Трагикомедия в двух действиях
Х о р.
К с а н т и п п а.
С о к р а т.
К е ф а л.
М и р е н а.
Ф е д о н.
А г и р р и й.
Г о р г и й.
П е р в ы й }
В т о р о й }
Т р е т и й } ученики Сократа.
С т р а ж.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Зал Русского музея в Ленинграде. Статуя Сократа работы Антокольского. В глубине зала, на постаменте, — модель Парфенона на Акрополе, такого, каков он в настоящее время, — со следами разрушении. На стуле, спиной к залу, положив ногу на ногу, сидит м у ж ч и н а средних лет — Хор. Обернувшись, смотрит с досадой на зрителей.
Х о р (зрителям). Ну? Чего смотрите? Соображаете, наверное, кто я, да? Не угадаете. Я, что называется, «прислуга за все». Вол, с которого дерут три шкуры. Мало того, что я должен вам кое-что сообщить о Сократе, — дело-то было двадцать пять веков назад, а память у меня — никуда, но поскольку все происходило в Древней Греции, то полагается хор. Вот и это еще взвалили на мои плечи. Хор из одного человека, смехота, да? Экономят на штатах. И ко всему этому — не выходи за рамки роли. (За кулисы.) Дудки! Слышите, вы?! Буду говорить что хочу! (Зрителям.) Делают вид, что не слышат.
Значит, так. (Указывает на скульптуру.) Сократ. Кто знает что-нибудь о Сократе, поднимите руку. (Пауза.) Ни одного. Ну и публичка мне сегодня досталась. (Читает по бумаге.) «Философ. Родился в 469 году, умер в 399». (Зрителям.) Думаете, наоборот? Все о’кей. До нашей эры — вот в чем суть. Понятно? Ну, кто из вас помнит, что было двадцать пять веков назад? Женщины, например. (Усмехнувшись.) Шутка, шутка. (Читает дальше.) «Идеалист. Против демократии». Стало быть, это надо понимать так: дескать, плохой человек. Ну, не впрямую, а намек, ясно? А я вот с этим не согласен. А если материалист — жулик, а идеалист — честный человек, — не может быть? Еще как бывает. А в тюрьмах кто сидит? Одни идеалисты, да? Это я не по роли говорю, а от себя, разумеется. Другой кричит: «Я материалист! Я демократ!» А на деле такая… Тут же сидят взрослые люди, все понимают. Но не будем отвлекаться.
Значит, то, что вы сейчас увидите, произошло двадцать пять веков назад. Тютелька в тютельку. Некоторые ученые, конечно, сочтут, что все не совсем так было. Обычная история. Этих не ублажишь. Для них верно только то, что они сами открыли. (Смотрит в бумагу.) Тут еще немного осталось. Сам он, значит, ничего не писал, ответов не давал — осторожный был, — а только спрашивал. Но так, что хочешь не хочешь… Ну, это мы понимаем. Вроде следователя. (Читает, скороговоркой.) «Противоречия между Сократом и правящей верхушкой Афин, а также философами-софистами привели к суду над Сократом, по приговору которого он выпил яд». «Их нравы», как говорится. «Великий русский скульптор Антокольский как раз и изобразил момент…» Вот, значит, этот самый момент. (Задумчиво обходит скульптуру, рассматривая ее.) Вопросы есть? Что за здание? Парфенон. На холме Акрополь. Это оно сейчас в таком безобразном состоянии. А тогда, наверное, было с иголочки. Вот, пожалуй, и все.
Уходит, но тут же возвращается.
Да, чуть не забыл. Была у него жена, Ксантиппа. Очень сварливая женщина. (Смотрит в бумажку.) Тут так прямо и сказано: «Имя ее с тех пор стало нарицательным». Так что если у вас дома дело, как говорится, «пошло на принцип», то вы ей: «Ксантиппа ты!» — и привет. (Уходит.)
Затемнение Когда становится светло, то перед нами небольшая каменная терраса, примыкающая к дому, от которой идут ступени вниз, так как дом да и постройки вокруг расположены на склоне холма. На горизонте — Парфенон, но без следов разрушения. Неподалеку — темно-зеленые кипарисы и тисы вперемежку с ярко-зелеными тополями. Под ногами — оранжево-розовый песок. И над всем этим — густо-синее небо без единого облачка.
На террасе в кресле дремлет С о к р а т. Ему семьдесят лет. Он лыс, с огромным лбом, курчавой небольшой бородой, очень курнос. На нем простой хитон. Сократ бос.
Входит молодой человек — Ф е д о н. Он красив, мужествен, его лицо мрачно. Он молча опускается у ног Сократа.
С о к р а т. Что с тобой, Федон? Где ты пропадал?
Ф е д о н (тихо). Я не хочу больше жить.
С о к р а т. Это пройдет. В твоем возрасте.
Ф е д о н. Предательство… Невыносимо… Как могла она так поступить? Скажи, Сократ, знал ли ты, что я любил женщину по имени…
С о к р а т (прерывая). Не называй ее.
Ф е д о н. Значит, знал.
С о к р а т. Просто тебе будет не так больно рассказывать мне, не называя имен. Не ты любил эту женщину. И не тебя она предала. Пусть это будут какие-то двое других людей. Ведь от этого ничего не изменится, не так ли? Ибо то, что случилось с тобой — что бы ни случилось, — уже было и будет. Мужчины и женщины предавали, предают и будут предавать любовь друг друга — самое прекрасное, что есть на земле.
Ф е д о н. Мне трудно говорить… Трудно начать…
С о к р а т. Я помогу тебе. Некто любил женщину. Скажем, танцовщицу. И она полюбила его. Или, во всяком случае, очень умело притворялась, что любит.
Ф е д о н. Нет, любила, любила! Никогда ни одно ее движение, ни ласка, ни голос не задевали меня и не были фальшивы. В ее жизни были до меня мужчины. Но когда появился я, людская молва, эта злобная сплетница, и та замолчала, так мы были преданы друг другу.
С о к р а т. Она хотела, чтобы он женился на ней?
Ф е д о н. Кто?
С о к р а т. Тот молодой человек, о котором мы говорим.
Ф е д о н. Да. Она беспрерывно говорила об этом. Но мои родители, зная, кто она, были против. И вот, когда я их почти уговорил, проходя от нее к себе ночью, я услышал обрывок разговора двух прохожих. Они называли ее имя и сказали, что она новая любовница Кефала. Это было так невероятно, что я рассмеялся. Мы не раз говорили с ней о Кефале. Она всегда отзывалась о нем с презрением. Он не гнушался предавать своих друзей, чтобы добиться богатства и власти. Я тут же бросился обратно, чтобы рассказать ей о вздорной молве, и… И застал у нее… Я застал у нее…
С о к р а т. Можешь дальше не говорить.
Ф е д о н. Тогда я бежал. Я был нем, слеп и глух от горя. Я бежал, не разбирая дороги, и меня сшибла проезжающая мимо повозка. Возница, добрый человек, подобрал меня, отвез к себе и вылечил насильно, так как я не хотел жить.
С о к р а т. Вот, значит, почему ты пропадал целый месяц.
Ф е д о н. Да. Разве стоит жить после этого? Я верил ей как ребенок. Обмануть меня — нет доблести. И нет хуже подлости. Как дальше верить людям? Как жить без веры?
С о к р а т (после паузы). Без веры жить нельзя, ты прав. Человек, перестав верить людям, становится зверем. Но надо знать, во что верить. Ведь люди совершают преступления и проступки либо вынужденно, либо по незнанию. Так и твоя женщина.
Ф е д о н (в отчаянии). Она уже не моя! И не нужна мне больше!
С о к р а т. Беда не в этом. А в том, что хотя т ы — ее счастье, она выбрала Кефала. Ибо думает, что он — г о т о в о е счастье. Она не знает, что счастье надо выстрадать. Женщины познают материнскую любовь именно потому, что вынашивают и рожают детей, а не получают готовыми.
Ф е д о н. Он женился на ней. И теперь ей завидуют другие женщины.
С о к р а т. Возможно. Однако нельзя быть счастливым на чужой вкус. Если она любит тебя, она несчастна. Это тебя утешит? Ведь люди часто утешаются чужим горем.
Ф е д о н. Я не хочу сейчас думать о ней. Я желаю знать — как мне жить?
С о к р а т. Как жил. Умерла лишь вера в одну женщину. Но если ты не закроешь своего сердца, найдется другая, достойная новой веры. Таков мой опыт.
Ф е д о н. Прости, Сократ, но все говорят, что ты и Ксантиппа…
С о к р а т. Все говорят, что звезды горят ночью и гаснут днем. Но то, что мы видим, не всегда то, что есть на самом деле. Надо знать.
Ф е д о н. Смотри, один из прихлебателей Кефала — Агиррий идет сюда. Я уйду. Не могу видеть кого-либо, связанного с ним.
С о к р а т. Но не исчезай надолго. И не предпринимай ничего сгоряча. Даже если она позовет тебя.
Ф е д о н. Разве это возможно?
С о к р а т. Она уже, наверное, зовет тебя с той минуты, как ты убежал от нее.
Ф е д о н. Но я никогда не захочу ее даже видеть! Клянусь!
С о к р а т. Не торопись. Самые крепкие клятвы те, которые не произносят. Их иногда не нарушают.
Федон уходит. С другой стороны неторопливо появляется военный средних лет — А г и р р и й. Держится самодовольно.
А г и р р и й. Сократу, сыну Софрониска, привет!
С о к р а т. И тебе привет, Агиррий.
А г и р р и й. А где твои птенцы? Не распугал я их? Мне кажется, кто-то упорхнул при моем приближении.
С о к р а т. Одни летают, другие ползают. У каждого своя судьба. Не беспокойся о них, Агиррий.
А г и р р и й. Я беспокоился не о них — о тебе. Не лишил ли я тебя заработка?
С о к р а т. А разве ты не знаешь, что я не беру ни с кого денег?
А г и р р и й. Слышал об этом. На что же ты живешь?
С о к р а т. Я умею работать. Лепить, чинить обувь.
А г и р р и й. За работу платят гроши. Бедная Ксантиппа. И потом, у тебя же трое детей.
С о к р а т. Не беспокойся и о них. Каждый должен нести свой груз.
А г и р р и й. Но ведь другие софисты берут плату за уроки. И получают изрядно.
С о к р а т. Я не софист. Мне не за что платить. Я не учу. Я сам учусь у тех, с кем беседую.
А г и р р и й. Но тебе нужны деньги?
С о к р а т. Очень.
А г и р р и й (вынимает кошель и бросает его на стол). Вот они. Тут пять мин. Они твои.
Х о р. Между прочим, пять мин — это хорошие деньги. У меня тут переводная таблица. (Вынимает.) Значит, так. Одна мина — это сто драхм. Одна драхма — шесть оболов. А на один-два обола можно неплохо, как тут сказано, в день прокормиться. Не в ресторане, конечно. Значит, шестью сто — это шестьсот. Да еще на пять — три тысячи. Да еще учтите за двадцать пять веков инфляцию,-то получается на наши деньги… Получается, прямо скажем, кругленькая сумма!
С о к р а т. За что?
А г и р р и й. Пустяки. Скажешь несколько слов на площади перед народом — и делу конец. Ты ведь в свое время воевал?
С о к р а т. Да. Я был гоплитом. Но теперь я слишком стар, чтобы держать в руках оружие.
А г и р р и й. Тебе и не придется воевать. Сражаться будем мы.
С о к р а т. То есть граждане Афин?
А г и р р и й. Само собой.
С о к р а т. А с кем?
А г и р р и й. Со спартанцами, разумеется.
С о к р а т. А что плохого сделали нам спартанцы?
А г и р р и й. Ты меня удивляешь, Сократ. А еще пифия назвала тебя мудрейшим из мудрых. Впрочем, ты не политик. Война — это самый простой способ разбогатеть.
С о к р а т. Для тех, кто победил.
А г и р р и й. Разумеется. А ты сомневаешься, что это будем мы, афиняне?
С о к р а т. Как я могу сомневаться в том, что боги отметят достойных?
А г и р р и й. Для мудреца ты соображаешь медленно. Я солдат, а улавливаю все сразу же.
С о к р а т. Потому ты и богат.
А г и р р и й. Выступи как следует, и этот кошель станет твоим. Через несколько дней мы соберем народное собрание. Все софисты уже дали согласие сказать свое слово. Ну и тебе нельзя отмолчаться, раз идет слава, что ты мудрейший. По совести говоря, это меня удивляет. Но таково мнение пифии, и народ в это верит. Вот Кефал и полагает, что без тебя дело не обойдется. Он политик, ему видней. Договорились?
С о к р а т. Я подумаю.
А г и р р и й. Вот именно. Как следует подумай. Учти, у тебя много врагов. Софисты тебя не любят. Их можно понять. Кому приятно, когда их профессия — торговать мудростью, а мудрейшим называют Сократа. Только Кефал и может оградить тебя от их преследований. Так что не ссорься с ним.
С о к р а т. Я подумаю.
А г и р р и й. Твоя семья живет впроголодь. Дети ходят голые, оборванные. Жена сварлива. А при деньгах любая женщина становится ласковой. Поверь мне. (Подмигнул Сократу, толкает его фамильярно.)
