь вино найдется?
Р а я. Есть как будто немного в графинчике. (Выходит и приносит графин.)
В а л я. Вот что значит — мужика не держит. Это же надо, моему коту на смех. На троих такую порцию?
С т а р у ш к а. Считайте, что меня нет.
В а л я. Как это — нет? Ты у нас главная персона! Эх, люди! (Выходит и тут же возвращается с бутылкой.) Так и быть. Три звездочки. Армянский. Клиент подарил. (Наливает.) Хороший клиент. После аварии рука не гнулась. А сейчас — как новая. Шофер. Для него рука — хлеб. (Усмехнувшись.) А другой дурак пианино купил. Теперь денег нет, а играет.
Р а я. Почему дурак?
В а л я. Лучше бы на массаж истратил. Массаж — это жизнь. Те, кто без массажа, мрут как мухи. (Поднимает бокал.) За что пьем-то?
Р а я. За удачный перелет.
С т а р у ш к а. Что вы, Раечка? Есть же такая примета. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Сплюньте через левое плечо.
Р а я. Сплюнула.
С т а р у ш к а. Нет, вы действительно сплюньте.
Рая делает вид, что сплевывает.
В а л я. Подумаешь, примета. Тогда за твое здоровье.
Валя и Рая пьют. Старушка пригубливает.
Ох, хороши бокалы. Надо бы разбить на счастье. Да жаль. Откуда такие?
С т а р у ш к а. Тоже подарок. Была у меня одна. Не хотела рожать. Боялась фигуру испортить. А фигура такая, как теперь говорят, — секс-бомба. Сам бог велел выкормить десятерых. Это я вам как акушерка говорю. Так я ей сказала: «Если вы думаете, что бог дал вам эти зенитки, чтобы палить без конца направо и налево, — вы жестоко ошибаетесь. Уже свой лучший выстрел вы сделали». Я у нее потом и роды принимала. И вот — бокалы. А теперь выпьем за Валю. За ее честные рабочие руки. Валечка! Чтобы ты нам была здорова, чтобы мы тебе были здоровы.
Выпивают. Старушка пригубливает.
Р а я. Свирепая она только. Всех ругает.
С т а р у ш к а. Это ничего. Это у нее манера такая. Она и кота своего ругает. Но он же за ней как за каменной стеной. Где он, кстати?
В а л я. На чердаке. Завел себе новую при-хе-хе. Приводил знакомиться. Ну, красотка, ничего не скажешь. Морда черная, сама цвета беж. А глаза круглые, голубые.
Р а я. Сиамская, что ли?
В а л я. При чем тут нация? Не кошка — балерина. Мой влюбился, аж шерсть дыбом. Ну и отпустила я его на медовый месяц. Продуктов им на чердак отнесла. Пусть справляют.
С т а р у ш к а. Вы еще видели где-нибудь такую женщину? Это надо сумасшедшего из больницы выписать, а тебя вписать.
Р а я. Зато поет хорошо. Спой, Валя.
С т а р у ш к а. Вот! Я как раз только что хотела тебя об этом попросить.
В а л я. Спеть можно. Почему не спеть! Душа просит. Только — что?
Р а я. Что хочешь.
В а л я (выходит и возвращается с гитарой. Кивает старушке). Заказывай.
С т а р у ш к а. Ты знаешь, Валечка, все, что тебе угодно.
В а л я. Ну… (Берет рюмку и выпивает.) Для голоса. (Начинает петь, адресуясь к старушке.)
Живет моя отрада
Высоко в терему…
Ты где там жить-то будешь? Наверное, в небоскребе? На сто двадцатом этаже. Птицы хоть залетают?
И в терем тот высокий
Нет ходу никому.
Райка, подпевай. Нечего как в президиуме сидеть.
О б е.
И в терем тот высокий
Нет ходу никому.
В а л я.
Я знаю, у красотки
Есть сторож у крыльца…
Это — пограничники, значит. Наши, ихние…
Никто не загородит
Дорогу молодца.
Райка, подхватывай!
О б е.
Никто не загородит
Дорогу молодца.
В а л я (обнимая старушку). Эх ты! И на кого ты нас только покидаешь?
С т а р у ш к а (вытирая слезы). Всё. Еще одно слово — и я уже никуда не поеду.
В а л я. Шучу, шучу. Мы тут с Райкой не пропадем. У нее вот жених по второму заходу. А у меня кот. Этот выручит.
С т а р у ш к а (поднимая бокал). А теперь за Раечку.
В а л я. Шут с ней. Без интеллигенции тоже пропадешь. Райка! Лопни, но держи фасон! И пошли их всех знаешь куда?
С т а р у ш к а. Не советуй ей этого, Валечка.
В а л я. А почему?
С т а р у ш к а. Без почему.
В а л я (подумав). Твоя взяла, Раюха! (Поднимает бокал.)
С т а р у ш к а. Раечка! Чтобы вы нам были здоровы, чтобы мы вам были здоровы.
Валя и Рая выпивают. Старушка пригубливает.
Я уже совсем пьяна.
В а л я. Как воробышек поклевала.
Р а я. Спой, Валя. Про рябину.
В а л я. Можно и про рябину. (Поет строфу про рябину и дуб.)
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
А может, что-нибудь поновей?
С т а р у ш к а. Новая, старая — разве в этом дело? Хорошая. Пой дальше, Валечка.
Валя поет песню дальше.
Пауза.
Прекрасно… Просто прекрасно.
Р а я. Я тут прочла стихотворение Цветаевой. Горькое, как и вся ее жизнь. Она так и пишет в эмиграции, что ей всюду одинаково. (Декламирует.)
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст
И все равно, и все едино.
А кончает так:
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…
Пауза.
В а л я. И что дальше?
Р а я. И все. Всего лишь куст… Это хорошо, что есть на свете что-то такое, что навсегда. Не зачеркнешь. Не рвется… Вот, казалось бы, окаменел человек…
С т а р у ш к а. Но — куст рябины.
Р а я. И задышал.
На авансцене стоят трое: Р а я, В а л я и К о с т я. А в глубине сцены у стойки — с т а р у ш к а и т а м о ж е н н и к. Между старушкой и провожающими как бы стеклянная стена, через которую можно видеть, но плохо слышно. Старушка беспомощно смотрит на провожающих.
К о с т я (громко). С багажом все в порядке. В порядке, говорю, с багажом. Я все оформил.
С т а р у ш к а. Куда теперь?
К о с т я. Я все оформил с багажом.
Р а я. Она спрашивает — куда теперь?
К о с т я. Я же ей сказал — к таможеннику.
Р а я. Ты ей сейчас это скажи.
К о с т я (указывая на таможенника). Идите к нему. Он все сделает.
С т а р у ш к а (подходит к таможеннику). Ну и что теперь?
Т а м о ж е н н и к. А вы куда летите, гражданка?
С т а р у ш к а. Страшно сказать. В Америку.
Т а м о ж е н н и к. В Нью-Йорк, что ли?
С т а р у ш к а. Да. И это действительно так будет? Я тут сяду, а там выйду?
Т а м о ж е н н и к. Москва — Нью-Йорк без пересадки.
На авансцене.
Р а я. А пройти туда нельзя?
К о с т я. Нельзя. Это граница.
У старушки.
С т а р у ш к а. Что мне теперь еще делать?
Т а м о ж е н н и к. Вы заполнили таможенную декларацию?
С т а р у ш к а. Вы только не говорите мне такие умные слова. Что я, академик?
Т а м о ж е н н и к. Простой листок, мамаша. Вопросы и ответы. Уж, наверное, что-что, а анкеты заполнять приходилось?
С т а р у ш к а. Вопрос. (Рассматривает листок.) А если я вас попрошу помочь мне ответить на эту штуку?
Т а м о ж е н н и к. Давайте заполним. (Вынимает ручку.) Фамилия?
С т а р у ш к а. Это как раз не трудно. Глушкова.
Т а м о ж е н н и к (пишет). …ова. Имя, отчество?
С т а р у ш к а. Зинаида Григорьевна.
Т а м о ж е н н и к. …орьевна. Так и запишем.
На авансцене.
Р а я. Слава богу, дело как будто пошло.
У старушки.
Т а м о ж е н н и к. Теперь дальше, мамаша. Золото, серебро, платина в слитках, ломе и сыром виде? С собой имеются?
С т а р у ш к а. Как вам не стыдно спрашивать меня такую чепуху?
Т а м о ж е н н и к. Ничего не поделаешь, мамаша, международные правила. И в других странах спросят.
С т а р у ш к а. В других пусть спрашивают. Но за вас мне просто неудобно.
Т а м о ж е н н и к. Полагается, мамаша. Драгоценные камни, жемчуг, изделия из них? Везете?
С т а р у ш к а. Разве не видите? Вся в бриллиантах. И всю жизнь.
Т а м о ж е н н и к. Мало ли. Скажем, обручальное кольцо или сережки с камушками — вполне возможная вещь.
С т а р у ш к а. Так представьте себе, вы попали в точку. Как раз у меня есть и кольцо, и сережки.
Т а м о ж е н н и к. Видите? Запишем. (Пишет и говорит.) Золотые изделия. Имеются. Кольцо и сережки. Дальше, мамаша. Оружие всякое, боеприпасы с собой берете?
С т а р у ш к а. Нет, вы меня просто, наверное, с кем-то путаете? Ну и ну. Что я, генерал? Оружия мне не хватало.
Т а м о ж е н н и к. Значит, не везете. (Прочеркивает.) Остальное ясно… И вот здесь распишитесь.
С т а р у ш к а. Вот здесь?
Таможенник кивает.
(Расписывается.) Если бы вы знали, сколько раз мне пришлось из-за этой поездки расписываться, так вы бы подумали, что я — министр.
Т а м о ж е н н и к. Все в порядке. Теперь ждите спокойненько вызова. По радио объявят: рейс такой-то, Москва — Нью-Йорк без пересадки. Счастливо долететь, мамаша.
С т а р у ш к а. Спасибо. И за помощь — тоже. Это же надо, у такой старухи, как я, — оружие. Вот мое оружие. (Показывает на значок, приколотый к отвороту пальто.) Голубь мира.
Таможенник уходит. Старушка подходит ближе к авансцене.
К о с т я. Я все узнал. Рейс сорок пятый, Москва — Нью-Йорк без пересадки. Долетите за двенадцать часов. С одной остановкой — в Копенгагене.
С т а р у ш к а. Боже мой, боже мой… Неужели через двенадцать часов я увижу своего мальчика?.. Просто не верится…
К о с т я. Самолет — «Боинг-707». Американский.
С т а р у ш к а. А на нашем нельзя?
К о с т я. Так на этот ваш сын билет купил. В туристском классе. Значит, без сигар и коньяка.
С т а р у ш к а. Это я как-нибудь переживу.
Г о л о с п о р а д и о. Производится посадка на самолет «Пан-Американ» рейс сорок пятый Москва — Копенгаген — Нью-Йорк. Повторяю. Производится… (Голос затихает.)
К о с т я. Ну, до свиданья, Зинаида Григорьевна.
С т а р у ш к а. Будьте здоровы, Костя, Валечка, Раечка… милые мои… Добрые мои… Спасибо вам за все… Вы извините, но я сейчас буду плакать… (Плачет.)
Р а я. Напишите нам… Мы будем ждать. И вообще — мы будем ждать.
С т а р у ш к а. Да, да… Вы будете ждать… А что меня ждет там?
К о с т я. Сын, внуки, правнуки. Вы же сами говорили?
С т а р у ш к а. Какое имеет значение, что я говорила?
К о с т я. Вам пора идти.
Р а я. Сразу же телеграфируйте, как только прилетите. Пишите почаще.
С т а р у ш к а. И вы мне тоже. Что-то я еще хотела сказать?.. Забыла… Уже теперь не вспомню.
К о с т я. Напишите в письме.
С т а р у ш к а. Это совсем не то. Вы только меня не забывайте. Мы должны опять увидеться. Валечка, Раечка, Костенька… Обязательно… (Машет рукой, шлет воздушный поцелуй и уходит.)
Костя, Валя и Рая остаются на сцене и машут ей вслед рукой. Раздается рев самолета. Этот рев усиливается и затем постепенно затихает.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
На сцене В а л я, Р а я и К о с т я. В руках у Раи конверт.
Р а я (вынув письмо). Наконец-то. Первое письмо. (Читает.) «Дорогие мои Валечка, Раечка и Костенька! Даже не верится, но я в Америке».
К о с т я. Кто под нами вверх ногами? Подумать только — наша старушка!
На авансцену выходит с т а р у ш к а и озирается.
С т а р у ш к а. Даже не верится, но я в Америке.
Быстро входит И л ь я — он выглядит моложе своих лет. Держится бодро, одет хорошо и неярко. На глазах чуть затемненные очки. Стремительно проходит мимо старушки раз, другой.
(Неуверенно.) Илюша!
И л ь я. Мама!
В а л я (вытирает глаза). Обалдеть!
Р а я (читает). «Мы сразу узнали друг друга. А затем Илюша повез меня на своем автомобиле к себе домой».
Рая, Валя и Костя уходят. Старушка и Илья смотрят друг на друга.
С т а р у ш к а (вздохнув). Постарел ты все-таки… И потолстел.
И л ь я. А ты выглядишь превосходно.
Входит П э г г и, очень подтянутая моложавая американка. В парике. В дальнейшем она будет менять парик к платью.
Как ты находишь мою жену Пэгги?
С т а р у ш к а (Пэгги). Вы совсем молодая женщина.
И л ь я (матери). Она не говорит по-русски. (Жене.) Мать находит, что ты выглядишь великолепно.
П э г г и. Дивная старушка. Эли, я ее буду называть мамой.
И л ь я (матери). Пэгги спрашивает, может ли она называть тебя мамой?
С т а р у ш к а. Конечно! Я еще не успела шагнуть, а у меня уже красивая дочь.
И л ь я (Пэгги). Мать от тебя в восторге. Поцелуй ее. Ей это будет приятно.
Пэгги прижимается щекой к старушке. Та ее целует. Входит Р э ч е л — хорошенькая девушка лет семнадцати, в розовых джинсах и свитере.
(Матери.) А мою дочь Рэчел ты узнала? По фото. Она учится в университете.
С т а р у ш к а. Прелесть. Она тоже не говорит по-русски?
Р э ч е л. Говорю. От папы. А потом, я учусь на факультете славистики. Можно я вас поцелую, бабушка?
С т а р у ш к а. Бабушка! И она еще спрашивает.
Они целуются.
(Илье.) А где твой старший сын?
И л ь я. В Нью-Орлеане. Он обещал приехать. Мы сами не видели его целую вечность. (К Пэгги.) Ты не помнишь, когда Джонатан был у нас последний раз?
П э г г и. Конечно, помню. Что-то около двух лет назад.
И л ь я (матери). Но он обязательно выберется в ближайшее время.
С т а р у ш к а. С женой и детьми?
И л ь я. Это сложнее. Глория, его жена… Ей чуть-чуть нездоровится. Что-нибудь придумаем. А что ты скажешь по поводу своей комнаты? Нравится она тебе?
С т а р у ш к а (восхищенно). Очень. Я думала, Нью-Йорк — это небоскребы, шум, звон, лязг… А оказалось — небоскребы есть, но у меня под окном — парк. И балкон. И тихо.
И л ь я. Да, это такой район.
П э г г и (Илье). Эли, спроси маму, какая у нее диета? Чтобы я могла готовить.
И л ь я (старушке). Пэгги спрашивает, какие у тебя любимые блюда? Что тебе можно есть, а чего нельзя? Она все это должна знать.
С т а р у ш к а. Пусть она не беспокоится. Как вы, так и я.
П э г г и. Скажи маме — пусть не стесняется. Объясни ей, деньги для того, чтобы их тратить. Переведи ей это.
И л ь я (матери). Чувствуй себя как дома, мама.
П э г г и. Эли, извинись перед мамой, но у меня еще масса дел. Я должна идти.
И л ь я (матери). Пэгги очень сожалеет, но ей придется испариться.
Пэгги, секунду задумавшись, целует старушку и, сделав ручкой, выходит.
С т а р у ш к а. Какая она… живая. Замечательно!
И л ь я. Да, да… И вообще, мама, все, что тебе хочется.
С т а р у ш к а. Господи! Все, что мне надо, — это вас видеть. Кстати, как у вас с газетами?
И л ь я. То есть?
С т а р у ш к а. Вы газеты читаете на английском языке?
И л ь я. Разумеется.
С т а р у ш к а. Как же быть со мной? Вся моя подписка осталась в Москве.
И л ь я. Я могу тебе покупать московскую газету здесь.
С т а р у ш к а. Замечательно.