С о к р а т. Я подумаю.
А г и р р и й. Думай, думай. Ну, несколько слов, чтобы не щадя своей жизни и так далее…
С о к р а т. А теперь я пойду прилягу. Мой возраст требует отдыха.
А г и р р и й. Ты спрячь деньги.
С о к р а т. Нет.
А г и р р и й. А если украдут?
С о к р а т. Еще никому не приходило в голову украсть у меня что-либо.
А г и р р и й. Не скажешь ли ты своей жене, чтобы она принесла мне воды? Хочу пить.
С о к р а т. Скажу. (Выходит.)
А г и р р и й (один). Никто ничего не украл у тебя, говоришь? Ну так это сделает Агиррий. Правда, Ксантиппа так сварлива, что отобьет охоту у каждого. Ну да я знаю, что сказать женщине, чтобы она… Да и зачем говорить?
Из дома раздается крик Ксантиппы: «А ты что, сам не мог дать ему воды?!» Слышен грохот, после чего появляется К с а н т и п п а, держа в одной руке гитрию — продолговатый кувшин с узким горлышком, а в другой руке килику — небольшой плоский сосуд. Ксантиппа выглядит моложе своих сорока девяти лет. Она внешне привлекательна, держится сурово. На ней пеплос — женское платье, нечто вроде мужского хитона, но открытое сбоку.
Спасибо, Ксантиппа.
К с а н т и п п а (наливает). Пей и выметайся.
А г и р р и й (выпив). А если я хочу еще?
К с а н т и п п а (наливает). Не лопни.
А г и р р и й (выпив). А если я хочу тебя? (Пытается ее обнять.)
К с а н т и п п а (выплеснув ему воду в лицо). Это тебя охладит.
А г и р р и й (вытирает лицо, со смехом). Слушай, я знаю, почему женщины бывают сварливыми, и умею делать их покладистыми.
К с а н т и п п а. Мало мне одного козла, так ко мне еще другой лезет.
А г и р р и й. Зачем же ты вообще вышла замуж, если ненавидишь мужчин?
К с а н т и п п а. Чтобы родить.
А г и р р и й. Но не три раза.
К с а н т и п п а. Тут не угадаешь. Муж для женщины — это ярмо. И нет смысла менять старое ярмо на новое или одно на несколько.
А г и р р и й. Выходит, ты даже счастлива со своим Сократом?
К с а н т и п п а. Я? Чтоб он околел, этот болтун!
А г и р р и й. Что же, это как раз может произойти.
К с а н т и п п а. Ты сошел с ума!
А г и р р и й. А чего ты испугалась?
К с а н т и п п а. Не хочу, чтобы мои дети остались без отца.
А г и р р и й. Тогда посоветуй ему пораскинуть мозгами как следует. А с тобой мы еще все доведем до конца. В другой раз. (Хочет уйти.)
К с а н т и п п а. Ты забыл свой кошель.
А г и р р и й. Я ничего не забываю. (Уходит.)
Ксантиппа берет кошель. Входит С о к р а т.
С о к р а т. Наконец-то ушел.
К с а н т и п п а (взвешивая кошель). Чьи это деньги?
С о к р а т. Могут быть нашими.
К с а н т и п п а. И что для этого надо сделать?
С о к р а т. Кое-что продать.
К с а н т и п п а. У нас ничего нет.
С о к р а т. Это есть у каждого.
К с а н т и п п а. Надоели твои загадки! Я — не твои ученики, которые ходят за тобой как опоенные. Я твоя жена и мать твоих детей. А с твоих разглагольствований только сдохнешь с голоду! Что хочет этот негодяй?
С о к р а т. Не хуже он тех, кто его послал.
К с а н т и п п а. Не увиливай! Что им нужно?
С о к р а т. Ты еще не поняла?
К с а н т и п п а. Брось свои вопросики! Неужели ты не можешь говорить по-человечески?!
С о к р а т. Ты только не волнуйся.
К с а н т и п п а (распаляясь). А когда это я с тобой, старым бараном, не волновалась?! Была у меня хоть одна минута покоя? Вечно ты влипаешь во всякие передряги. А вытягивать тебя за твои ослиные уши — мне!
С о к р а т. Остановись на чем-нибудь одном. Либо баран, либо осел.
К с а н т и п п а. И это называется мудрейший из мудрых. Ну тогда я — мудрейшая в этом доме! Последний раз спрашиваю: за что деньги? (Пауза.) Ты онемел? Оглох?
С о к р а т. Наоборот. Я слушаю.
К с а н т и п п а. Что?
С о к р а т. Твой голос. Клянусь бедрами Клеопатры, он особенно хорош, когда ты его повышаешь.
К с а н т и п п а. Ну что мне, ударить тебя, что ли? Не хочешь говорить? Тогда я этому Агиррию ноги повыдергиваю, но узнаю, что им от тебя надо! Ты забыл, кто я такая?!
С о к р а т. Могу ли я забыть? А кто ты?
К с а н т и п п а. Самая сварливая женщина Афин!
С о к р а т. И это еще не главное твое достоинство.
К с а н т и п п а. А какое главное?
С о к р а т. Красота.
К с а н т и п п а. Тьфу! (Заглядывает в кошелек.) Не поскупились. Плохо дело, да? Значит, надо продать?..
С о к р а т. Ты угадала — совесть.
К с а н т и п п а. А обхитрить их не удастся?
С о к р а т. Не умею.
К с а н т и п п а. Научись.
С о к р а т. Поздно.
К с а н т и п п а. Ах ты, старый сладострастник! Спать с женой не поздно, а пошевелить вместе с нею мозгами — поздно? Ладно. Что-нибудь придумаю.
С о к р а т. А теперь налей мне воды. (Протягивает руку к килике.)
К с а н т и п п а. Не в эту. Из этой пил он. Я принесу тебе другую.
С о к р а т. Сполосни ее. Вода смывает все. Даже следы человеческой подлости.
Ксантиппа наливает. Сократ пьет.
К с а н т и п п а. Вкусная?
С о к р а т. Как ты.
К с а н т и п п а. Свежая?
С о к р а т. Как ты.
К с а н т и п п а. Идем. Я приготовила тебе поесть. Ты, наверное, голоден?
С о к р а т (не двигаясь). Да.
К с а н т и п п а. Сегодня мне удалось сделать настоящий обед. Я купила несколько превосходных миног. Всего за драхму. Ты прости, но у нас осталось только три драхмы и пять оболов. А на них мы должны прожить еще дней двадцать. Тогда мне обещали заплатить за корзины, которые я сплела.
С о к р а т. Да.
К с а н т и п п а. Скоро придут дети. Просто ума не приложу, из чего сшить старшему хитон?
С о к р а т. Тебе самой давно нужен новый пеплос.
К с а н т и п п а. А тебе — новые сандалии.
С о к р а т. Я люблю ходить босым.
К с а н т и п п а (улыбнувшись). И голодным. (Встряхнув кошелек.) Тут столько, что нам хватит на полгода.
С о к р а т. Даже больше.
К с а н т и п п а. А что, если я сейчас же побегу и куплю мяса? Сварю настоящий обед! Выкину эту мерзкую вонючую рыбу, которой брезгуют даже собаки! Выброшу эти тряпки, которые уродуют меня! Куплю нашим детям новую одежду, а тебе — сандалии. Куплю украшения для себя и мазь для лица, а то моя кожа скоро совсем увянет! Я куплю… (Остановившись.) А ты не преувеличиваешь?
С о к р а т. Преуменьшаю.
К с а н т и п п а (положила кошелек в сторону). Ладно. Миноги, что я купила, очень питательны и не повредят твоему здоровью.
С о к р а т. Это очень важно — беречь мое здоровье.
К с а н т и п п а. А как же. И дети любят этот суп. И я…
С о к р а т. Твой пеплос совсем пришел в негодность.
К с а н т и п п а. Но если бы ты знал, как я ловко придумала его переделать. Он станет как новый. Лучше, чем новый…
С о к р а т (прерывая). Дай руку.
К с а н т и п п а (тихо). Нет таких денег, которые могли бы купить твою совесть.
С о к р а т. А мою жизнь?
К с а н т и п п а. Но разве они покупают жизнь?
С о к р а т. Нет. Иногда ее приходится отдать самому. (Шутливо.) Или помереть с голоду в ожидании обеда.
К с а н т и п п а. Ты хочешь есть? Тогда пошли.
С о к р а т. Пошли. (Не двигается.)
К с а н т и п п а (тихо). Ты ведь голоден?
С о к р а т. Всегда.
К с а н т и п п а (еще тише). Это хорошо.
С о к р а т. Да.
Х о р. Ну, что скажете? Не успели мы переместиться на двадцать пять веков назад, как сразу же обнаружили… Вот вам и историческая правда!
Покои Мирены. На возвышении — огромное квадратное ложе. На нем — М и р е н а, молодая красивая женщина. К е ф а л, поглядывая на себя в зеркало из полированного металла, заканчивает туалет, застегивая сандалии. Он некрасив, немолод, но имеет внушительный и властный вид.
М и р е н а. Побудь еще немного со мной, счастье мое. Вот здесь. (Гладит рукой ложе.)
К е ф а л. Ты всегда это говоришь, когда я уже застегиваю сандалии.
М и р е н а. Потому что тогда я особенно остро чувствую, что ты уходишь. А мне никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой.
К е ф а л. Хотелось бы поверить, что это правда. Пусть хотя бы ты даже так лжешь в первый раз.
М и р е н а (поспешно). Верь.
К е ф а л. Но все равно мужчина не должен тратить на женщину в день более двух часов. Тем более — государственный деятель.
М и р е н а. Ты прав, как всегда, мое счастье. Но я и не думала еще отнимать тебя у народа для любовных утех. Мне пришла в голову мысль — не захочешь ли ты вот здесь (проводит рукой по ложу) думать о своих государственных делах вслух, как ты это иногда делаешь.
К е ф а л. Женщина, твое место в сердце мужчины. Не в его голове.
М и р е н а. Но если бы ты знал, какое наслаждение для меня, не для женщины, а просто для человека, наблюдать, как действует твой могучий ум, ты не лишал бы меня этого. Меня, которая, может быть единственная изо всех окружающих тебя, радуется твоему гению без зависти. Разве не так?
К е ф а л. Возможно, ты права.
М и р е н а. Так почему ты не хочешь думать при мне? Может, ты не доверяешь мне?
К е ф а л. Просто дела невеселы.
М и р е н а. Счастье мое, тогда тем более есть смысл думать вслух. Конечно, я ничто перед тобой. Я всего лишь женщина, и не мне советовать тебе. Да и не нужны тебе ничьи советы. Но, быть может, простое внимание женщины, может, мой восторг и влюбленный лепет развлекут и рассеют тебя, и ты, разгладив морщины раздумий, вновь обретешь свежий взгляд на свои заботы и увидишь то, на что не смотрел ранее?
К е ф а л. Ты так красиво говоришь, что я иногда начинаю в твоих словах сомневаться.
М и р е н а. Ты не веришь мне? Тогда я умру. (Ложится навзничь.)
К е ф а л. Я пошутил. Просто ни одна из тех женщин, которых я знал, так со мной не говорила.
М и р е н а. Потому что они не понимали тебя так, как я.
К е ф а л. Допустим. Тогда слушай. Мы в сложном положении. В течение длительного времени мы убеждали афинян, что их благосостояние растет, а наша военная мощь крепнет.
М и р е н а. И это, разумеется, правда?.
К е ф а л. Не совсем. Скорее, наоборот.
М и р е н а. Почему же так получилось?
К е ф а л. Когда управляешь государством твердой рукой, то это имеет свое преимущество и недостаток. Преимущество: ты можешь утверждать что угодно, и никто не смеет тебя опровергнуть. Недостаток: ты сам никогда не узнаешь истинного состояния дел. И маленькая ошибка в управлении государством неизбежно приводит к тяжелым последствиям, так как ее никогда не удается вовремя исправить.
М и р е н а. Зачем же говорить народу неправду?
К е ф а л. Это неизбежно. Всем государственным деятелям приходится так поступать. Ибо правда, как правило, неприятна. А ложь все глотают охотно. Собственно, приукрашивать действительность — это и есть основной способ управлять государством. Но этого нельзя делать до бесконечности. Разница между тем, что говоришь и что все видят, становится подчас слишком издевательской. Тогда приходится искать выход из положения. И наилучший, который мне известен, — война.
М и р е н а. А ты не боишься проиграть?
К е ф а л. Риск всегда есть. Но напасть первым — залог успеха. А выиграв, можно очень долго существовать за счет грабежа. И потом, победа сулит мне необычайный рост популярности. А популярность — это власть.
М и р е н а. Но ты сам говоришь о риске. Так, может, лучше рискнуть и с первых же дней правления говорить народу все, как есть? Тогда можно бы вырваться из этого заколдованного круга и не ввязываться в войну.
К е ф а л. В том-то и дело, что, придя к власти, надо сгущать краски. Необходимо иметь некоторый запас. Нет! Правду говорят только сумасшедшие или пророки. Что, по существу, одно и то же. Первых за это сажают на цепь, подальше от людей. Вторых побивают камнями или распинают. В общем, приговаривают к смерти. Но, само собой, за какое-нибудь другое вымышленное преступление.