Р э ч е л (с искренним изумлением). Бабушка, неужели ты будешь сидеть и читать газету?
С т а р у ш к а. А что делают с газетами у вас?
Р э ч е л. Ты видела наши газеты? Сто двадцать страниц.
И л ь я. Ежедневно!
С т а р у ш к а. Ну и ну! С ума сойти!
В комнате В а л я. Звонок. Выходит, чтобы открыть дверь. Возвращается вместе с К о с т е й.
В а л я. Давно не виделись.
К о с т я. А зачем я пришел, догадываетесь?
В а л я. Новое письмо от Зин Григорьны прочесть?
К о с т я. Угадали. Раюша звонила.
В а л я. Чаю хочешь?
К о с т я. Нет, спасибо.
В а л я. На письмо. (Дает.) Садись.
К о с т я (садится). А Раюша скоро будет?
В а л я. Кто ее знает! Может, яблочко скушаешь.
К о с т я. Пока ничего не надо.
В а л я. Ты читай. Не жди ее.
Костя, вынув письмо, начинает его просматривать.
Вслух читай. Там было неразборчиво. Пишет как курица лапой.
К о с т я. Возраст. (Читает.) «Здравствуйте, мои родные Валя, Рая и Костя».
В а л я. Стой! Чуть не забыла. Газ выключу. У меня мясо варится. (Выходит.)
Пока ее нет, на авансцене появляются с т а р у ш к а и Р э ч е л. Старушка сидит в качалке, а Рэчел на полу, на кожаной подушке. На коленях у Рэчел твердая папка, лист бумаги, авторучка. Далее сцена перемежается репликами, произносимыми «У Вали» и «На авансцене».
С т а р у ш к а. Это будет для тебя практика. Полезное дело. Пиши так. «Здравствуйте, мои родные Валя, Рая и Костя».
Р э ч е л (пишет). «…мои родные…» А кем они мне приходятся, бабушка?
С т а р у ш к а. Никем.
Р э ч е л. А вы говорите — родные?
С т а р у ш к а. Потому что родные. У вас разве нет такого выражения?
Р э ч е л. Я просто… Значит, не родственники?
С т а р у ш к а. Нет.
Р э ч е л. Жаль. Я бы хотела иметь родственника в России.
С т а р у ш к а. Зачем?
Р э ч е л. Переписываться.
С т а р у ш к а. У тебя есть родственники в Советском Союзе.
Р э ч е л. Кто?
С т а р у ш к а. Я.
Р э ч е л. Вы же у нас?
С т а р у ш к а. Уеду, будешь мне писать.
Р э ч е л. Ах, бабушка, никто вас не отпустит.
С т а р у ш к а. Глупости.
Р э ч е л. Папа только и думает, как бы сделать для вас все получше. И мы к вам привыкли. Разве вам тут плохо?
С т а р у ш к а. Вы все очень милые. И мне хорошо. Просто замечательно. Но как это можно — не вернуться домой?
Р э ч е л. Считайте, что ваш дом теперь здесь.
С т а р у ш к а. Не будем спорить. Пиши. «Здравствуйте, мои родные Валя, Рая и Костя». Написала?
Р э ч е л. Да.
Возвращается В а л я.
В а л я. Теперь — все.
К о с т я. Итак — продолжаю.
В а л я. Чего «продолжаю»? Давай сначала.
К о с т я. Там только одна фраза: «Здравствуйте, мои родные Валя, Рая и Костя».
С т а р у ш к а (диктуя, чуть грустно). «Вы, наверное, думаете, что я уже умерла».
Р э ч е л. Ну, зачем, бабушка…
С т а р у ш к а. Пиши, пиши.
К о с т я (читает). «Вы, наверное, думаете, что я уже умерла?»
В а л я. Шутит.
С т а р у ш к а. «Просто очень много сразу нового. Новая обстановка, новые люди вокруг меня, мои родственники…»
Р э ч е л (записывая). Родственники или родные?
С т а р у ш к а. Родственники. (Диктуя.) «Они очень хорошие люди. Стараются сделать мне приятное. И вот даже сейчас это письмо к вам я диктую, а пишет его моя внучка, такая хорошенькая девушка, что просто приятно смотреть.
Рэчел смеется.
Мой дорогой Костя, вы бы, я знаю, порадовались. Вы же любите хорошеньких».
К о с т я. А кто их не любит?
Р э ч е л. Зачем ему про меня? Он же меня не знает.
С т а р у ш к а. Узнает.
Р э ч е л. Тогда, может, послать мое фото?
С т а р у ш к а. Это уже мысль.
К о с т я (вынимая из конверта). Ого! Да тут есть фотокарточка. (Рассматривает.) Очень мила.
В а л я. Эта в девках не засидится.
С т а р у ш к а. «У меня большая светлая комната с балконом. Мы живем в очень хорошем районе. На Симон-авеню, сто шестнадцать. У нас много зелени. Мой сын Илюша покупает мне московские газеты, и все новости я знаю».
В а л я. Не отрывается. Наши газеты достает.
С т а р у ш к а. «Дорогой Костя, у меня к вам большая просьба».
В а л я. Ну, дальше чепуха пойдет.
С т а р у ш к а. «Я очень волнуюсь — у Вали был приступ аппендицита, а она побоялась делать операцию. Чего она ждет? Она ужасная трусиха».
В а л я. Видал, что делает? И тут она меня допекает. Оттуда достает.
С т а р у ш к а. «Мой дорогой, добрый Костя. Вы же мужчина, повлияйте на нее. Пусть идет и делает операцию, не дожидаясь приступа. Если бы я была в Москве, я настояла бы».
К о с т я. А в самом деле, чего вы ждете?
В а л я. Уж так, пойти и разрезаться. Ведь живот. Не палец.
К о с т я. Если упустить, может плохо кончиться.
С т а р у ш к а. «Уговорите ее, Костенька, уговорите! Она женщина хорошая, но упрямая, а я очень ее люблю».
В а л я. Ишь, критику наводит. Ладно, схожу выясню.
С т а р у ш к а. «И если она скажет вам: «Ладно, схожу выясню», — вы не успокаивайтесь, а проверьте. Пусть она вам даст честное слово, что пойдет. И напишите мне».
В а л я. Вот забота ей со мной в Америке.
К о с т я. Даете честное слово?
В а л я. И этого заразила. Ладно, считай, даю.
С т а р у ш к а. «А теперь к тебе просьба, Валечка. Напиши мне, как Люся. Она же должна была учиться петь?»
В а л я. Приняли Люсю. Учится. Так и надо будет написать. Дескать, учится девушка. Успехи прямо выдающиеся.
Р э ч е л. А кто она, эта Люся?
С т а р у ш к а. На скорняжной фабрике в самодеятельности пела. Работница. Должны были принять в консерваторию.
Р э ч е л. Кто должен? А кто будет за нее платить?
С т а р у ш к а. То есть как — кто? Ей должны платить. Стипендию. Консерватория должна принять, а государство платить. Элементарная истина.
Р э ч е л. Но это же невыгодно. Кому это надо?
С т а р у ш к а. Здрасте. Нам всем.
Р э ч е л. Ну и ну.
С т а р у ш к а. Передразниваешь бабушку? Обезьяна. Пиши. (Диктует.) «Вы на меня не обижайтесь за мои заказы. Но мне очень все хочется знать. Обязательно напишите, Костя, куда вы за это время ездили. Смотрите не надорвитесь».
В а л я. Видал? Теперь на тебя перекинулась.
С т а р у ш к а. «Раечка, вы уже кончили морочить голову Косте или все еще продолжаете?»
В а л я (усмехнувшись). Вот озорует-то.
Пауза.
Ладно. Читай дальше.
С т а р у ш к а. «Жду от вас подробного письма. Целую всех много и много раз. Будьте здоровы и не забывайте меня, пожалуйста».
На авансцене стоит К о с т я и держит телефонную трубку. В глубине сцены, в прихожей, Р а я также стоит у телефона.
К о с т я. Ну вот, наконец освободился. Вчера проводили большую группу туристов. Из Канады.
Р а я. Интересные хоть люди?
К о с т я. Разные. Некоторые задают такие вопросы — уши вянут.
Р а я. Например?
К о с т я. Ну, скажем, из курьезов — почему мало собак на улицах?
Р а я. О господи! Собак им не хватает.
К о с т я. Раюша, я все собираюсь тебя спросить. Как у тебя с отпуском?
Р а я. А что?