М и р е н а. Я потрясена. Ты открыл мне глаза. Я прозрела. Счастье мое, как приятно и полезно слушать тебя и упиваться мудростью, которая струится из твоих уст. Но тогда что же тебя беспокоит? Почему твой лоб хмур, а глаза мрачны?
К е ф а л. Для того чтобы начать войну, надо внушить афинянам, будто они вынуждены защищаться. А чтобы победить, надо напасть первым. Как видишь, тут есть противоречие, которое необходимо сделать незаметным.
М и р е н а. То есть обмануть?
К е ф а л. Ни в коем случае. Просто когда говоришь с людьми, следует понимать их натуру. А именно: если потворствуешь людской лени, верят охотно, кто бы ни выступал. Если же надо звать людей на смерть, то призывать должны те, кого чтут искренне, не на словах. Но такие частенько неподкупны, то есть независимы. Так что возможны неожиданности.
М и р е н а. Какой же выход?
К е ф а л. Сделать их зависимыми. Однако в глазах народа они должны быть свободны и служить не мне, а только истине. Вот потому я и обратился к философам.
М и р е н а. Понимаю. А философы — это нечто вроде пророков.
К е ф а л (усмехнувшись). Наоборот. Философы — это ручные, дрессированные пророки. Они скажут то, что я хочу. Они именно тем и отличаются от пророков, что говорят ложь под видом правды. Иначе их давно побили бы камнями. Меня смущает другое. Позвав философов, я не могу не позвать Сократа, так как народу известно, что оракул назвал Сократа мудрейшим. Да и слава Сократа соответствует этим словам. А имея с ним дело, никогда наперед не знаешь, чем это кончится.
М и р е н а. Он может сказать правду?
К е ф а л. Хуже. (С сильным раздражением.) В том-то и дело, что он сам ничего не утверждает. Только спрашивает. И, отвечая ему, ты никогда не знаешь, к какому выводу придешь.
М и р е н а. Но ты говорил, что философы — ручные. Так разве нельзя приручить и его?
К е ф а л. Они ручные потому, что торгуют своей мудростью. Кто купил, тот и приручил. А Сократ бескорыстен. Хуже нет для государства бескорыстных людей. Ты думаешь, жулики и бездари враги государства? Нет. Они обрывают листочки с государственного древа. А бескорыстные подрывают его корни. И ты не можешь взять их за горло иначе чем рукой. Ты их можешь задушить, но тогда за них начинает говорить их слава, причем иногда громче, чем при жизни. А ее не задушишь. Нет. Мне надо, чтобы он говорил. И то, что я хочу. Вот задача.
Три стука в дверь.
Это Агиррий. Я велел ему явиться в любое время. Он был у Сократа. Придется мне тебя покинуть.
М и р е н а. Счастье мое, а ты не мог бы продлить минуты мои с тобой и позволить услышать, как ты будешь дальше решать свою задачу? Позови Агиррия. Если хочешь, я опущу занавеску. (Опускает полог, отделяющий ложе от прочего помещения.) Вот так. (Привлекает Кефала за полог и целует его.)
К е ф а л. Тебе трудно отказать. (Приоткрыв дверь.) Войди, любезный.
Появляется А г и р р и й.
А г и р р и й. Уважаемому Кефалу — привет!
К е ф а л. Говори.
А г и р р и й. Мы одни?
К е ф а л. Да.
А г и р р и й. Этот ублюдок Сократ, эта старая немочь, неспособная, наверное, переспать с женщиной так, чтобы она не бесилась от злости, этот…
К е ф а л (прерывая). Говори по делу.
А г и р р и й (покосясь на занавеску). Я передал деньги Сократу.
К е ф а л. Прекрасно.
А г и р р и й. Он их не тронул. Они остались лежать на столе.
К е ф а л. А что он сказал, услышав мое предложение?
А г и р р и й. Сказал, что подумает.
К е ф а л. Чем же ты недоволен?
А г и р р и й. Он обманщик. Нельзя доверять ни одному его слову.
К е ф а л. О, если бы это было так, я был бы спокоен.
А г и р р и й. Он лгун! И его жена также! Они обманывают всех!
К е ф а л. Почему ты так думаешь?
А г и р р и й. Когда нищему человеку дают деньги, он их берет и благодарит. А не говорит, что подумает.
К е ф а л. Это не обычный человек. Это Сократ. А Ксантиппа тоже увидела деньги, как я тебе приказал?
А г и р р и й. Да. Знаешь, Кефал, думаю, Сократ все-таки получает деньги за свою болтовню. Иначе Ксантиппа не держалась бы за него. Женщин привязывают к мужчине либо деньги, либо власть. Власти у него нет, значит…
К е ф а л. Довольно. Я знаю, что ты звезд с неба не хватаешь, но… Не возражай. Ты выполнил мое поручение и можешь идти.
А г и р р и й. А все-таки я прав.
К е ф а л. Хватит! Не думай об этом. Иди.
Агиррий выходит.
(Отдергивая занавеску.) Что ты скажешь об этом дураке? Когда всем в Афинах известно, что Сократ бессребреник! И еще осмеливается спорить!
М и р е н а (она очень внимательно слушала этот разговор). Разумеется, ты прав, счастье мое. Но стоит ли гневаться на того, кто глупее тебя? Тогда ты станешь сердит на всех нас. И на меня, твою рабу, в том числе.
К е ф а л. На тебя я никогда не буду сердиться.
М и р е н а. Никогда? Какое прекрасное, твердое слово. И какое счастье слышать его в устах такого великого человека, как ты. Твое слово — скала. На ней можно спокойно и твердо стоять всю жизнь. Но, прости за вопрос, а что, если Сократ не захочет тебя поддержать? Или выступит против?
К е ф а л. В истинно демократическом государстве все должны быть либо управляемы, либо мертвы. (Выходит.)
М и р е н а (подходит к зеркалу и рассматривает себя). И это ради него ты оставила Федона. Да… Этому не жалко даже толкнуть народ на самоубийство. Лишь бы удержаться на месте. Агиррий дурак, ты говоришь? Но и ты не умнее, если позволяешь себе со мной так откровенно… А может, он не считает меня за человека?.. И ведь никто мне не посочувствует!..
Х о р. Удивительное все-таки создание — человек. Продался — хочет, чтобы ему сочувствовали. Не продался — ждет, чтобы его похвалили!
К с а н т и п п а сидит у себя во дворике и шьет.
Появляется М и р е н а.
М и р е н а. Разреши войти к тебе, Ксантиппа?
К с а н т и п п а. Входи, но Сократа нет дома.
М и р е н а. Я пришла к тебе. Просить о помощи.
К с а н т и п п а. А что я могу — старая, глупая женщина? У меня на плечах трое детей и старик муж, который только и делает, что шляется повсюду и болтает.
М и р е н а. И твой муж не болтун. И ты не стара. И тем более не глупа. Да и я не так глупа, чтобы поверить в это. Ты знаешь, кто я?
К с а н т и п п а. Откуда мне знать? Я только и знаю, что торговок на рынке, да своих трех детей, да еще бездельника мужа, который с утра до ночи…
М и р е н а. Я — Мирена, жена Кефала.
К с а н т и п п а. Самого Кефала?! И ты просишь у меня помощи? У нищей женщины, которая только и думает, как прокормить четыре рта. Я уж не говорю о себе. Я давно согласна сдохнуть с голоду.
М и р е н а. Жена Сократа, ты положительно считаешь меня дурой. Если ты поможешь мне, я заплачу тебе хорошими деньгами и новостью.
К с а н т и п п а. Я бы взяла и то и другое, да боюсь, тебе не будет от меня толку. Ты разгневаешься, отберешь все, да еще и накажешь меня, жена Кефала.
М и р е н а. Перестань говорить со мной как с идиоткой. Толк будет, если ты захочешь.
К с а н т и п п а. Одного хотенья мало. Я вот хочу, чтобы четыре лоботряса, которые висят на моей шее…
М и р е н а. Хватит, Ксантиппа! Выслушай меня.
К с а н т и п п а. А что я делаю? Жену Кефала да не выслушать — себе дороже.
М и р е н а. Сейчас я пришла к тебе не как жена Кефала, а как женщина к женщине. И пришла не только за помощью, а сказать, что Сократу грозит беда.
К с а н т и п п а. А что он натворил, этот Сократ?
М и р е н а. Ты думаешь, можно ходить повсюду, говорить все, что хочешь, отказываться лгать за деньги и чувствовать себя в безопасности?
К с а н т и п п а. Уж кажется, он и мухи не обидит.
М и р е н а. Мухи ему не угрожают. Кефал хотел бы, чтобы Сократ призвал граждан Афин к войне со спартанцами. Кефал утверждает, что они собираются на нас напасть. И слово Сократа.
К с а н т и п п а. Так ведь Сократ вообще никогда не говорит ни «да», ни «нет».
М и р е н а. Это всем известно. Но, думаю, тут ему не уклониться. А если он попытается, ему будет плохо.
К с а н т и п п а. Так уж хуже, чем есть, не бывает. У нас нет ничего. Ты взгляни, как я одета. Что мы едим! Этот лысый бездельник…
М и р е н а (устало). Перестань играть передо мной эту роль. Ты прекрасно знаешь, что, когда у человека нет ничего, у него можно отнять жизнь.
К с а н т и п п а. Но кому нужна жизнь Сократа?
М и р е н а. Вот именно — не нужна. Мешает. Людям мешают те, с кем приходится считаться. Вот и Кефал хочет прибрать Сократа к рукам.
К с а н т и п п а. Что это значит?
М и р е н а. Все, что угодно.
К с а н т и п п а. Какой же выход?
М и р е н а. Не знаю. Но Сократ, наверное, найдет выход. Я сказала тебе все, что знаю. А теперь и ты помоги мне.
К с а н т и п п а. Как?
М и р е н а. Я хочу встретиться с Федоном.
К с а н т и п п а. Чего проще? Прикажи ему явиться. Ты ведь жена самого Кефала.
М и р е н а. Я не хочу, чтобы он встретился с женой Кефала. Я хочу, чтобы он пришел к Мирене. Но он не желает меня видеть. А если Сократ замолвит за меня доброе слово, Федон согласится. Умоляю, уговори Сократа.
К с а н т и п п а. Я лучше сама поговорю с Федоном. А добиться чего-либо от Сократа — это уж попробуй ты.
М и р е н а. Да благословят тебя боги за помощь. (Протягивает кошелек.)
К с а н т и п п а. Деньги надо брать за работу, а не за помощь. Убери кошелек.
Входит С о к р а т с сандалиями в руках.
С о к р а т. Все починил. И тебе, и ребятам.
К с а н т и п п а. А себе? Почему ты не починил себе?
С о к р а т. Сколько раз тебе твердить: я люблю ходить босым.
К с а н т и п п а. Да, знаю. И голодным. (Выходит.)
Сократ рассматривает сандалии.
С о к р а т. Тут работы…
М и р е н а. Мирена, дочь Салюстия, приветствует тебя!
С о к р а т. И жена Кефала, забыла ты добавить.
М и р е н а. Не с Сократом ли, мудрейшим из мудрых, я разговариваю?
С о к р а т. С ним, с ним.
М и р е н а. А ты согласен с тем, как тебя назвала пифия?
С о к р а т. Сначала протестовал. Затем стал сомневаться. А потом пришлось согласиться.
М и р е н а. Что же заставило тебя изменить мнение?
С о к р а т. А что заставляет всех, нас что-то делать? Жизнь.
М и р е н а. Будь любезен, поясни.
С о к р а т. Сперва, услышав слова пифии, я бросился к философам, чтобы убедиться, что недостоин такой оценки. И что же? Оказалось, они не знают того же, чего не знаю и я. Но мне известно это, а потому я ищу истину. А они считают, что все знают, довольны этим и ничего не ищут. Вот и получается, что я знаю кое-что сверх того, что известно им. И это кое-что — главное. Но ты пришла ко мне, Мирена, не затем, чтобы говорить обо мне. Так приступим к делу. Ибо твое время дорого — оно принадлежит Кефалу.
М и р е н а. Ты прав, я пришла по другой причине. Ты прав и в том, что время мое, да и вся я принадлежу Кефалу. Ты прав во всем, и в том, что думаешь обо мне дурно, о Сократ, учитель Федона.
С о к р а т. Я не сказал тебе ничего, ни хорошего, ни дурного. И я не являюсь чьим-либо учителем и никогда не называю себя так.
М и р е н а. Зато я назвала имя Федона. Мы поговорим и о деле, Сократ. Но если ты позволишь, то поговорим сначала обо мне.
С о к р а т. Мое время принадлежит всем, следовательно, и тебе.
М и р е н а (кивает на сандалии). Жаль, что тебе приходится заниматься сапожным ремеслом.
С о к р а т. Я рад им заниматься. Это обувь моих детей. Кто же лучше и терпеливей меня починит их сандалии? Да и вообще сапожное дело — настоящее дело.
М и р е н а. Я просто пожалела твое время.
С о к р а т. Время, которое мы тратим на детей, — найденное время. Слушаю тебя, Мирена.