К о с т я. Дело в том, что мне тут дают путевку в Гагры. И, если бы ты захотела, я мог бы… Нажал бы кнопки, и две путевки, скажем, на сентябрь…
Р а я. В сентябре я буду занята.
К о с т я. Жаль. Ну, что тебе еще рассказать про туристов? Например, жалуются, почему в ресторанах официанты все время дискутируют между собой, а не обслуживают. Сервис у нас, положим, действительно… Алло, алло?
Р а я. Да, да, я слушаю.
К о с т я. А если, скажем, в октябре?
Р а я. Я освобожусь попозже.
К о с т я. А попозже уже начинается учеба. Туристских групп еще нет, а гиды учатся.
Р а я. Чему?
К о с т я. Так ведь все меняется. Каждый год. А Москва — особенно. Чего стоят хотя бы две театральные площади, Свердлова и Маяковского. А Новодевичье? Алло, алло?
Р а я. Да.
К о с т я. Мне показалось, ты куда-то пропала.
Р а я. Я здесь.
К о с т я. И вообще… Надо как-то решать, Раюша.
Р а я. Да, надо.
К о с т я. А знаешь что? Я сейчас завезу тебе ключи от моей квартиры. А ты, когда захочешь, зайдешь. Посмотришь, как у меня тут.
Р а я. А ты упорный. Не мытьем, так катаньем… Ну что же… Привози.
К о с т я. И чудесно. Сейчас же. (Поспешно кладет трубку.)
Р а я. Алло!.. (Медленно кладет трубку.)
У Вали Р а я пьет чай. Перед В а л е й раскрытое письмо.
В а л я. А пишет-то… Ни черта не поймешь!
Р а я. Давай я.
В а л я. Сама разберу. Значит, так. (Читает.) «Тут Илюша купил еще один…» Вот, не пойму что…
На авансцене появляются с т а р у ш к а и И л ь я.
С т а р у ш к а. Что-что ты купил?
И л ь я. Еще один телевизор.
Р а я. А зачем?
С т а р у ш к а. Зачем? Ведь у вас уже есть.
И л ь я. А этот специально для тебя. И переключать сможешь с любого места. Хочешь понежиться в кровати — пожалуйста. Любую программу. Скажем, мы смотрим бейсбол, а тебе это ни к чему. (Улыбаясь.) Надеюсь, тебе не повредит такая штука у себя в комнате? Сказать по правде, это идея Пэгги.
С т а р у ш к а. Спасибо. Она очень внимательна, но…
Быстро входит П э г г и с цветами. Улыбается старушке, целует ее и ставит цветы в вазу.
П э г г и. Эли, ты уже сказал маме про телевизор?
И л ь я. Да. И она в восторге.
П э г г и. А я в восторге от твоей мамы. Она ходит по Нью-Йорку как будто всегда здесь жила.
И л ь я (матери). Пэгги говорит, что ты превосходно ориентируешься на улице.
П э г г и. Эли, спроси маму, как ей наш Нью-Йорк? Есть на что посмотреть, не так ли? Это не город — целая страна. Несколько стран. Негритянский район, китайский, пуэрториканский, белые, черные, желтые, коричневые, какие угодно!
И л ь я (матери). Пэгги интересуется, что ты скажешь про Нью-Йорк? Все цвета радуги, не правда ли?
С т а р у ш к а. Да. Как в Одессе во время переворота. Только все сразу. И в сто раз больше. В тысячу.
И л ь я (Пэгги). Мама потрясена.
П э г г и. Чудесная старушка! Но я должна мчаться. Если не возражаешь, я возьму твою машину. В моей что-то булькает.
И л ь я. Но я…
П э г г и. Через тридцать минут я буду обратно. (Целует старушку.) А Бродвей? А Сорок вторая стрит? Скажи маме, что там можно смотреть фильмы хоть всю ночь. (Сделав ручкой, выходит.)
С т а р у ш к а. Что она сказала?
И л ь я. Что на Сорок второй стрит круглую ночь показывают фильмы.
С т а р у ш к а. А есть любители смотреть кино ночью?
И л ь я. В Нью-Йорке есть любители на все. И есть все. Надо только уметь крутиться. У нас нельзя быть на последнем месте.
С т а р у ш к а. А ты на каком?
И л ь я. На своем. Это главное.
Р а я. А что у него за работа?
В а л я. Вот старуха как раз его об этом и пытает.
С т а р у ш к а. Я так и не пойму, что у тебя за профессия?
И л ь я. Я разве не говорил? Агент.
С т а р у ш к а. Ты писал — юрист. Я думала, адвокат. А агент — это что: сыщик?
И л ь я. Я литературный агент. Это все вместе. Но не забивай ты себе голову лишними вещами.
С т а р у ш к а. Значит, ты что-то вроде писателя?
И л ь я. Нет. Я нахожу ему сбыт. И получаю свои десять процентов.
С т а р у ш к а. За что?
И л ь я. Я же говорю. Без меня его надуют.
С т а р у ш к а. Кто?
И л ь я. Как — кто? Все.
С т а р у ш к а. Зачем?
И л ь я. О господи, мама!.. Я же объясняю… Нет, тебе этого не понять.
С т а р у ш к а. Я только хочу знать одно: что делаешь ты? Печатаешь книги?
И л ь я. Нет. Это издатели. А я между ними и писателем.
С т а р у ш к а. Ничего не понимаю. Они что — без тебя не могут договориться?
И л ь я (усмехнувшись). Договориться!.. Ты пойми, в любом деле может быть успех и провал. И выигрывает тот, кто знает конъюнктуру. Я уже не говорю о том, что хороший продавец никогда не должен класть всех яиц в одну корзину. Так вот, все это учесть — моя профессия.
В а л я. Что-то он темнит, да? В продмаге по совместительству подторговывает, что ли?
Р а я. Я тебе потом объясню. Читай дальше.
С т а р у ш к а. А скажи, Илюша, твой сын, он тоже очень занятой человек?
И л ь я (ласково). Ты не должна обижаться на Джонатана. Когда у архитектора есть заказы, следует забыть обо всем. И вообще, если нет времени, это не беда. Беда, когда его много.
С т а р у ш к а. Ты прав. В Москве, например, у меня не было ни минутки свободной.
И л ь я. Я не имел в виду тебя. Ты тут можешь себе позволить ничего не делать. Хоть с утра до вечера!
В а л я. Это у него такой юмор, да? (Смотрит в письмо.) Ну и приветы, поклоны. Тебе поцелуй. Костьке тоже. Ну и мне, само собой.
В комнате находятся В а л я и Р а я.
В а л я. От старухи письмо пришло. Я тебе на стол положила.
Р а я. Я видела.
В а л я. Прочла?
Р а я. Еще не успела.
В а л я. Это же надо! В магазинах, пишет, красота. Дверь открыла — звоночек. Хозяин выскакивает, как будто его кто шилом кольнул. Купишь — спасибо. Не купишь — спасибо. И выходишь — звоночек.
Р а я. Я прочту.
В а л я. Товару, пишет, обалдеть. Всюду навалом. А с деньгами жмутся. На другое берегут. Медицина, квартира — тоже мне расходы.
Р а я. У них — треть зарплаты.
В а л я. Насчет пьяных, помнишь, я просила узнать. Особенно, пишет, не видно. Но есть специальная улица. Я название не запомнила.
Р а я. Я знаю. Бауэри стрит.
В а л я. Во-во. Похоже. Так на ней круглые сутки все вдугаря пьяные. И в будни. Это же надо? Прямо по панели ползают. Мужчины, женщины — безразлично.
Р а я. Я знаю. Видела фильм.
В а л я. И что милиция, что общественность — ноль внимания. А молодежь, пишет, как у нас. Тоже не разберешь, где парень, где девка.
Р а я. Понятно.
В а л я. Чего — понятно? Да ты вроде не в себе? Случилось что?
Р а я. Нет, ничего.
В а л я. На работе, что ли?
Р а я. Все в порядке.
В а л я. Или устала?
Р а я. Навалилось всякое.
В а л я. У меня тоже. Осатанеешь с этим массажем. Животы, животы… Как бомбы, честное слово. Отсюда жмешь, оттуда выскакивают. Пойти кота поискать, что ли? Бросил он ту-то. Черноморденькую. И вся любовь. Теперь, поди, новую ищет. Непостоянный. Не то что твой Костька.
Р а я. Почему мой?
В а л я. А чей же? Ладно. Ничей. А так, что он, что мой кот — похожи. Я ведь Костьку с детства знаю. Когда с ним строго — ластится, прямо в глаза заглядывает. А ласково — на голову лезет. Ты это учти. С него все требовать надо. А то он — как уж. Хвостом туда, сюда. Мяучит.
Р а я. Ты о ком?
В а л я. Оба одинаковы. Разве только что мой покрасивей. Ну, котище — прямо тигр. Все кошки кругом — без ума. Тоже колбасится повсюду. А враль был…
Р а я. Кот?
В а л я. Не кот, конечно, Костька. (Поворачивается к двери.)
Р а я (ей, вдогонку). Я сейчас у Кости была.
В а л я (останавливаясь, после паузы). А зачем пошла?
Р а я. Он просил. Посмотреть квартиру. Ключ оставил.
В а л я. Ну? (Пауза.) Не понравилась квартира, что ли?
Р а я. Да, чепуха.
В а л я. Тогда что?
Р а я. Нет, ничего.
В а л я. Ну, это знаешь!.. Тогда и я тебе про него… Все хотела рассказать одну вещь. Теперь не буду.
Р а я. И не надо.
В а л я. Много ты понимаешь — надо, не надо. Да уж ладно. Не в тебя. Так и быть. Встретила я тут одну. Лидой звать. Теперь администратором в гостинице работает. Хорошенькая была. Теперь, конечно, не то.
Р а я. Не надо мне про все это, Валя.
В а л я. Раз я говорю, значит, надо. И мужики за нею в свое время — косяком. Ну и Костя, они вместе учились, — тоже. Это еще до тебя было. Он ведь влюбчивый был, Костя-то. Он ее в коридорах ждет, а она мимо, с кавалером. И хохочет. Он ей, скажем, букет цветов, а она тут же, у него на глазах, кому-нибудь передарит и Косте ручкой помашет. Дескать, лопух ты. В общем, унижала его, конечно, всячески.
Р а я. Почему — конечно?
В а л я. А мы, бабы, меры не знаем, когда наша власть. Это точно. Все, без исключения. Что смотришь-то? И ты такая. Ведь не пожалела своего Костеньку? Всю правду ему выложила. А от правды другой человек, глядишь, в петлю. А с ложью еще протянул бы. Нет бы тебе тогда словчить. Со временем все и обошлось бы.
Р а я. Ох, Валя, ты что-то сегодня в ударе.
В а л я. Ладно. Отвлеклась я. В общем, обычные наши штучки. Так и не добился он ничего. Выскочила она замуж за кого-то. Потом еще за кого-то. Короче, повстречались они случайно недавно. Костя пижоном, на машине. А она по тротуару топает и в обеих руках по авоське с продуктами. Увидел он ее — батюшки! — и предложил подвезти. Она: «Вот, говорит, спасибо. А то мне чуть руки сумками не оторвало». Поговорили они. Оценила она и машину, и костюмчик, и все такое. И он оценил. Массажа-то она не делает, где там? И раздалась. И платьице — сикось-накось, ширпотреб, неглиже с отвагой. И личико, сама понимаешь, — рано цвела, да быстро увяла. Все это он внимательно рассмотрел и тихо ей сказал: «Не котировался, говорит, я тогда у тебя, Лидуся. Не котировался. А напрасно. Сейчас бы тебе не пришлось так бы». А как — не сказал. «И выглядела бы ты, говорит, не так». А как — опять не сказал. Два квартала до ее дома не доехал, высадил. «Извини, говорит, мне не туда». Ручку поцеловал, знай, дескать, наших, вперед пропустил, да к-а-к мимо нее газанет! И ручкой на повороте помахал. Ничего, значит, не забыл. И про ручку помнил. Так что памятливый он, твой Костя-то.
Р а я (с тоской). Господи! Что ты мне все глаза открываешь? Это-то как раз чепуха.
В а л я. Курица ты. Значит, придет время, он и с тебя за все взыщет.
Р а я. За что — за все? Я ничего не скрывала. Сам знает, на что идет.
В а л я. Вот что не скрывала — взыщет. И что сам знает, а идет. За все. Полной монетой.
Р а я. И как же мне расплачиваться придется?
В а л я. Этого не знаю. У каждого мучителя своя повадка. Но, думаю, покуражится.
Р а я. А ты откуда знаешь?
В а л я. Сама такая. Злая и завистливая.
Р а я. Да брось ты на себя наговаривать. Все это пустяки.
В а л я. А пустяки, так когда свадьба? Или по второму разу не будет? Замотаете? А может, вообще раздумала?
Пауза.
Р а я. Знаешь, что я сегодня у Кости нашла?
В а л я. Бабу?
Р а я. Перестань… Раскрыла я одну книгу, а оттуда — все бумаги Зинаиды Григорьевны. Значит, он у нее их брал, а никуда не посылал. Ни по каким каналам. Ты понимаешь? Брал. И не посылал.
В а л я (растерянно). И что — он? Как объясняет?
Р а я. А я его и не видела. Бросила все на стол и убежала.
В а л я. Ну и дура. Надо было на место положить.
Р а я. Зачем?
В а л я. Мало ли… Вот и доверяй после этого людям. Уж старуха-то… словно к сыну. Никому теперь не поверю.
Р а я. А наверное, можно — одно из двух. Либо как ты, либо как Зинаида Григорьевна.
В а л я. Ну, по-старухиному у тебя не выйдет. Не тот характер.
Р а я. Вот я и думаю.
В а л я. А по мне — лучше одной. Хотя как-никак, а всё — брюки.
На авансцене с т а р у ш к а сидит в качалке и пишет. В глубине сцены Р э ч е л танцует под магнитофон. И л ь я просматривает газеты.
С т а р у ш к а (пишет и говорит). «А теперь я вам опишу, какой разговор был у меня сегодня с Илюшей и Рэчел». (Смотрит на Рэчел.) Это что? Самый последний крик моды?
Р э ч е л. Уже нет.
С т а р у ш к а. А это не вредно?
И л ь я. Не хочешь ли научиться, мама?
С т а р у ш к а. Нет, я уж лучше сразу что-нибудь поновее.
Р э ч е л. Новые я танцую пока неважно.
С т а р у ш к а. Ничего. Мне не к спеху.
Р э ч е л. А что танцуют у вас молодые люди?
С т а р у ш к а. Я редко бываю на танцульках. Скорей его, то же самое.
И л ь я. Такие танцы у вас, наверное, запрещены.
С т а р у ш к а. Насколько я знаю, если молодым людям что-нибудь запретить, так они именно это и делают. У нас сейчас молодые люди увлекаются стихами.
Р э ч е л. Пишут стихи?
С т а р у ш к а. Ну — пишут! Ты думаешь, стихи — сел так просто и написал? Ходят и слушают стихи.
Р э ч е л. И на это тратят свободное время?
С т а р у ш к а. Только свободное. А на что ты тратишь свободное время?
И л ь я. О! Они серьезные люди!
Р э ч е л. Ох, папа!.. Мы гуляем, ходим в кино, сидим в кафе, танцуем… Занимаемся спортом.
С т а р у ш к а. То же самое и у нас. (Илье.) А ты разве всего этого не делал?
И л ь я. Разумеется, делал! Правда, мы гуляли по-человечески. Не обнимались, не целовались у всех на виду. Но я не осуждаю. Каждое поколение по-своему с ума сходит. Старики всегда брюзжат. А надо знать: перемены означают неприятности, но перемены означают прогресс. Например, в кино сейчас показывают такое, что даже обезьяна покраснела бы. А они смотрят и хоть бы что. И если это не прогресс, так вы можете меня…
Р э ч е л. Ох, папа! Такое сейчас время.
С т а р у ш к а. А какое сейчас такое особенное время?
Р э ч е л (со смехом). Последнее! (Вертится.)
И л ь я (матери). Ты слышала? Последнее.
С т а р у ш к а. Ну и ну. Что это значит?
И л ь я. Что в любой момент все может полететь к черту. Верно?
Рэчел продолжает вертеться.
С т а р у ш к а. Это они так говорят?
И л ь я. Они так думают. Говорить они не любят. Особенно с нами. Впрочем, побеседуй с нею сама. Может, тебе это удастся. (Выходит.)
Рэчел вертится и смеется.
С т а р у ш к а (внимательно приглядевшись к Рэчел). Это очень симпатично, то, что ты умеешь так красиво танцевать. Но мне кажется, у тебя плохое настроение.