М и р е н а. Конечно, Федон говорил тебе про меня. И только плохое, не так ли?
С о к р а т. Федон не просил меня сообщать никому, о чем он со мной говорил. Но если ты пришла задавать вопросы Сократу, то потратишь время зря. Я умею только спрашивать. Умеют отвечать все прочие.
М и р е н а. Пусть так. Я все равно знаю, ч т о он говорил обо мне. Что я продажная. Что предала его любовь. Что польстилась на положение жены Кефала. Что я распутная. А вот ты, Сократ, понимаешь, зачем я так поступила?
С о к р а т. Мне не приходилось думать о тебе, Мирена. Почему же я должен считать, что у тебя есть какие-то иные желания, чем у прочих?.. (Замялся.)
М и р е н а. Договаривай. Чем у прочих продажных женщин, да? И, однако, я не такая, как они. Уж одно то, что я говорю с тобой об этом, означает, что не такая. Даже Федон, даже он, приходя ко мне, не потрудился понять, чего я хочу. Что же говорить о прочих?
С о к р а т. Чего же ты хочешь?
М и р е н а. Права быть собою, а не только чьей-то. Чтобы меня спрашивали — что я хочу. А если не так — я выбираю, другой путь. Уж лучше быть тогда продажной. Ибо тогда я не принадлежу никому. Тогда я владею тем, кто меня покупает. И чем больше на меня тратят, тем больше ценят. Это в природе мужчин. И теперь деньги Кефала — мои деньги. Его власть — моя власть. А его любовь, в которой я никогда не буду сомневаться, так как не полюблю его, — моя сила. Достаточная, чтобы даже стать его женой. Пойми меня, Сократ, и не осуди.
С о к р а т. Кто я такой, чтобы судить тебя? Но скажи, Мирена, вот ты получила и права, и власть, и деньги. Что же ты собираешься с этим делать? Ведь мало иметь, надо употребить.
М и р е н а. Я хотела бы рассказать тебе, почему Кефал готовит войну со Спартой.
С о к р а т. Не надо. Я догадываюсь.
М и р е н а. Может, я плохая женщина, но хочу быть хорошей афинянкой. Как мне помешать Кефалу? Какие слова сказать ему, чтобы он понял…
С о к р а т. А ты думаешь, есть такие для него слова?
М и р е н а. Он любит меня. Очень. И ради меня…
С о к р а т. А разве у тебя нет соперницы? Это — власть. И ты надеешься с нею совладать?
М и р е н а. Но если я напрасно… Тогда что же мне делать?
С о к р а т. А может, стоит поискать слова не для Кефала, а для тех, кому придется сражаться и умирать?
М и р е н а. Кто меня послушает? Даже Федон не хочет меня знать. Вот если бы ты замолвил за меня перед ним словечко.
С о к р а т. Скажи, ты умеешь чинить сандалии?
М и р е н а. Нет.
С о к р а т. Вот так и я не умею развязывать узлы, которые завязали другие. (Зовет.) Ксантиппа! Куда же ты пропала? Угости чем-нибудь нашу гостью.
Появляется К с а н т и п п а с гитрией и киликой.
К с а н т и п п а. Вода. Это все, что у нас есть.
М и р е н а (приняв килику, пьет). Спасибо за все. (Поклонившись, уходит.)
С о к р а т. Ну, а что ей на самом деле было нужно?
К с а н т и п п а (после паузы). Я скажу. Но сначала объясни мне, почему ты не можешь быть, как все?
С о к р а т. Это она спросила? Или Кефал?
К с а н т и п п а. Я спрашиваю. Это плохо кончится.
С о к р а т. Что именно?
К с а н т и п п а. Твои беседы. Зачем ты раздражаешь людей? Нет, не только философов, но и вообще всех окружающих. Даже своих учеников.
С о к р а т. Я только ищу вместе с ними истину.
К с а н т и п п а. А с чего ты взял, что они хотят ее найти?
С о к р а т. Они так говорят.
К с а н т и п п а. А ты, мудрец, веришь? Неужели ты не знаешь, что люди ленивы? А чтобы искать истину, надо шевелить мозгами. Это работа. Мучительная.
С о к р а т. Тем не менее они идут ко мне. По доброй воле.
К с а н т и п п а. Из жадности. А вдруг ты пошевелишь мозгами за них. И они получат результат даром.
С о к р а т. Повторяю, мы вместе делаем эту работу.
К с а н т и п п а. Не обманывай себя. Их тебе легко обмануть. Они хотят обмануться. Им лестно думать, что они пришли к истине сами, а не ты привел их к ней за ручку.
С о к р а т. Пусть так. Важно, что п р и ш л и. Тем больше они станут ценить то, что сочтут результатом своих усилий.
К с а н т и п п а. Но в глубине-то души они знают, что всем обязаны тебе. Им это неприятно. Так бери хоть за свои труды деньги.
С о к р а т. Тебе не хватает?
К с а н т и п п а. Если бы ты брал плату — люди считали, что сквитались с тобой. Пойми, чувство долга невыносимо.
С о к р а т. Есть же, однако, еще и чувство благодарности.
К с а н т и п п а. А оно для некоторых еще невыносимей. Тебе семьдесят, а мне под пятьдесят, и я знаю это, а ты, мудрец, нет?
С о к р а т. Я не хочу этого знать.
К с а н т и п п а. Этим ты ничего не изменишь. Чем больше ты будешь с людей брать, тем больше они станут тебя ценить.
С о к р а т. И тем больше я буду себя презирать.
К с а н т и п п а. Знаешь, Сократ, я тебе удивляюсь. Ты как ребенок.
С о к р а т. Лысый ребенок. Даже, наверное, еще более лысый, чем при рождении. А чем, кстати, плохо сохранить чистый, детский, незамутненный взгляд на жизнь?
К с а н т и п п а. Очень плохо. Вот, к примеру, Кефал хочет, чтобы ты сейчас выступил перед народом. Как ты думаешь, чего он ждет от тебя?
С о к р а т. Чтобы я сказал свое мнение.
К с а н т и п п а. Ты плохо шутишь, Сократ. Ты прекрасно понимаешь — он хочет, чтобы ты угадал е г о мнение. И повторил как свое.
С о к р а т. Да. Но я не хочу с этим считаться. Я свободный человек. И если Кефал не прав…
К с а н т и п п а. То он тем не менее Кефал. Нельзя жить среди людей и быть свободным от людей.
Х о р. Как говорится, свободен только мертвый.
С о к р а т. Выходит, свободен только мертвый? Что же, пусть так.
К с а н т и п п а. Надеюсь, ты не хочешь оставить меня вдовой?
С о к р а т. Не хочу. Хотя, рано или поздно, придется. Я намного старше тебя. И вообще брось эту женскую манеру переделывать мужа. Переделают, а потом выбрасывают за ненадобностью.
К с а н т и п п а. Такое старое бревно, как ты, с какой стороны ни стругай, толку не будет. (Ласково.) Поверь, за мной здравый смысл!
С о к р а т. Но здравого смысла мало. Надо еще знать. И иметь волю следовать знанию.
К с а н т и п п а. Надо жить. Как все. Пойми, быть д р у г и м опасно. У д р у г о г о одна задача — не как жить, а как в ы ж и т ь.
С о к р а т. Теперь я понял, зачем приходила та женщина.
К с а н т и п п а. Не только. Скажи о ней доброе слово Федону.
С о к р а т. Еще ей надо разобраться, что она ищет: истину или оболочку для лжи.
К с а н т и п п а. А кто ей поможет в этом?
С о к р а т. У всех у нас один учитель — жизнь.
К с а н т и п п а. И зачем я только связалась с этим старым… (Ищет, как бы его обозвать.)
С о к р а т. Осел, баран и козел уже были. А почему не сказать попросту: с этим старым Сократом?
К с а н т и п п а. О боги!
Х о р. Действительно, с таким мужем только к богам и обращаться. Человеку повезло: досталась умная жена. Так слушайся ее. А он? Вот и получится то, что вы дальше увидите!
Махнув рукой, уходит.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Х о р. Скажите, а вам не приходило в голову задуматься, почему мы часто делаем не то, что хотим? И наоборот, не делаем того, что считаем нужным? Или вообще — хотим, хотим, а ничего не делаем? Но вернемся к нашим Афинам. Итак, представьте себе одну из улиц этого города. И кто же это сюда идет, не иначе — на свидание? Мирена и Федон. Как же так, спросите вы меня, ведь Федон не хотел этой встречи. Сами слышали — категорически возражал. А очень просто. Когда одна женщина просит другую, а та не отделывается поцелуйчиками, — они своего добьются.
С разных сторон появляются М и р е н а и Ф е д о н.
М и р е н а. Наконец-то! Я жду тебя уже…
Ф е д о н. Если бы не просьба Ксантиппы, ты ждала бы до своей смерти.
М и р е н а. Даже так?
Ф е д о н. Ксантиппа все рассказала мне. Ты хочешь что-то еще сказать о Сократе?
М и р е н а. А обо мне ты ничего не желаешь знать?
Ф е д о н. Только о Сократе.
М и р е н а. Пусть так. Я могу лишь добавить, что уже все решено. Никто и ничто не помешает войне со Спартой.
Ф е д о н. Как знать.
М и р е н а. Так что, если тебе дорог Сократ, убеди его не идти против других философов.
Ф е д о н. С этим тебя послал ко мне Кефал?
М и р е н а. С этим пришла к тебе я. И, чтобы ты поверил, я должна сказать еще кое-что. Я слишком долго ждала тебя, Федон. Ты колебался. Обида душила меня. А такие, как Кефал, не колеблются. И я захотела показать тебе, что способна не только ждать. Но я не знала… Это мучение видеть, как он ест, спит…
Ф е д о н. Я не хочу слышать о нем. И о тебе. Только о Сократе.
М и р е н а. Я знаю, Сократ любит Афины. Как и я. Теперь, когда у меня все есть, мне ничто не грозит. Но ведь и я была бедна и знаю, что может принести война Афинам. Смерть — это еще не самое страшное. Она настигает мгновенно. А унизительное рабство побежденных длится бесконечно. Но Кефал уверен в победе. И еще я знаю — против силы не пойдешь. Я испытала это, когда Кефал захотел, чтобы я…
Ф е д о н. Говори только о Сократе. Или я уйду.
М и р е н а. Вот и Сократу придется уступить. Я ведь тебе только что сказала: такие, как Кефал, ни перед чем не останавливаются. Не колеблются. Им никого не жаль. Кроме самих себя, разумеется. Так что Сократ должен…
Ф е д о н. Сократ никому ничего не должен. В этом его сила.
М и р е н а. И слабость. Вот именно потому он как бельмо на глазу у Кефала. И еще одно. Спасая Сократа, ты спасешь себя.
Ф е д о н. А при чем тут я?
М и р е н а. Кефал не пощадит тех, кто был верен Сократу.
Ф е д о н. Что же, и мы не пощадим Кефала.
М и р е н а. Силы неравны. А если погибнешь ты, погибну я.
Ф е д о н. Это еще почему?
М и р е н а. Потому что я и так умираю без тебя ежедневно! (Убегает.)
Появляется К с а н т и п п а.
К с а н т и п п а. Что скажешь?
Ф е д о н. Эта продажная…
К с а н т и п п а. Оставь! Все мы продажные, когда нас обижают. Я все слышала. Одно я знаю. Сократа нельзя допустить на это собрание. Сделайте все ты и твои друзья, чтобы его там не было! Напоите его пьяным, свяжите, даже избейте, все, что угодно! Ты меня понял?
Ф е д о н. Ты просишь невозможного.
К с а н т и п п а. Я не прошу. Требую!
Ф е д о н. Ты напрасно боишься. Мы защитим его.
К с а н т и п п а. От кого? Больше всего ему угрожает собственный язык!
Ф е д о н. Он же только спрашивает, не утверждает.
К с а н т и п п а. Старая песня! Молод ты, Федон. Спрашивать — самое опасное дело. Но вот он идет, это чудовище, со своими лоботрясами. И болтает, болтает, болтает!.. Как только его длинный язык не отвалится!
Входит С о к р а т с тремя молодыми людьми: П е р в ы м, В т о р ы м и Т р е т ь и м. Он в хорошем настроении.
С о к р а т. О чем это вы шепчетесь, как заговорщики? Уж не пытаешься ли ты, Федон, завести шашни с моей добрейшей Ксантиппой? Не советую. Она любит только меня.
К с а н т и п п а. Перестань молоть чепуху! (Уходит.)
Все делают вид, что ничего не слышали.
Ф е д о н. Я хотел бы спросить тебя кое о чем, Сократ.
С о к р а т. Спрашивай. И если это не секрет, мы все попытаемся ответить.
Ф е д о н. Скажи, что может сделать один человек против силы, которая намного превосходит его?
С о к р а т. Что же, давайте сообща подумаем, какие в этом случае вообще бывают у человека возможности.
П е р в ы й. Бороться и погибнуть.
В т о р о й. Подчиниться.
Т р е т и й. Хитрить. Якобы соглашаться, а на самом деле все делать по-своему.