Р э ч е л (остановившись). Как ты догадалась?
С т а р у ш к а. По глазам вижу.
Р э ч е л. Интересно… Сколько лет живу, и никто никогда не интересовался моим настроением.
С т а р у ш к а. И вот приехала бездельная старуха, да?..
Р э ч е л. Нет. А настроение… Сама не пойму почему.
С т а р у ш к а. Может, хочешь поделиться? Вдруг я пойму?
Рэчел молчит.
А можно и помолчать. Тоже иногда очень помогает.
Рэчел, сделав еще несколько медленных танцевальных движений, приближается к старушке и присаживается на пол у ее ног.
В комнате В а л я и Р а я. Рая пишет, а Валя стоит у зеркала и оглядывает себя.
В а л я. Электрика, напиши, сменили. Но и новый пьет.
Р а я. Про электрика не буду. Неудобно в Америку.
В а л я. У них, что ли, не закладывают? Эта кофточка у тебя — носить можно.
Р а я. Да?
В а л я. Производит впечатление. Настоящая замша-то?
Р а я. А я ничего поддельного не люблю.
В а л я. А я вон какое себе платьице отхватила. Не старит?
Р а я. Нет. Но не будем отвлекаться. Теперь про Люсю.
В а л я. Писали уж. Учится. Пиши, как Костя живет.
Р а я. Не надо.
В а л я. Ей надо. Я как-то к ней захожу, а у нее в руках Костино фото. Спрашиваю: «Чего ради?» А она: «Ты знаешь, Валя, ведь я его почти вырастила. То есть не я, конечно, а его мать. Но все равно, говорит, он на моих глазах вырос. Женился». Это на тебе, значит. «Развелся. А теперь — взрослый мужчина, разъезжает по свету. А поделиться не с кем…» Жалела она его. На днях заходил. Интересовался, нет ли писем от старухи. Для отвода глаз. Мог бы и по телефону позвонить. А я: «Как живешь-то?» — «Хорошо», — говорит. А морда кислая. А про тебя — ни слова. Слушай, а может, с Костькой недоразумение какое? Проверила бы.
Р а я. Не буду.
В а л я. Уж больно старуха-то… Да, слышь, захожу я тут Толика навестить. И пакет бананов. А невестка мне навстречу: «Ах, у Толика вроде живот что-то. Вряд ли ему бананы…» Ну, хотела я ее пакетом, да вдруг дай, думаю, сделаю по-старухиному. И говорю: «А бананы-то не Толику. Тебе. Ты же любишь. На, говорю, жри».
Р а я. Так и сказала — жри?
В а л я. Ну уж ты меня совсем за идиотку держишь. «На, говорю, поешь». И что ты думаешь? Губы поджала, палец оттопырила и ну банан колупать. А потом: «Бананы, говорит, хорошие. Спасибо». И пакет в сторону. Я, правда, тебе бананчик припасла. (Открывает сумку и вынимает оттуда пакет.) Вот те на! Да она весь пакет обратно сунула! Это номер!
Р а я. Да… Характерец.
В а л я. Выходит, утерлась я ее спасибом. Вот на этот счет старуха прошиблась. Напиши-ка ей. Пусть отдувается.
Р а я. Зачем ее огорчать? И так — тоскует. Видишь, пишет (ищет место, читает): «Дорогие Валя и Рая! Вам будет смешно, но я как ребенок. Илюша не знает, что мне сделать, чтобы я была довольна. И Пэгги и Рэчел очень ко мне внимательны. Но я чувствую так, словно все потеряла, и не могу с этим примириться».
В а л я. И чего ей там не хватает? Сколько она там сидит? Скоро год. А все интересуется. Обалдеть.
Пауза.
Это же надо? Весь пакет вернула…
На авансцене с т а р у ш к а в качалке.
С т а р у ш к а (мечтательно, как бы диктуя). Дорогие Валечка и Рая. Если бы вы знали, сколько я с вами разговариваю, вы бы просто заткнули уши. И сто раз в день я иду по нашей улице, вижу во дворе твоего кота, Валя, поднимаюсь по лестнице… Даже если лифт не работает, тоже ничего страшного, когда есть к кому подниматься. Нет, тут также есть превосходные люди. А мой сын Илюша дай бог каждому…
Входят И л ь я со свертком в руке и Р э ч е л.
Р э ч е л. Бабушка, тебе посылка из Москвы.
С т а р у ш к а. Ой! Что там?
И л ь я (улыбаясь). Сюрприз.
Р э ч е л. Портативная водородная бомба!
И л ь я. Не исключено.
С т а р у ш к а. Так откройте же!
И л ь я (открывает сверток). Тут пластинка и…
С т а р у ш к а. Боже мой! Буханка бородинского хлеба! (Вытирает глаза.) Валя в своем репертуаре.
И л ь я. Ну вот. Я думал, ты обрадуешься. А ты…
С т а р у ш к а. Не обращайте на меня внимания. Это я так радуюсь… А что за пластинка?
И л ь я (разглядывая). Русская песня. Про рябину. Теперь второе дело. Пэгги послала меня спросить, не хочешь ли ты сделать, как у нас говорят, зигзаг? Иногда это даже полезно.
Входит П э г г и и, подойдя к старушке, целует ее.
П э г г и. Эли, ты уже спросил маму о русском ресторане?
И л ь я. Вот как раз приступаю к этому делу.
С т а р у ш к а. Что она говорит?
И л ь я. Предлагает тебе завтра поехать в первоклассный русский ресторан «Русская чайная». Как ты на этот счет?
С т а р у ш к а. Вери гуд.
И л ь я (Пэгги). Мама растрогана.
П э г г и. Я тоже! (Целует старушку и, сделав ручкой, выходит.)
С т а р у ш к а. Это же надо! Дожить до восьмидесяти лет и первый раз пойти в русский ресторан в Америке! Даже не знаю, плакать мне или смеяться.
И л ь я. Только не плакать. (К Рэчел.) Ты чем-то недовольна?
Р э ч е л. Папа, а почему Джонатан до сих пор к нам так и не собрался?
И л ь я. Он обязательно выберется. Я и сам немного огорчен, но… Дело есть дело. Ему непросто сюда прилететь.
Р э ч е л. Конечно. Бабушка перелетела океан, чтобы нас повидать, а для Джонатана бизнес превыше всего, да? Но для чего же тогда бизнес? (Выходит.)
И л ь я. Смотри-ка! (Шутливо.) Это она от тебя набралась, мама! Вот так вопрос.
С т а р у ш к а. Это уже ответ.
Пауза.
И л ь я. Надо будет дать ему телеграмму. В самом деле, в конце концов… Это мы устроим. А что тебе еще хотелось бы иметь у себя дома?
С т а р у ш к а. Ты прекрасный сын, и дай тебе бог иметь такого сына, как ты у меня. Но… Только ты, ради бога, не обижайся… Мой дом все-таки в Москве.
И л ь я. Твой дом теперь здесь, мама.
С т а р у ш к а. Ты так думаешь?
И л ь я. Я хочу, чтобы и ты так думала.
С т а р у ш к а. Зачем?
И л ь я. Тут твоя семья.
С т а р у ш к а. Если бы знать, что это такое?
И л ь я. Это я… (После паузы.) И все мы.
С т а р у ш к а. Да. Но ваши заботы…
И л ь я. Забудь о заботах, мама. Ты их оставила в Москве.
С т а р у ш к а. Вот. Наконец ты сказал верное слово. Но без забот нет человека. Когда я жила там, я этого не понимала. У тебя тут хорошо, но там родина.
И л ь я. Родина там, где хорошо.
С т а р у ш к а. Родина там, где родина. И потому там хорошо.
И л ь я. Тогда объясни — что это такое?
С т а р у ш к а. А ты, оказывается, хитрый. Я скажу — где родилась. А ты скажешь — ты родилась в Одессе, а уже много лет живешь в Москве. Я скажу — где родные. А ты скажешь — родные здесь. Так?
И л ь я. Ты сама лучше меня все сказала.
С т а р у ш к а. Я сказала хуже. Ты еще многое добавил глазами. То, что выше слов. Но и меня туда тянут не слова. Родные? А мой муж, мой старший сын, моя мать и отец — они там. В той земле. А разве я поехала к тебе, потому что тут лучше? Я хотела заглянуть тебе в глаза. У меня в сердце все время сосало. Было пусто. А теперь там ты. Не просто Илюша, а такой, какой ты сейчас сидишь передо мной. Лысый. Озабоченный. Ласковый. Глаза опущены… И я увезу это с собой. Не только туда, где родилась. Где хочу умереть. Там родина.