Ф е д о н. А мне кажется, если человек мудр, он может победить любую силу. Во всяком случае, я верю: так должно быть. А просто погибнуть?.. Тогда может погибнуть и все дело. Если же хитрить, можно перехитрите самого себя. А подчинившись, вообще перестаешь быть тем, кто ты есть.
В т о р о й. А какой выход предпочел бы ты, Сократ?
С о к р а т. Честно скажу, не знаю. Я хочу жить. Хочу остаться при всех случаях самим собой. И не хочу хитрить. Однако, наверное, многие так желали бы. Да не у всех выходит. Почему?
П е р в ы й. Соблазнов много.
В т о р о й. По лени. Я, например, ленив.
Т р е т и й. Из-за слабой воли.
Ф е д о н. Потому что плыть по течению легче, чем против.
С о к р а т (Первому). Скажи, а если бы человек знал, что, поддавшись соблазну, он непременно тут же причинит себе вред, — подействовал бы на него этот соблазн или нет?
П е р в ы й. Думаю, вряд ли.
С о к р а т (Второму). А если бы ты точно знал, какие дурные последствия твоя лень неминуемо вызовет, может, ты и превозмог бы ее?
В т о р о й. Пожалуй.
С о к р а т (Третьему). А если бы человек ясно видел, какая тяжелая расплата немедленно последует за каждый безвольный поступок, то, может, у него хватило бы воли вести себя мужественно?
Т р е т и й. За всех не скажу, но у меня, наверное, хватило бы.
С о к р а т (Федону). А если бы человек точно знал, что, плывя по течению, он удаляется от цели, так, возможно, и поплыл бы в обратную сторону?
Ф е д о н. Думаю, да. Причем из последних сил.
С о к р а т. Так не кажется ли вам, что во всех случаях и суть одна?
П е р в ы й. Ты хочешь сказать, Сократ, что причиной всего дурного — незнание?
С о к р а т. Я только спрашиваю. Это ты назвал причину.
В т о р о й. Но тогда, выходит, достаточно человеку все объяснить, и он плохого не сделает?
С о к р а т. О, если бы это было так! Непросто узнать. Еще сложнее объяснить. И самое сложное, чтобы тебя захотели понять. Самая неприступная крепость — человеческий лоб.
Т р е т и й. Но всякую крепость можно взять силой.
С о к р а т. Только не лоб. И вообще, сила рождает противодействие. Надо убедить. Но для этого иногда приходится не пожалеть жизни.
Ф е д о н (встрепенувшись). Чужой?
С о к р а т (внимательно на него посмотрев). Своей.
П е р в ы й. Скажи, Сократ, а тебе не приходилось сталкиваться с неким Ликоном?
С о к р а т. Кто это?
П е р в ы й. Выживший из ума философ.
С о к р а т. Нет, никогда.
В т о р о й. А слышал ли ты о Мелете?
С о к р а т. Впервые слышу это имя.
В т о р о й. Бездарный поэт, стихи которого никто не хочет читать.
Т р е т и й. Однако ты, наверное, знаешь Анита?
С о к р а т. Понятия не имею, о ком ты говоришь.
Т р е т и й. Богатый кожевенник.
С о к р а т. Но почему вы меня о них спрашиваете?
П е р в ы й. По слухам, они замышляют подать на тебя в суд. Около них крутится Агиррий.
Ф е д о н. Цепной пес Кефала.
С о к р а т. Не возьму в толк, что они имеют против меня. Но попрощаемся на сегодня. (Федону.) А ты проводи меня.
Все, кроме Федона и Сократа, уходят.
Ф е д о н. Не беспокойся, Сократ, я правильно тебя понял. У меня хватит сил и убить Кефала и покончить с собой. Это решит все.
С о к р а т (сердито). Убить Кефала! Это самое простое и ничего не меняет! Ты ничего не понял.
Ф е д о н. Он готовит тебе ловушку. Ты просто этого не знаешь. И он отнял у меня…
С о к р а т. Мне все известно. Но на смену этому Кефалу придет другой, который будет действовать так же. А умирать из-за того, что он у тебя отнял, недостойно мужчины. Так поступают только трусы.
Ф е д о н. Разве это трусливый выход — умереть?
С о к р а т. Когда умираешь, чтобы не сдаться, — нет. Но если ты сдался, — да!
Ф е д о н. Как странно. Ты ведь никогда ничего не утверждаешь. А сейчас — почти приказываешь. Почему? Ты так уверен в своей правоте? Разве тебе пришлось испытать нечто подобное?
С о к р а т. Когда человеку семьдесят лет, он уже видел многое. Причем от начала до конца. Но ты прав, я не люблю утверждать. Однако что это за правило, из которого нет исключений? Тогда это уже не правило, а кандалы. А я надеюсь быть свободным до самой смерти.
Ф е д о н. Но как же мне быть?
С о к р а т. Не знаю. Однако, если ты спросишь меня не как быть, а как жить, я отвечу тебе — с надеждой. С надеждой… Не провожай. Дальше я пойду сам. (Уходит.)
Федон медленно уходит в другую сторону.
Х о р. А вообще чисто по-человечески мне Сократа, конечно, жаль. Мы-то с вами знаем, чем все это для него кончилось. Вот тебе и «с надеждой». Но, вместе с тем, если уж совсем без надежды, то как жить?.
На сцене пусто. Входит А г и р р и й.
А г и р р и й. Эй! Есть тут кто?
Появляется К с а н т и п п а.
К с а н т и п п а (пренебрежительно). А, это ты.
А г и р р и й (уязвлен). Да, это я. А это ты. Слушай, я нарочно пришел, когда нет Сократа.
К с а н т и п п а. А откуда ты знаешь, когда он дома, а когда нет?
А г и р р и й. Мы все знаем. О том, о ком хотим. Я пришел спросить — уговорила ты его взять деньги, которые я принес?
К с а н т и п п а. Уговоришь этого старого чурбана, как же! Он твердит как попугай: «Я все делаю даром». Ну как можно жить с таким человеком?
А г и р р и й. Вот я и удивляюсь, почему ты не наставишь ему рога?
К с а н т и п п а. Он достаточно уродлив без них.
А г и р р и й. Когда я сказал Кефалу, что Сократ ответил: «Я подумаю», — Кефал очень рассердился. И я тоже. А не надо нас сердить. У Сократа и без того много врагов.
К с а н т и п п а. Откуда враги?! Сократ так стар, уродлив и нищ, что, кажется, завидовать нечему!
А г и р р и й. Как бы не так! Философы завидуют, почему не их назвали мудрейшими. Отцы учеников Сократа — зачем сыновья смотрят ему в рот, а их слова пропускают мимо ушей. Да мало ли! Даже, скажу тебе по секрету, сам Кефал завидует тому, что Сократ может говорить все, что ему взбредет в голову. Он, видите ли, «подумает»! Раз Кефал подумал, значит, тут уже остальным думать нечего. А уж если Кефал просит, то просьбу надо выполнять лучше, чем приказ! А Сократ — «Я подумаю»!
К с а н т и п п а. Вот когда ты вдолбишь Сократу все это в голову, тогда и приноси свой кошелек. А сейчас забирай его.
А г и р р и й. Нет приказа. Да и вообще смешно слышать, когда кто-то отказывается от денег. Причем, ведь Сократа не просят выкладываться на площади с потрохами. Это сделают философы. А ему стоит только вякнуть в конце, что он с ними согласен. И все. Это мог бы сделать каждый, да не каждого назвали мудрейшим. Сократ — мудрейший! А почему, хоть убей, в толк не возьму. Мне тут как-то доложили, о чем он чешет язык со своими учениками. Смех один! Трет свой плешивый лоб и расспрашивает этих сосунков, точно они что-то смыслят. А они пыжатся, делают вид, что соображают. И в конце концов получается совсем не то, что они думали вначале. Так что давай принимайся за дело!
К с а н т и п п а. А я при чем?
А г и р р и й. Ну как же! Всем известно, что он боится тебя пуще смерти. Ты одна умеешь с ним управляться. Неужели это так трудно, сказать: «Я согласен»? И пусть себе потом болтает дальше со своими учениками сколько влезет. Кефал и все мы будем смотреть на это сквозь пальцы. И пусть завистники наговаривают что хотят. А иначе, скажу тебе прямо, его дело дрянь. Я уже давно взял Сократа на заметку. И тебя, кстати, тоже.
К с а н т и п п а. А меня за что?
А г и р р и й. За то, что не хочешь со мной переспать.
К с а н т и п п а. А что, если философы понесут там всякую ерунду? Как же Сократ скажет «я согласен»?
А г и р р и й. Слушай, какое это имеет значение, что они будут говорить? Важно, чтобы все прошло как полагается. Раз Кефал и еще кое-кто приняли решение, значит, надо его обговорить. Чтобы можно было в конце поблагодарить народ за согласие. Короче, мы надеемся на тебя. И помни, я желаю вам только добра. Тебе в особенности. А деньги пересчитай. Это полезно. Я даже если на улице нахожу, и то пересчитываю. Пересчитываешь, и сразу тебе разные умные мысли в голову лезут. Ну, мне пора, а то с минуты на минуту ввалится Сократ.
К с а н т и п п а. И это ты знаешь?
А г и р р и й. Говорю тебе, мы все знаем. (Уходит.)
К с а н т и п п а (развязывает кошелек и пересчитывает деньги). Да, тут действительно.
Входит С о к р а т.
С о к р а т. У нас был Агиррий?
К с а н т и п п а. Ну и что?
С о к р а т. Почему ты не вернула ему деньги?
К с а н т и п п а. Он сказал, что ты ничего за эти деньги не должен делать. Только прийти на площадь, когда все философы будут говорить, и все.
С о к р а т. И промолчать?
К с а н т и п п а. Не такие уж они кретины, чтоб нельзя было сказать, что ты с ними согласен.
С о к р а т. В чем?
К с а н т и п п а. Какая разница? Все равно никто никого уже давно не слушает.
С о к р а т. Ты услышишь. Мои дети услышат. Те юноши, с которыми я беседую.
К с а н т и п п а. Я не приду. Детей не приведу. А юноши… Ты им потом все объяснишь.
С о к р а т. Я сам услышу. А самому себе я ничего не сумею объяснить. Сегодня Кефалу надо, чтобы я согласился с одним, завтра — с противоположным. Что же от меня останется?
К с а н т и п п а. Все равно будет так, как он решил. И если ты уклонишься, тебе несдобровать. С этим и пришел Агиррий.
С о к р а т. Я так и понял. Хорошо, я не уклонюсь.
К с а н т и п п а. Нет, ты обещай, что скажешь «я согласен». Если тебе не жаль себя, так хоть подумай обо мне и детях!
С о к р а т. Ты останешься мной довольна.
К с а н т и п п а. Ох, Сократ! Я же тебя знаю. Ты своими вопросиками можешь заставить человека…
С о к р а т. Только не повторяй того, что тебе сказал Агиррий. Когда я спрашиваю — это не игра. Я действительно пытаюсь вместе с другими что-то понять. Это непросто. Ведь каждый начинает с того, что он прав. И на пути к истине — тупость, лень, амбиция, предрассудки, недоверие и подозрительность. А когда наконец ты вместе с человеком приходишь к ответу, то иногда вместо благодарности можешь получить ненависть за то, что лишил его иллюзий, с которыми ему было удобно жить. Ты можешь открыть человеку глаза и увидать, что он стал смотреть на тебя как враг. Ничего не поделаешь. Такова подчас плата за правду. Цена истины не находится в этом кошельке. Ты уже давно моя жена и родила мне троих детей. Так неужели тебе все сразу стало неясно, когда возник этот кошелек с деньгами?
К с а н т и п п а. Ты хочешь меня пристыдить? А мне не стыдно. Ведь это мне приходится сводить концы с концами! Перешивать из одной тряпки другую! Выкручиваться, чтобы накормить вас всех! Ведь ты и твои трое детей каждый день хотите есть! Или ты этого не заметил? Да, ты не берешь денег за свою мудрость, хотя среди тех, с кем ты беседуешь, есть такие, которые не знают, куда деньги девать. Ты так решил, и я не возражаю. Но почему не взять денег за глупость? Сколько людей получают за нее плату и преуспевают!
С о к р а т. Ты поставила меня в тупик. Я не всегда могу объяснить, почему я что-то могу делать, а кое-что — нет. Не могу, и все.
К с а н т и п п а. Это не ответ.
С о к р а т. Но почему-то я думаю, что если бы я был иным, то с какой стати ты жила бы с этим лысым стариком, не очень здоровым и очень некрасивым?
К с а н т и п п а. Чурбан ты! Наказание мое! Да ты такой, потому что тебе лень меняться.
С о к р а т. И поздно.
К с а н т и п п а. Говори что хочешь, но знай: всему есть пределы. И моему терпению тоже.
С о к р а т. Вряд ли.
К с а н т и п п а (удивленно). Это еще почему?
С о к р а т. Потому что я тебя люблю.
К с а н т и п п а. Ну, лжец ты, лжец! Просто не знаю, что мне с тобой делать!
С о к р а т. А представь, что ты делала бы без меня, и тебе все станет ясным.
К с а н т и п п а. Значит, мы не возьмем этих денег? Это твое последнее слово?