И л ь я. Но лететь тебе, одной…
С т а р у ш к а. А что мне грозит? Глупенький. Ты как маленький. Еще тебе, оказывается, нужна мама?
И л ь я. Очень.
С т а р у ш к а. Да, маленькому действительно каждый день нужна мать. То есть ему кажется, что не нужна, но как раз нужна. Почему поздно пришел? Какие отметки? Не кури. Вставай. Делай уроки. Но ты уже большой мальчик. Тебе скоро шестьдесят лет. Ты уже без меня встаешь и ложишься. Уже выбрал себе жену. У тебя дети. Даже внуки. Есть кусок хлеба. С маслом, телевизором, автомобилем. Ты уже такой взрослый, что даже не знаешь, что тебе нужно.
И л ь я. Я сказал — ты.
С т а р у ш к а. Конечно. Но теперь я буду тебе нужна даже когда умру. Ради этого стоило приехать.
Пауза.
И л ь я. Я прошу тебя только об одном. Не думай пока об отъезде. Поживи с нами. А если ты все-таки захочешь уехать, я тебя провожу.
С т а р у ш к а. Ну-ну.
И л ь я. А теперь отдохни. Не буду тебе мешать. (Поцеловав мать, выходит.)
С т а р у ш к а (одна). О-хо-хо… (Ставит и включает пластинку с песней о рябине. Слушает. Выключает. Осматривается.) Где же тут были мои очки? (Находит.) Вот они… А куда запропастилась бумага?.. (Находит.) Тоже здесь… Теперь еще неплохо, чтобы мне попалась на глаза ручка. (Ищет.) А ручки нету… (Ищет.) Ну вот, куда, куда ты, дрянь такая, запропастилась?.. (Находит.) То-то. Нашлась. (Пишет и говорит.) «Мой дорогой, мой добрый Костя! Пора наконец мне всерьез подумать и о возвращении…»
В комнате В а л я и К о с т я.
В а л я. Да ты читай, не прислушивайся.
К о с т я. Мне показалось, будто Рая пришла. (Вынимает письмо и читает, чем далее, тем более взволнованно.) «Мой дорогой, мой добрый Костя! Пора наконец мне всерьез подумать и о возвращении. Костенька, поймите меня правильно. Ко мне тут так хорошо относятся, как я себе не могла представить. Но все, что мне надо, дорогой мой Костя, — это я хочу вернуться к себе домой. Конечно, в моей московской комнате уже кто-то живет. Но ведь какую-нибудь комнату мне все-таки дадут. И пенсию тоже восстановят. Однако, пока все это пройдет, мне надо где-то жить. Вот я и пишу заранее, чтобы выяснить этот вопрос. Вы скажете — сумасшедшая старуха, опять она наваливает хлопот. Но, милый Костя, что же делать? Посоветуйтесь с Раей и Валей, может, они подскажут. И напишите мне. Валя прислала мне буханку бородинского и пластинку. Я так плакала — спасибо ей. Но ей напишу отдельно. И Рае тоже…» Как же это вы умудрились буханку послать?
В а л я. Ты, брат, со мной не шути. Я — второй Интурист. Иностранец у меня есть. Массирую. Он по заграницам шастает. А что, думаю, чего ему стоит — посылку захватить? Пузо я ему согнала, весу убавила. Свезет, не надорвется.
К о с т я. Я могу и сам для нее все сделать.
В а л я. По твоим каналам доплывешь.
К о с т я. Все сделаю. И встречу как полагается.
В а л я. С помпой, да?
К о с т я. Почему — с помпой? Без флагов и оркестра, разумеется. Но… по-человечески. Но она почему-то просит посоветоваться с вами.
В а л я. Пойду взгляну, Райка не пришла ли. (Выходит.)
Костя один, встает, садится. Входит В а л я.
(Сердито.) Ладно, Костя. Придет Рая, обговорим это дело. Позвони завтра.
К о с т я. Ясно. (Пауза. Он не трогается с места.)
В а л я. Одно неясно. Когда ты наконец к себе в новую квартиру бабу приведешь? Ведь не век же ты будешь Райку ждать?
К о с т я (растерянно). Кого?
В а л я. Кого?! (Распахивает свою дверь, выходит и распахивает дверь в комнату Раи.) Вон — как столб стоит — кого! Что ты мне знаки делаешь — нету дома?! Надоела мне эта музыка! Хочешь — играй, а меня не приспосабливай!
Появляется Р а я.
Р а я. Валя!..
В а л я. Уж полста лет я — Валя! Чего дурака-то валять?!
Рая и Костя смотрят друг на друга.
Р а я. Как живется, Костенька миленький?
К о с т я. Прекрасно.
Р а я. Так-таки прекрасно?
К о с т я. Впору удавиться.
Р а я. Я тут ни при чем.
К о с т я (взорвавшись). Нет, ты, ты при чем! Ты всегда думала обо мне плохо! А меня срочно вызвали и — пожалуйста — через три часа вылет. В составе делегации. Экспертом. А вернулся, сразу сел за отчет, сунулся с бумагами — и оказалось, без меня обошлось. Это тебе в голову не пришло?! Эх, да что с тобой говорить! (Роняет письмо, поднимает и быстро уходит.)
Пауза.
Р а я (Вале). Ну? Ты ему веришь?
В а л я. Старуха верила, а ты нет? Я на эту тему с тобой даже разговаривать не хочу! И точка! Давай о деле. Старуха возвращаться хочет.
Р а я. Ясно.
В а л я. Чего — ясно?
Р а я. Она сразу говорила: уезжаю на срок.
В а л я. На полгода. А прошло сколько. Ее же выписали.
Р а я. Господи, о чем разговор? У нас и будет жить.
В а л я. У кого — у нас?
Р а я. А хоть бы у меня.
В а л я. На голову, что ли, к себе посадишь?
Р а я. Так куда, куда?
В а л я. Раскудахталась. Не на улицу же? Ладно уж. В крайности возьму себе этот хомут на шею.
Р а я. Ты же с нею ругалась?
В а л я. Когда это было-то? Советы друг другу взаимные — это да. А ругань?.. Да я на нее голос никогда не повысила. Грубого слова не сказала. Вот приедет — массаж ей буду делать. Чего уж — бесплатно. Господи! Я уж ее… И так в чем только душа держится. Тьфу!
Р а я. Эх, Валя, Валя…
В а л я. Чего — Валя. Ты в себе-то разберись. Уникум.
Р а я. Что это еще за слово — ты хоть понимаешь?
В а л я. Не одна ты в библиотеку ходишь. Интеллигентных людей массирую.
Р а я. Какая ты все-таки… безжалостная…
В а л я. Ладно уж прикидываться. Я нашу сестру вдоль и поперек знаю. С лица и с изнанки. Жалостливые больно. А надо так: рванула — и с корнем. Или уж не мотай парню кишки!
Р а я (подумав). А старушке мы напишем так: пусть возвращается ко мне в комнату.
В а л я. Ну, а ты-то, ты-то куда?
Р а я. Ну, а я… Найду место.
На авансцене с т а р у ш к а, сидя в качалке, диктует Р э ч е л.
С т а р у ш к а. Пиши: «На днях я была в нашем консульстве».
Р э ч е л. Ох, бабушка, папа будет в отчаянии.
С т а р у ш к а. А ты ему пока ничего не говори.
Р э ч е л. Но я тоже буду в отчаянии.
С т а р у ш к а. Пиши, пиши. Написала — «в консульстве»?
Р э ч е л. Написала.
С т а р у ш к а (диктует). «И у меня там произошла серьезная беседа».
Появляется с о т р у д н и к консульства и подходит к ним.
Вот мой паспорт.
С о т р у д н и к (разглядывая паспорт). Тек-с. Что же вас интересует?
С т а р у ш к а. Не просрочен ли паспорт? Я несколько раз продлевала.
С о т р у д н и к. Все в порядке.
С т а р у ш к а. Значит, я могу пойти и купить билет? И больше ничего не надо?
С о т р у д н и к. Разумеется. А где вы сейчас проживаете?
С т а р у ш к а. У моего сына. Он американский гражданин. А я — советская.
С о т р у д н и к (к Рэчел). Простите, а вы кто?
Р э ч е л. Внучка бабушки.