С о к р а т. Да. Можно продавать свой труд, но не себя.
К с а н т и п п а. Ну, берегись! Клянусь собакой, сейчас я убью тебя или себя! (Бегает в поисках подходящего орудия, хватает палку и замахивается на Сократа. Но, видя, что он с интересом наблюдает за нею, отшвыривает палку в сторону и в бешенстве отворачивается. После паузы.) Так как же ты все-таки намерен поступить?
С о к р а т. Оставаться самим собой, любимая.
Большая пауза.
К с а н т и п п а. Пошли, я сделаю тебе прохладный напиток из виноградного сока с корицей, как ты любишь.
Оба уходят.
Х о р. Мда… Вот почему я никогда и не берусь судить о чужих семейных отношениях. Ты думаешь, они идут разводиться, а оказывается, в противоположном направлении.
На сцене небольшая трибуна, на которой сидит К е ф а л. Рядом стоит философ Г о р г и й, а неподалеку — А г и р р и й. На авансцену выходит Х о р.
Х о р. Значит, так: представьте себе, что там, где вы, — площадь, на которой собрались афиняне. Ситуация на данный момент такова: уже выступили видные люди, философы, и все идет как по маслу. Обстановка, как видите, тогда была примитивной. Никакого президиума, нет трибуны для оратора. А просто в кресле сидел Кефал, а философ Горгий выступал даже без подготовленного текста. Ну, отсталая техника, что говорить. Где-то там среди толпы — Ксантиппа. А Сократа нет, чем Кефал, естественно, недоволен. Можно бы и закруглять сборище. Но нужна, сами понимаете, хорошая точка. Конечно, Кефал ее и поставит. Но представьте, потом вдруг ввалится Сократ и ляпнет что-нибудь несуразное. Так митинги не организуют. Даже в те времена их на самотек не пускали. Агиррий взволнован. Его тоже можно понять — он отвечает за порядок. Но вот Горгий заканчивает свою речь.
Г о р г и й (обращаясь в зал). Это все, что я могу сказать вам, вольные граждане Афин. Из двух зол выбирают меньшее. Да, война — это зло. Но еще большей бедой было бы оказаться под пятой у Спарты. А потому к оружию, афиняне! И если мы будем едины, мы победим!
К е ф а л. Благодарю тебя, Горгий. Ты говорил как истинный сын Афин и мудрец.
Указывает на место подле себя. Горгий располагается там.
Похоже, высказались все. Или я ошибаюсь, Агиррий?
А г и р р и й. Еще как будто просил слова Сократ.
К е ф а л. Что же, раз просил, послушаем и его, граждане. Пусть говорит Сократ.
А г и р р и й. Но я его что-то… (Заметив Ксантиппу.) А где Сократ?
К с а н т и п п а (подходя). Пропал, как сквозь землю провалился, старый боров!
К е ф а л. Кто эта женщина?
А г и р р и й. Жена Сократа, Ксантиппа.
К е ф а л. Ах, знаменитая Ксантиппа! Ну как же, слышал.
К с а н т и п п а. Голову ему проломить мало за то, что он заставил ждать самого Кефала!
К е ф а л. Я-то подожду. А вот народ.
К с а н т и п п а. И не надо его ждать! Все равно он ничего путного не скажет. Да и пока эта черепаха сюда приползет!..
Появляется С о к р а т.
С о к р а т (добродушно). Тем не менее вот и я, Кефал. Извини, задержался в бане.
К е ф а л. Не было воды?
С о к р а т. Не было мыслей.
К е ф а л. Уж не философствовал ли ты в бане?
С о к р а т. Куда мне. Пытался размышлять. Вернее, банщик открыл мне глаза на кое-что.
К е ф а л. Слышишь, Горгий, оказывается, можно и в бане узнать для себя что-то новое.
Г о р г и й. Тот, у кого уши залеплены грязью, начинает слышать, лишь отмыв их. И видеть, промыв глаза.
С о к р а т. Клянусь бедрами Клеопатры, ты прав, Горгий. И лучше не скажешь. Именно в бане я вижу и слышу лучше всего. Отсутствие одежды, позволяет увидеть людей без их мнимого различия. А глядя на их поведение в бане, можно сделать очень ценные наблюдения.
К е ф а л. Какое же наблюдение ты сделал сегодня?
С о к р а т. Я понял, поговорив с банщиком, что люди делятся на четыре разряда. Первый сам моет себе спину и не моет другим. Второй просит, чтобы ему помыли, и охотно моет тому, кто его попросит. Третий — тот, которому кто-то моет спину, а он — никому. И наконец, четвертый — всегда моет спину другим и даже не успевает помыть собственную.
К е ф а л. Извини, но я не нахожу мудрости в твоем наблюдении.
С о к р а т. Это бывает. С теми, кому всегда моют спину.
К е ф а л. Нам сказали, Сократ, будто ты хочешь присоединить свой голос к тому, что тут было сказано. Это так?
С о к р а т. Рад бы, досточтимый Кефал. Только вот досада, я опоздал и не знаю, к чему присоединяться.
К е ф а л. Это поправимо. Сейчас Агиррий перескажет тебе, о чем шла речь. (Тихо Агиррию.) Только не вздумай упоминать меня. Вместо моего имени говори «народ». Ты понял?
А г и р р и й. Да, Кефал. (Громко.) Сократ, сын Софрониска, слушай. Тут наш мудрый… народ захотел, чтобы философы сказали, как ему быть, раз уж Спарта готовится на нас напасть. И вот философы — все философы без исключения, ты слышишь, Сократ? — пришли к единому мнению, что афиняне должны защищать свой край, не жалея жизни. А один из самых уважаемых философов — Горгий — как раз только что закончил свою речь… И народ одобрил его. Но хотя ты и не считаешь себя философом…
С о к р а т. Конечно! Какой я философ! Кто я рядом с Горгием? Посмотри на меня и на него — и тебе сразу же станет ясна разница.
А г и р р и й. Не перебивай меня… Но хотя ты не считаешь себя философом, однако народу известно, что дельфийский оракул назвал тебя мудрейшим. А потому народ хочет послушать и тебя. Пусть все знают, что мы чтим пифию и ее прорицания. А теперь твоя очередь говорить, Сократ.
К с а н т и п п а (яростно, Сократу). Что ты можешь сказать, старый болтун? Докажи, что пифия права, и попроси у Кефала разрешения промолчать. Скажи, что ты уже стар и не ворочаешь своими мозгами. Кефал, прошу тебя, скажи Сократу, чтобы держал язык за зубами. Пощади его годы.
К е ф а л. Я лишь слуга народа, Ксантиппа. И если народ хочет послушать Сократа, я не могу идти против воли афинян. Говори, Сократ.
С о к р а т. Прости, Кефал, мою жену. У нее доброе сердце. Ее слова вызваны только заботой обо мне. Можешь мне поверить.
К е ф а л. Я верю тебе, Сократ.
С о к р а т. Но она не понимает, что есть нечто более важное, чем жизнь и здоровье отдельного человека. И это важнейшее повелевает мне выполнить твою волю как подобает.
К е ф а л. Не мою, а народа. Говори, Сократ.
С о к р а т. Но только разреши, я сначала выражу свое почтение философу Горгию, раз уж мне выпала честь говорить после него.
Кланяется Горгию, тот отвечает ему снисходительным кивком.
И, дабы не повторяться, задать ему всего лишь один вопрос.
К е ф а л. Спрашивай. Но покороче.
С о к р а т (Горгию). Я только прошу тебя, наш мудрый Горгий, не сердись, если мой вопрос покажется тебе глупым.
Г о р г и й (снисходительно). Обещаю тебе это.
С о к р а т. Недавно я беседовал с одним человеком, и он спросил меня, как ему поступить, если начнется война между его страной и соседней. Но я не нашелся, что ему ответить, потому что не знал, справедливой ли будет эта война или нет. А он тоже не знал. Вот я и спрашиваю, как мне ответить этому человеку. Но не затруднил ли я тебя своим вопросом?
Г о р г и й. Разумеется, нет. Мы как раз только что об этом говорили. А ответить ему следует так: он должен оборонять свою страну и победить противника, который на нее напал. И такая война будет справедливой. А война, которую станет вести против него противник — несправедливая.
С о к р а т. Как хорошо и ясно отвечаешь ты, Горгий. Но ты не рассердишься, если я буду говорить с тобой, как этот человек, и возражать тебе его возражениями, дабы потом быть в состоянии отвечать ему твоими ответами?
Г о р г и й. Сделай милость.
С о к р а т. Тогда этот человек скажет мне: а как узнать, Сократ, напали на мою страну или мы сами напали на соседа? Обороняемся мы или нападаем?
Г о р г и й. А как говорят стратеги его страны?
С о к р а т. Так в том-то и дело, что стратеги его страны утверждают, будто их стране грозит нападение, а стратеги соседней страны говорят про свою то же самое.
К е ф а л. Ты хотел задать только один вопрос, Сократ.
С о к р а т. Прости, Кефал, но это все тот же вопрос. Однако если ты считаешь, что народу неинтересно слушать на него ответ или если Горгий затрудняется на него ответить…
Г о р г и й (напыщенно). Я могу ответить на любой твой вопрос, Сократ.
С о к р а т. Повторяю, не мой, не мой, а одного простого человека из народа.
Г о р г и й. Тем более.
С о к р а т. Я и не сомневаюсь в этом. Тогда я повторю, чтобы было ясно, правильно ли я тебя понял. И первая часть твоего ответа, наш славный Горгий, это что есть войны справедливые и несправедливые, не так ли?
Г о р г и й. Так.
С о к р а т. А вторая, что если кто-то утверждает, будто на его страну готовят нападение, а сам вооружается, чтобы напасть первым, — то этот кто-то готовит войну несправедливую. Я правильно понял твои слова?
Г о р г и й. Все верно.
С о к р а т. Но тогда, Горгий, я очень боюсь, что человек, который задает мне вопросы, изобьет меня без всякого снисхождения.
Г о р г и й. Почему же он так сделает, Сократ? Значит, он не только глуп, но и грубиян или помешанный?
С о к р а т. Нет. Он изобьет меня, и, как мне кажется, будет прав. Скажи, Горгий, кто скорей насытится: тот, кто ест или кто только собирается поесть?
Г о р г и й. Тот, кто ест, конечно.
С о к р а т. А кто только собирается, тот, пожалуй, и помрет с голоду, не так ли? Вот человек, который спрашивает меня, и скажет: «Как же ты смеешь толкать меня на войну, когда наш противник всего лишь собирается?» А я отвечу: «Это не я тебя толкаю. Это так советует поступить философ Горгий».
Г о р г и й. Что же это за афинянин, который посмеет тебе так сказать?
С о к р а т. А разве я говорил, что он из Афин? Я так и не успел выяснить, афинянин он или спартанец. Но разве есть одна правда для Афин, а другая — для Спарты?
Г о р г и й. Нет. Но все-таки надо бы узнать, кто он.
С о к р а т. Я узнал главное, наш уважаемый Горгий. Это был человек, которому на войне придется умирать. А не звать на бой. Спасибо, Горгий, ты ответил на мой вопрос. Хочешь мира — не нападай. Что же, афиняне, с этим я, конечно, согласен.
Г о р г и й. Но я…
К е ф а л. Ты уже все сказал, Горгий, и не надо повторяться. И ты все сказал, Сократ. И вообще мы услышали здесь, граждане, что у всех нас одно желание: раз коварные и наглые спартанцы надеются застать нас врасплох, мы не допустим этого! Мы ударим первыми! Смерть подлым спартанцам! (Кивает Агиррию.)
А г и р р и й (потрясая обеими руками). Смерть подлым спартанцам!
Раздаются крики: «Смерть подлым спартанцам!»
Еще раз!
Крики повторяются.
К е ф а л. Благодарю вас, свободные граждане Афин. Отправляйтесь пока по домам. И готовьтесь защищать своих стариков, жен и детей!
А г и р р и й. Разойдись!
К е ф а л. Не задержишься ли ты на минутку, Сократ?
С о к р а т. Охотно.
Все, кроме Кефала и Сократа, уходят.
К е ф а л. Любопытно, правда?
С о к р а т. Что именно?
К е ф а л. Ты своими вопросами совсем загнал этого тупоумного Горгия в угол. Толпа одобрительно тебя слушала. А потом я несколькими пустыми фразами перечеркнул твою победу.
С о к р а т. Ты находишь?
К е ф а л. А разве ты не слышал, как они в конце кричали? Ну конечно, среди них были и мои люди, но кричали-то все. А почему?
С о к р а т. В самом деле, почему?
К е ф а л. Потому что люди запоминают то, что им скажут напоследок. И, главное, каким тоном. Чем меньше смысла, тем больше жару! Это волнует. А кто взволнован, тот убежден. Но я не затем просил тебя остаться. Ты знаешь, я совершил ошибку, послав к тебе Агиррия. Он грубый человек. Сунулся с деньгами. Однако простим его, — он судит по себе. А надо бы мне самому с тобой поговорить. И, надеюсь, мы можем помочь друг другу.
С о к р а т. А разве я прошу помощи?