С т а р у ш к а. Она проводила меня. Все-таки мне восемьдесят с гаком. Это не так просто в моем возрасте — проехать, найти…
С о т р у д н и к. А у вас, гражданка Глушкова, кто-нибудь есть из родственников в Советском Союзе?
С т а р у ш к а. Нет.
С о т р у д н и к. И вы все-таки хотите поехать в Советский Союз?
С т а р у ш к а. Ну и ну. Не поехать, а вернуться. Это вас удивляет?
С о т р у д н и к. Нет. Но…
С т а р у ш к а. Что — нет? Что — но? А вы что — не думаете возвращаться в Советский Союз?
С о т р у д н и к. О чем разговор?
С т а р у ш к а. Вот и я спрашиваю — о чем разговор?
С о т р у д н и к (подумав). Логично. А как быть с возрастом?
С т а р у ш к а. С чьим? Моим или вашим?
С о т р у д н и к. При чем тут я?
С т а р у ш к а. А о моем возрасте, ради бога, не беспокойтесь. Все годы при мне. Я здесь ничего не оставлю.
С о т р у д н и к. В том-то и дело. Все-таки это трудная штука — лететь через океан. А пароходом — еще того утомительней.
С т а р у ш к а. Я бы полетела на ракете, как космонавты. Но, говорят, уже все места заняты.
С о т р у д н и к (усмехнувшись). Скорее всего — да.
Р э ч е л. А я могу поехать в Советский Союз?
С о т р у д н и к. Туристкой?
Р э ч е л. В гости. К родственнице.
С о т р у д н и к. Ах, так у вас есть родственники? (Старушке.) А вы говорили — никого.
Р э ч е л. Так бабушка же.
С о т р у д н и к. Погодите. Бабушка-то еще здесь.
С т а р у ш к а. Еще билеты. И еще дорога.
С о т р у д н и к. Дорога как раз много не отнимет. Я вот за день долетел. Вчера был в Москве. И вчера же в Нью-Йорке.
С т а р у ш к а. Вы вчера были в Москве? Боже мой! Нет, это невероятно. Я же тысячу лет там не была. Как Москва?
С о т р у д н и к. Стоит. Что ей делается.
С т а р у ш к а. Наверное, много построено всякого?
С о т р у д н и к. Обычное дело. Сейчас так: новое строят, а старое, ценное, восстанавливают. Скажем, гостиница «Россия», а рядом церквушки прилепились. Ничего получается.
С т а р у ш к а. У вас ничего — это хорошо или плохо?
С о т р у д н и к. Недурственно. (Встает.)
С т а р у ш к а (тоже встает). Встал. Это значит — прощайте, да?
С о т р у д н и к (возвращая паспорт). Что же, Зинаида Григорьевна, раз здоровье позволяет, — милости просим. Добро пожаловать.
С т а р у ш к а. Как говорится: кто где родился, там и пригодился.
С о т р у д н и к. Это точно.
Р э ч е л. Рада была с вами познакомиться.
С о т р у д н и к. Мне также очень приятно.
Обмен поклонами.
С т а р у ш к а сидит в качалке. Р э ч е л, сидя на полу, на подушке, крутит ручку транзистора. Нашла вальс, и обе слушают его.
Р э ч е л. Ты хотела продиктовать мне письмо.
С т а р у ш к а. Потом… Ты еще ничего не говорила папе?
Р э ч е л. Нет.
С т а р у ш к а. Теперь, пожалуй, пора сказать.
Р э ч е л. Он будет очень расстроен. И мама тоже. Они этого не поймут.
С т а р у ш к а. Ничего не поделаешь.
Р э ч е л. Ты же сама говорила, что тебе у нас все так легко.
С т а р у ш к а. Да, да… Конечно… Но, ты знаешь, мне как-то в Москве прочли одни стихи. Я, конечно, не помню, как, что… Но там есть такие слова:
Та-ра-ра-ра,
Та-ра-ра-ра-ра,
Но — куст рябины…
И уже тут ничего не попишешь.
Р э ч е л. Это не те стихи, что на пластинке? О рябине?
С т а р у ш к а. Нет. Совсем другие. Но из той же оперы…
Вальс звучит все тише и тише. Старушка засыпает. Рэчел на цыпочках выходит.
Качалка со старушкой исчезает. Музыка вальса переходит в маршевый мотив, в котором угадывается мелодия песни про рябину. Ее сопровождает рокот авиационных моторов. Звук моторов нарастает и заглушает музыку. Затем рев затихает, и раздается голос диктора. Все дальнейшее происходит в несколько ускоренном темпе и сопровождается мерцанием.
Г о л о с д и к т о р а. Произвел посадку самолет, следовавший рейсом Нью-Йорк — Москва.
Появляется на авансцене н о с и л ь щ и к в фартуке и фуражке. Его должен играть тот же артист, что и таможенника. Из-за кулис выходит с т а р у ш к а.
С т а р у ш к а. Носильщик! Вы понимаете по-русски?
Н о с и л ь щ и к. Господи! Только по-русски и разговариваем.
С т а р у ш к а. Замечательно! Вы знаете, у меня всего два чемодана. Желтенький и черненький.
Н о с и л ь щ и к. Порядок, мамаша. Все в целости и сохранности получите в аэровокзале. По квиточку. Квиточек есть?
С т а р у ш к а. Квиточек есть. Но может быть, вы возьмете их отсюда сами?
Н о с и л ь щ и к. Не пойдет, мамаша. Весь багаж отвезем на аэровокзал на одном транспорте. Коллективно. А вас — на другом. Тоже коллективно. Там все и получите. По квиточку.
С т а р у ш к а. Там будет неразбериха, суматоха…
Н о с и л ь щ и к. Все, мамаша. Вас много, а я один. (Уходит.)
С т а р у ш к а. «Мамаша»! Теперь я верю, что я дома!
Появляются В а л я, Р а я и К о с т я с огромными букетами в руках. Идут навстречу старушке.
Боже мой! Нет! Ущипните меня!
Р а я. Лучше вы нас ущипните, Зинаида Григорьевна!
С т а р у ш к а. Костя! Раечка! Добрая моя Валечка! Я дома!
В а л я. С приездом, Зин Григорьна.
С т а р у ш к а. Я дома, дорогие мои! Он сказал: «Вас много, а я один». Я дома!
К о с т я. Если бы вы знали, сколько вас встречает народу!
С т а р у ш к а. Вас много, а я одна!
Р а я. И все с букетами!
С т а р у ш к а. Это букеты? Это целые клумбы! Давайте их сюда. (Берет, прижимает к груди.) Нет! Несите вы. А то у меня руки дрожат, и я выроню.
К о с т я (принимая букеты обратно). И у меня тоже, знаете ли, дрожат.
Они медленно идут и говорят.
Р а я. Там Антонина с дочкой.
В а л я. Люся, певица которая.
С т а р у ш к а. Я знаю… Вы писали… Вы рассказывали…
Р а я. И еще много, много… И все с букетами.
С т а р у ш к а. Совершенно лишнее.
В а л я. Даже электрик приперся.
С т а р у ш к а. Смотрите, что делается.
В а л я. Трезвый. Как штык.
С т а р у ш к а (останавливаясь). Нет?! Вы шутите?!
К о с т я (разводит руками). Исключительный случай. Правда, флагов нет. Но есть оркестр. Слышите? Это вас встречают!..
И сразу же духовой оркестр играет встречу. Старушка, Валя, Рая и Костя уходят. Мерцание прекращается.
Появляется качалка, обращенная к нам спиной. В ней сидит с т а р у ш к а, и ее рука лежит на подлокотнике. Музыка марша стихает, но не совсем. Появляются И л ь я и Р э ч е л.
И л ь я. В ее возрасте — лететь? Это немыслимо!
Р э ч е л. Но летела же она сюда.
И л ь я. Это было больше года назад. А в ее возрасте год — это…
Р э ч е л. Тсс… Ты ее разбудишь.
И л ь я. Я должен с нею поговорить. Мама!
Р э ч е л. Пусть спит. Потом.
И л ь я. Мама!
Р э ч е л (касается ее руки). Бабушка… Ой, папа, что это? (Отдергивает руку.)
И л ь я. Выключи музыку!
Рэчел выключает транзистор. Но музыка не стихает, а наоборот, становится громче.
Илья опускается на колени и прижимает руку старушки к лицу. Рэчел стоит, закрыв лицо, и тихо плачет. Но марш звучит все сильнее и сильнее, и под этот марш медленно идет занавес.
1970