К е ф а л. Разумеется, нет. Ты гордый человек. Но я готов помочь тебе и без твоей просьбы. Ах, если бы ты знал, какие опасные обвинения возводят на тебя разные люди! Например, Мелет. Есть такой плохонький поэт. Или кожевенник Анит. Или выживший из ума оратор Ликон.
С о к р а т. Чем же я не угодил этим людям, которых даже не знаю?
К е ф а л. Вызвал у них, наверное, зависть. Но они, разумеется, ссылаются на другое. Впрочем, не тебя удивлять этим. Ты-то должен знать человеческую натуру. Вот один из них, уж не помню кто, обвиняет тебя в безбожии. Якобы ты не чтишь наших богов, а слушаешь только своего: демониума. Другой называет тебя врагом демократии. Будто ты считаешь, что людей надо выбирать не по жребию, а по уму и опыту. Ибо жребий слеп. Но каждый знает: жребий — это воля богов. А третий утверждает, что ты развращаешь молодых людей, раз после бесед с тобой они не слушают старших, а пытаются до всего дойти своим умом. И вот все эти трое, представь, требуют над тобой суда. Причем, что самое прискорбное, находятся люди, и их немало, которые эту троицу поддерживают! (Пауза.) Ну, как ты понимаешь, я стараюсь, и пока не без успеха, сделать все, чтобы не допустить до судилища. Но… Нет, что ни говори, а помощь нужна каждому. Что скажешь?
С о к р а т. Я не боюсь суда.
К е ф а л. И это все, что ты считаешь нужным мне ответить? (Пауза.) Что ж, твоя смелость похвальна. Ты только должен знать, что я всего лишь слуга народа. И если народ действительно чего-то хочет, — ну, скажем, суда, — я не могу ему противостоять. Желаю тебе доброго здоровья, Сократ. И прошу, передай мой сердечный привет Ксантиппе. Она у тебя на самом деле умная и заботливая жена.
С о к р а т. Благодарю, Кефал, за добрые слова. Да будет в Афинах мир и благополучие.
К е ф а л. Можешь не сомневаться, я сделаю для этого все, что в моих силах.
Они расходятся в разные стороны.
Х о р. Стороны, как говорится, обменялись. А результат? Хуже некуда.
На сцене С о к р а т и К с а н т и п п а. Он сидит в кресле. Она взволнованно ходит взад и вперед.
К с а н т и п п а. Повтори точно, что ты ответил ему на это?
С о к р а т. Я сказал: «Я не боюсь суда».
К с а н т и п п а. Это будет не суд, а издевательство!
С о к р а т. Я обязан уважать законы Афин.
К с а н т и п п а. При чем тут законы?! Неужели ты не понимаешь, что с тобой хотят расправиться за то, что ты не пошел в общей упряжке?
С о к р а т. Понимаю. И легко это докажу.
К с а н т и п п а. Кто станет тебя слушать? Пока мудрец доказывает, бандит успевает всадить ему нож в брюхо!
С о к р а т. Что же, по крайней мере, люди увидят, кто мудрец, а кто бандит.
К с а н т и п п а. Не увидят. Свое брюхо дороже чужих слов. И вообще на суде всем будет интересно только одно: как обливают Сократа грязью.
С о к р а т. Постараюсь показать им, как Сократ себя при этом ведет. Может, это их чему-нибудь научит.
К с а н т и п п а. Ничему. Никто не может выпрыгнуть из своей натуры. Вот ты — можешь?
С о к р а т. А ты? Тебя все, кроме меня, считают сварливой. А почему? Говоришь всем правду в глаза. Так солги! Но не можешь. Так не упрекай и меня.
К с а н т и п п а. Зато я могу другое. Знаю, когда промолчать. А тебя так и распирает высунуться со своими вопросиками! О, если бы ты хоть на суде повел себя так, как надо, я первая сказала бы: «Иди! У тебя хватит мозгов выиграть любое дело». Но ты… (Машет рукой.) Проиграешь.
С о к р а т. Ты уверена в этом?
К с а н т и п п а. Я прожила с тобой как-никак более двадцати лет. Ну, хочешь, я заранее расскажу тебе, что там произойдет? (Видя, что Сократ закрыл глаза.) Только не делай вид, что я вгоняю тебя в сон.
С о к р а т. Наоборот. Я закрыл глаза, чтобы лучше представить себе то, что ты скажешь.
К с а н т и п п а. Вранье! Ну да ладно. Сперва выступят эти три ублюдка и выльют на тебя ушаты помоев. А ты будешь — я же тебя знаю — смотреть на них с интересом и слушать так, точно речь идет не о тебе.
С о к р а т (открыв глаза). Чем плохо?
К с а н т и п п а. Тем, что каждый нормальный человек, когда на него взваливают напраслину, негодует, кричит, визжит, всплескивает руками, в общем, все, что угодно, но только не смотрит так, как ты сейчас смотришь на меня! Вот что должно быть на твоем лице! (Изображает ярость.)
С о к р а т. Но, кстати, все, что они скажут, верно. И насчет демониума, и жребия, и молодых людей.
К с а н т и п п а. Тем более ты должен все отрицать. И, лишь когда тебя признают виновным, кое в чем повиниться.
С о к р а т. А почему ты думаешь, что суд признает меня виновным?
К с а н т и п п а. Ох, Сократ, старый ты стал, совсем глупый стал! А иначе зачем же городить им этот суд?
С о к р а т. А зачем мне признавать себя виновным?
К с а н т и п п а. И этот человек еще учит других мудрости?! Да пойми же, в глазах людей — раз человек попал под суд, он уже виновен. Значит, ты должен пойти им навстречу. Но в меру. И не раньше, чем это признает суд. Иначе все сочтут тебя дураком.
С о к р а т. Так. Интересно. И что дальше?
К с а н т и п п а. А дальше ты должен просить у суда снисхождения.
С о к р а т (взорвавшись). Я должен?! Снисхождения?! Это Афины обязаны бесплатно содержать меня за то, что я бескорыстно открываю людям глаза!
К с а н т и п п а. Вот-вот! Только не вздумай им это сказать. Подумай лучше, какую меру наказания ты будешь себе у суда выпрашивать?
С о к р а т. Я еще с ума не сошел! Если они посмеют осудить меня, я буду судить суд!
К с а н т и п п а. Хуже не придумаешь, даже если тебя подвесить вниз головой! А ведь всего-навсего что надо — это сделать скорбную рожу (изображает) и, тряся своей лысой башкой, промямлить: «Уважаемый суд! Посмотрите на мою образину! Пощадите мои преклонные годы! Вы видите, я уже недолго буду мозолить вам всем глаза. А если уж я вам так противен, то отправьте меня в изгнание. Только на не слишком долгий срок, иначе я этого не переживу». Ну что? Неужели так трудно сыграть эту комедию? И все будут довольны! (Пауза.) Что ты молчишь?
С о к р а т (мрачно). Я их буду судить.
К с а н т и п п а. Та-ак… Что же, судить ты можешь. Это даже народу понравится. Люди любят скандал, если он не их касается. Судить ты будешь. Но приговор вынесешь не ты. И не народ. А судьи. И смотри, как бы за дерзость тебя не приговорили к смерти.
С о к р а т. А я приговорю их тогда к позору.
К с а н т и п п а. А мне плевать, к чему ты их приговоришь. Мне важно, что я останусь без мужа, а дети — без отца! Худшего в мире!
С о к р а т (с улыбкой). Вот и прекрасно. Вы избавитесь от меня без лишних хлопот. Чужими руками.
К с а н т и п п а. А это уж не твоя забота! Да пойми ты, чудовище, что ты просто заставишь их присудить тебя к самоубийству! Ты в своем уме? Слышишь, что я тебе говорю? Заклинаю тебя всеми богами, которые есть и которых ты выдумал, веди себя на суде как все люди!
С о к р а т. Ничего не поделаешь. Я — это я. (Закрывает глаза.)
Ксантиппа бросается на него, трясет его за плечи, но, убедившись в своем бессилии, уткнувшись Сократу в грудь, рыдает.
Х о р. И состоялся суд. Ну и, конечно, все произошло так, как предвидела Ксантиппа. А Сократ… Что же, Сократ действительно высказал им все, что он о них думает. Теперь его речь целиком напечатана, так что ее прочесть — не проблема. Ничего не скажешь, производит впечатление. Да и тогда, наверное, не оставила людей равнодушными. А толку? Вот его самые заключительные слова.
Ксантиппа уходит. Сократ встает.
С о к р а т. Афиняне! Вы присудили меня к смерти. Я не досадую на вас за это. Я мог бы попросить заменить смерть изгнанием, тюрьмой или штрафом. Но я не знаю, что есть смерть — зло или благо. Так зачем же я буду предпочитать вместо нее то, что, как я твердо уверен, является злом?
А потому я обращаюсь к вам с просьбой: когда вырастут мои сыновья — отомстите им, граждане, причиняя им те же неудовольствия, какие я причинял вам. Если вам покажется, что они заботятся о деньгах или о чем-либо другом больше, чем о добродетели, и если они будут мнить что-нибудь о себе, не будучи на самом деле ничем, то порицайте их за это, как я порицал вас. И если вы будете поступать так, то этим воздадите должное и мне, и моим сыновьям.
Но пора уже идти отсюда, — мне, чтобы умереть, вам, чтобы жить. Кому из нас предстоит лучшая доля — покажет будущее. (Уходит.)
Х о р. Ну, а теперь скажите, разве так поступает разумный человек? Я нарочно молчал во время его разговора с Ксантиппой. Но, скажу прямо, еле сдерживался. Виноват не виноват, но будь же, в конце концов, реалистом. Ну, допустим, не виноват. Но, как говорится, зачем дразнить гусей? А он?.. Вот и получил приговор: испить цикуту на следующий день после прихода корабля из Делоса.
Само собой, жаль и его, и Ксантиппу, и детишек. Но ведь предупреждала его Ксантиппа: не лезь в петлю головой. А еще Сократ. Мудрейший из мудрых. Ксантиппа — вот кто действительно мудрая!
На сцене Х о р.
Х о р. Это опять я. А теперь напрягитесь напоследок и представьте себе то, что я вам прочту. (Вынимает бумагу и читает.) «Камера, в которой находится Сократ. Вместо задней стены — решетка, за которой видно, точно налитое в огромную чашу, море, кипарисы и белые домики, рассыпанные по склонам ярко-зеленых холмов, опускающихся к морю. На вершинах гор, синеющих за холмами, — снег. По морю медленно движется парусный корабль, кажущийся издалека сказочной птицей, приподнявшей свои крылья». (Спрятав бумагу.) Красиво пишут. Человеку умирать, а они тут рассусоливают. (Уходит.)
Входит С о к р а т, садится в кресло и засыпает. По ту сторону решетки появляются т ю р е м н ы й с т р а ж и Ф е д о н.
С т р а ж. Спит. Человеку завтра умирать, а он спит как малое дитя.
Ф е д о н. Почему завтра?
С т р а ж. Видишь корабль? Он из Делоса. А по приговору, на следующий день, как придет корабль из Делоса, Сократ должен умереть.
Ф е д о н. Сократ знает это?
С т р а ж. Да. Но он не знает, что корабль придет сегодня.
Ф е д о н. Значит, побег можно совершить только этой ночью?
С т р а ж. Тише… Да. Иначе завтра, перед закатом, он умрет.
Ф е д о н. Кто дежурит ночью?
С т р а ж. Я и мои друзья.
Ф е д о н. На них можно положиться?
С т р а ж. Твои деньги — наше дело. И Сократ целехонек окажется в Фивах.
Ф е д о н. Я ему сейчас объявлю об этом.
С т р а ж. А он что, ничего не знает?
Ф е д о н. Нет.
С т р а ж. И спит? Ну и дела. А я-то думал… (Отпирая решетку.) Проходи. Но не тяни.
Федон проходит в камеру. Страж запирает за ним решетку и уходит. Федон подходит к Сократу и некоторое время молча смотрит на него. Затем осторожно касается его плеча.
Ф е д о н. Жаль будить тебя, Сократ, но приходится.
С о к р а т (просыпаясь). Федон? Так рано?
Ф е д о н. Ах, Сократ, можно только удивляться, глядя, как сладко ты спал.
С о к р а т. Да ведь было бы нелепо, Федон, если бы я в моем возрасте стал роптать на то, что придется умереть.
Ф е д о н. И постарше тебя умирали, да роптали.
С о к р а т. Всякое бывает. (Глядя в сторону решетки.) Вот и приплыл корабль из Делоса. Значит, я спал предпоследнюю ночь.
Ф е д о н. Может, так, а может, иначе.
С о к р а т. Разве собираются отменить приговор?
Ф е д о н. Нет. Я договорился со стражем. Этой ночью ты должен бежать. Только этой ночью.
С о к р а т. Бежать?.. Должен?.. И ты берешься доказать мне это?
Ф е д о н. Тут и доказывать нечего. Приговор нелеп, несправедлив. В Фивах ты сможешь жить в почете и любви.
С о к р а т. Даже так? В почете? Не таясь?
Ф е д о н. Только так! А перед кем тебе таиться, Сократ? Все понимают, даже судьи, даже твои враги, что ты прав. И ты нужен всем, кроме твоих врагов.
С о к р а т. А если я хочу умереть?
Ф е д о н. Так умри на свободе. Когда придет твой естественный предел. Зачем же обрекать себя на смерть по воле врагов? А твои сыновья? На тебе долг — воспитать их. А Ксантиппа? Ты подумал о ней? Итак, в эту ночь все должно произойти. Иначе спасение невозможно. Вот и все мои доказательства.
С о к р а т (подумав). Скажи, Федон, всякая ли жизнь имеет ценность, или только такая, в которой слово не расходится с делом?
Ф е д о н. Конечно, только такая.
С о к р а т. Прав ли я был, когда мог на суде вместо смертной казни выбрать себе изгнание, а не выбрал, так как не считал себя виновным?
Ф е д о н. Ты был прав, Сократ.
С о к р а т. Так не получится ли, что, отказавшись от изгнания, я теперь сам добровольно его выберу, боясь смерти? Не разойдутся ли тогда мои слова и дела? Не получится ли, что я, проповедуя уважение к законам для всех людей, сам избегаю им следовать, когда они касаются меня? Чего тогда стоят мои беседы? Не уподобятся ли они играм и болтовне детей? Но чего тогда вообще стоит вся моя жизнь, если всю ее я провел в болтовне? И на какую жизнь я себя тогда обрекаю, хотя мне и осталось недолго? Неужели влачить существование в изгнании, опозорив себя как болтун, это значит остаться, чтобы воспитать своих детей? Не лучше ли воспитает их слава об отце, который говорил людям, чтобы слово и дело их были едины, и сам перед лицом смерти не отступил от своего правила?
Ф е д о н. Но тебя осудили несправедливо!
С о к р а т. Это люди осудили меня несправедливо. Но чем же виноваты передо мной законы? Ведь я добровольно их чтил и никуда не выезжал из своего города, хотя мог бы вполне жить в другом месте, подчиняясь другим законам. Что ты скажешь на это, Федон? Правильно ли я говорю или нет?
Ф е д о н. Мне трудно возразить тебе, Сократ. Но я не могу примириться с тем, что завтра…
С о к р а т. Все смертно, Федон, кроме дурной или доброй славы. А разве, сбежав от наказания, я не предстану перед народом как истинный нарушитель законов, а следовательно, развратитель юных и неразумных людей? Разве не покажу я тогда, что несправедливый приговор относительно меня был верен и что меня именно следовало подвергнуть казни, что я и доказал своим побегом?
Ф е д о н. Однако, если ты будешь жить в Фивах, ты сможешь объяснить людям причину побега. А своей жизнью утвердишь свою правду. А мертвый… Что может сказать мертвый?
С о к р а т. За мертвого говорит его смерть. И ее голос может оказаться громче всего. А жизнь в Фивах?.. Разве там нет законов и разве эти законы не встанут против меня, если я буду продолжать жить по-прежнему? А то, что я, старый человек, которому, по всей вероятности, уже недолго осталось жить, с такой жадностью стал цепляться за жизнь, что даже нарушил законы своего отечества и пренебрег своим учением, — это, ты думаешь, не позор и никто мне такого упрека не бросит? Возможно, что нет, если я никого не задену и буду жить, подлаживаясь и прислуживаясь. Но если этого не случится, то мне придется выслушать такой упрек неоднократно. Я не прав?
Ф е д о н. Но ты… ты… ты…
С о к р а т. Да. Я — это я. И вот это, дорогой мой Федон, звучит у меня в ушах, как в ушах у корибантов звуки флейт. Тем не менее, если ты надеешься переубедить меня, — говори.
Ф е д о н. Мне нечего сказать тебе, Сократ.
С о к р а т. В таком случае, не надо, Федон. Поступим по-моему.
Медленно темнеет. Затем снова начинает светать, и мы видим, что С о к р а т один. Он стоит у решетки и смотрит на сверкающее за нею море.
С о к р а т. И вот прошла последняя ночь, и наступил последний день. Отныне счет моей жизни пошел уже не на годы, не на дни, а на часы и даже на минуты… Последний раз я вижу утреннее небо, последние часы — солнце, море, кипарисы и вас, люди… И я заявляю — жизнь прекрасна, если она достойна человека.
Появляется с т р а ж и распахивает решетку. Входит К е ф а л. Он делает знак рукой, и страж исчезает. Решетка остается открытой.
К е ф а л. Идут последние часы твоей жизни, Сократ.
С о к р а т. Я только что говорил себе это.
К е ф а л. Сейчас придут прощаться с тобой родные и друзья.
С о к р а т. И это я знаю.
К е ф а л. Почему ты не захотел мне помогать? Ты бы остался жить.
С о к р а т. Это было бы не то, что я называю жизнью.
К е ф а л. Ты бы ел, пил, ходил, поучал. Ты крепок здоровьем и мог бы прожить еще немало лет. У тебя совсем недавно родились дети. Ты наплодил бы еще. Разве это не жизнь?
С о к р а т. Нет.
К е ф а л. Ты так ненавидишь меня?
С о к р а т. Нет. Просто я с тобой не согласен.
К е ф а л (подумав). Допустим. Что же, такого противника можно уважать. И я не хочу, чтобы мой самый достойный враг умер у нас в тюрьме. Из уважения к тебе я готов сохранить твою жизнь. Может, это заставит тебя отнестись ко мне по-другому. Но я не требую даже этого. Я не хочу никакой платы. Как только я уйду — ты свободен. Без всяких условий.
С о к р а т. Тебе удалось отменить приговор?
К е ф а л. Этого нельзя сделать. Но я помогу тебе бежать немедленно. Я знаю — Федон подкупил стражу. Но хорош бы я был, если бы страж не донес мне об этом. И ты правильно сделал, что не послушал Федона. Тебя бы словили, и ты покрыл бы себя позором. Тогда можно было бы тебя даже не казнить. Или убить при попытке к бегству, это уже не имело бы значения. А теперь — уходи без всякого риска. Путь свободен.
С о к р а т. Нет.
К е ф а л. Ты боишься, что я обману тебя? И тебя ждет та же участь, как если бы ты бежал с Федоном?
С о к р а т. Не угадал. Хотя кто помешал бы тебе так поступить?
К е ф а л. Хочешь, я пошлю с тобой Мирену, она здесь. И она — залог твоей безопасности.
С о к р а т. Нет. Теперь я особенно ясно вижу, как был прав, что не хотел тебе помочь. Такие, как ты, презирающие законы своего государства, не должны управлять им и могут привести его только к гибели.
К е ф а л (улыбаясь). Тебе не удастся вывести меня из себя. Это все слова. А меня словами не проймешь. Слова летучи. И умрут вместе с тобой. А мы, политики, живем настоящим и при жизни решаем судьбы людей. И чем круче мы это делаем, тем больше они нас чтут. Человек, убивший одного, — убийца. А пославший на смерть тысячи — национальный герой. И ему после его смерти, да и при жизни, воздвигнут памятники. О нем будут ходить восторженные легенды. Те, кто уцелел, увидят в этом подтверждение своей незаурядности, а значит, его величия. Увы, люди таковы. Так стоит ли ради них жертвовать жизнью? Задумайся об этом.
С о к р а т. Я именно об этом и думаю, Кефал.
К е ф а л. Ты полагаешь, я не понимаю, что ты прав? Но что из этого? Мало быть правым. Надо быть правым вовремя. Не опережать свое время. Иначе тебя растопчут. Или придушат в подворотне. Ты был во всем прав на суде. А с каким воодушевлением они послали тебя на смерть? Так ради кого ты был прав? Ради будущих поколений? Но они будут душить своих Сократов. Да, повторяю, ты прав. Но пока стоит мир, решать будет не сила права, а право силы. Ты меня слушаешь?
С о к р а т. Очень внимательно.
К е ф а л. И до тебя, и после тебя будут люди, которые ищут истину. Но вы обречены на одиночество. А знаешь почему? Вы тычете людям в лицо их несовершенство. А им хочется услышать другое: что они уже потому самые лучшие, что родились в Афинах, а не в Спарте. Или потому, что у них рыжие волосы. Или еще по какому-нибудь ерундовому отличию, которое заметил опытный политик. Тогда ими легко управлять. Вдолби им, что они лучше всех, и они пойдут за тобой даже на смерть.
Вот почему я и вынужден, пойми меня правильно, перед тем как послать на смерть их, убрать с дороги тебя. Их руками, конечно. Хотя я лично против тебя ничего не имею. Скажу сильнее: ты меня восхищаешь своим мужеством и умом. И я рад был бы сохранить тебя — для себя, разумеется. Нет, не для того, чтобы поступать, как ты посоветуешь. А чтобы знать истину и оценивать, насколько мне приходится от нее отступать. Поверь, я очень жалею, что нам не пришлось сойтись с тобой поближе. Я нашел бы какой-нибудь другой выход. Но теперь, чтобы сохранить свою жизнь, ты можешь только бежать.
С о к р а т. Но я остаюсь здесь.
К е ф а л. Понимаю. Тебя заботит мнение народа. Пренебреги. Народ не имеет памяти. Сейчас твое имя у всех на устах. А пройдет несколько лет после твоей смерти, и они будут говорить: «Сократ? Какой Сократ? Муж сварливой Ксантиппы?» А еще через несколько лет скажут: «Ксантиппа и этот, как его, Сократ…» Или вообще забудут твое имя! Сварливую Ксантиппу — вот кого, возможно, еще будут помнить люди!.. Что же, раз ты не боишься смерти!..
С о к р а т. Очень боюсь. Но еще больше я боялся бы жить по твоим правилам.
К е ф а л (участливо). Однако жить тебе осталось всего несколько часов. (Уходит.)
С о к р а т (после паузы). И это правда.
Появляется М и р е н а.
М и р е н а. Ты отказал ему, Сократ?
С о к р а т. Да. И не говори больше об этом.
М и р е н а. Он не хотел, чтобы я прошла к тебе. Ты не доверял ему. Ты был прав. Но я не допустила бы предательства.
С о к р а т. Это все уже не имеет значения.
М и р е н а. Имеет. Потому что я должна тебя спасти! Ради людей. И ради тебя. Может, тогда Федон простит меня?
С о к р а т. Моя судьба — это моя судьба, и оставь ее в покое.
М и р е н а. Тогда я тоже знаю, что мне делать. И, надеюсь, ты обо мне еще услышишь! Прощай!
Мирена целует руку Сократа и скрывается.
Затемнение. Когда опять становится светлее, мы видим подле С о к р а т а К с а н т и п п у.
К с а н т и п п а. Почему ты не разрешил привести сыновей?
С о к р а т. Я попрощаюсь с ними издали. Пусть поднимутся на крышу нашего дома. Я вижу его отсюда. А они не должны видеть моего лица. Не надо, чтобы они видели, как их отец борется со страхом смерти. Ты не знаешь, что это были за крики здесь сегодня?
К с а н т и п п а. Это Мирена… Она пыталась заколоть Кефала. Но телохранители помешали ей.
С о к р а т. А что с нею?
К с а н т и п п а. Задохнулась… Говорят, сама… Ох, Сократ, еще не поздно… Я упрошу Кефала…
С о к р а т. Он уже был у меня.
К с а н т и п п а. И ты отказал ему? Я так и знала! Тогда я умру…
С о к р а т. Ты нужна детям.
К с а н т и п п а. А ты?
С о к р а т. У меня есть еще и другой удел.
К с а н т и п п а. Ты хочешь, чтобы тебя чтили как мудреца! А я?! Сварливая жена! Наказание для мужа! Все твердят, что из-за Ксантиппы Сократу не страшно умереть!
С о к р а т. Всегда найдутся люди, которые захотят все запачкать.
К с а н т и п п а. Я не уберегла тебя. Я должна была заставить тебя молчать. Я была плохой женой. Я была… (Рыдает.)
С о к р а т (ласково). Ну вот… Теперь ты сама начинаешь распускать про себя дурные слухи. Ты была превосходной женой. Лучше не бывает. Ты родила мне троих сыновей. Ты была моим утешением. Ты была — та. У каждого мужчины есть только одна — та. Сколько бы ни было прочих. Я мог бы приковать себя к тебе цепью, так мне было ясно, что ты — та. Я счастливо прожил с тобой.
К с а н т и п п а. Я не могу это слышать — прожил! Сократ, ты думаешь, я не понимала, с кем проходит моя жизнь?
С о к р а т. Ты все понимала.
К с а н т и п п а. Но я не хочу… Я не хочу!.. Я хочу, чтобы ты жил!
С о к р а т. И я…
К с а н т и п п а. Ох, Сократ!.. Я люблю тебя!..
С о к р а т. И я…
К с а н т и п п а. Ох, Сократ!.. Ох, Сократ…
Темнеет. Когда снова становится светло, мы видим зал Русского музея и обстановку первой картины: в глубине — статуя Сократа в кресле, а неподалеку от нее сидит Х о р.
Х о р. Вот и вся эта история. Печальная, конечно. Но вы сами видели, он буквально, как говорится, лез на рожон. А чего добился? Что изменил он своей смертью?
В это время с кресла поднимается С о к р а т.
Как?! Так ты, значит, жив?
С о к р а т. А я никогда и не умру.
1983