(диктует). «Проверьте, где у вас протекает. За нас — отвечаю головой. Точка. Максимов. Точка». Зашифруйте запасным и немедленно отправьте.
Ляля начинает плакать.
М а к с и м о в. Зачем же так убиваться?.. Мое положение хуже.
Максимов прохаживается по комнате. Взгляд его падает на цветы, которые стоят в вазе.
М а к с и м о в. Цветочки принес!
Ходит, прислушиваясь к стрекотанию машинки из соседней комнаты.
Зима 1919 года. Улица Амстердама около отеля «Лебедь».
Несколько журналистов дежурят у подъезда. Время от времени они задирают головы и смотрят на окна пятого этажа, где проживает Максимов.
Нет, они не бездельники. Они ждут, и это, кстати говоря, тоже работа, причем едва ли не самая тяжелая. Они знают — рано или поздно либо Максимов, либо кто-нибудь из его секретарш выйдет, и тогда можно будет взять необходимое интервью. А если им не захотят ответить, спросите вы? Что же, тогда придется интервью придумать. Ну, разумеется, не обязательно при этом говорить: «Я все сочинил». Существует много форм деликатного вранья. Можно, например, преподнести свой вымысел в виде предполагаемого интервью. Или изложить свои соображения как сведения, полученные из достоверных источников.
Можно, наконец, применить уже совсем неуязвимую форму лжи, высказав сомнения относительно достоверности своих соображений. Надо лишь указать, что их источники не вполне надежные. В этом случае, как бы предупреждая читателей, автор демонстрирует свою щепетильность и выигрывает в их доверии. И — парадокс, да? — но тем более придает достоверность своей, скажем по-газетному, «утке». Отсюда вывод: с прессой надо быть осторожным, но лучше не избегать ее. Максимов и не избегает. Заметив журналистов, он решает пойти навстречу их интересам.
Максимов и трое журналистов идут по улице.
П е р в ы й ж у р н а л и с т (записывая на ходу). А знаете, господин Максимов, в интервью на улице есть, конечно, свои неудобства. Трудно записывать. Но есть своя прелесть — отсутствие официальной обстановки.
М а к с и м о в. Для меня такое интервью — сочетание приятного с полезным. Моцион и контакт с прессой.
В т о р о й ж у р н а л и с т. Что же из них вы находите приятным?
М а к с и м о в. Контакт с прессой, разумеется.
Т р е т и й ж у р н а л и с т. Как все-таки вы прокомментируете сегодняшнее сообщение в газете? Опровергнете или подтвердите?
М а к с и м о в. Я предпочел бы третий выход: промолчать.
Т р е т и й ж у р н а л и с т. Это ваше право. Но мы-то обязаны говорить. И вам, надеюсь, не безразлично, что мы скажем?
М а к с и м о в. Наоборот. Мне очень важно, чтобы вы откликнулись на это сообщение.
Т р е т и й ж у р н а л и с т. Можете не сомневаться, откликнемся. Но что нам сказать от вашего лица?
М а к с и м о в. Если будете так любезны, напишите: «Максимов предпочел промолчать».
Т р е т и й ж у р н а л и с т. За вас тогда могут высказаться англичане.
М а к с и м о в. Что же, если людям нравится сочетание неприятного с бесполезным, это их дело.
В т о р о й ж у р н а л и с т. Еще один вопрос для нашей газеты. Вне политики. Что вы можете сказать об Амстердаме?
Мимо проезжает посыльный из магазина на велосипеде. Одной рукой он придерживает руль, а в другой у него несколько коробок, образующих довольно высокую башню, которой он умело балансирует. Еще велосипедист — трубочист. Он в цилиндре, весь в черном, и лицо его тоже измазано сажей. Сбоку к раме пристроена свернутая в кольцо проволока со щеткой на конце. Вертикально стоит прикрепленная к велосипеду высокая лестница.
М а к с и м о в. Чистый город. Единственный грязный человек — трубочист.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. Да и та грязь особенная. На Новый год у нас обычай. Все голландцы стараются, чтобы трубочист помазал их сажей. И платят за это. Такова традиция и примета. Считается, к счастью. Задуманное сбывается.
М а к с и м о в. Мне нравится этот обычай. Я им воспользуюсь под Новый год.
В т о р о й ж у р н а л и с т. Что же вам нужно для счастья?
М а к с и м о в. Хлеб для моей страны. В неограниченном количестве.
Т р е т и й ж у р н а л и с т. Можно опубликовать это пожелание в газете?
М а к с и м о в. Нужно.
Гостиная в номере Максимова. Зимний солнечный день. Вера готовит круглый стол к совещанию: раскладывает листы бумаги, карандаши. Кладет папку с документами около одного из кресел. В комнате девушек стучит на машинке Ляля. В своей комнате Максимов заканчивает завязывать галстук.
Часы показывают без трех минут десять. Максимов приглаживает щеткой волосы, надевает пиджак и выходит в гостиную. Оглядывает приготовленный стол.
В е р а. Вы думаете, они придут точно?
М а к с и м о в. Мы должны быть готовы точно.
Часы бьют десять. Максимов и Вера глядят на дверь. Ляля перестает печатать. Часы пробили в полной тишине. Ляля возобновляет работу.
М а к с и м о в. Ляля, список медикаментов готов?
Л я л я. Заканчиваю.
Вера садится за другой столик в углу. Максимов просматривает бумаги в папке.
Часы — это не только мера времени. Это еще мера ожидания, терпения, выжидания, настойчивости, напряжения, лавирования, воли… Как сказано в одной древней книге, это не время проходит, это мы с вами проходим. Как проходим? — вот в чем вопрос.
В е р а. Опоздают? Или не придут совсем?
Максимов пожимает плечами. Ляля приносит отпечатанные листки. Максимов просматривает их и вычеркивает отдельные названия.
В е р а. Безобразие.
М а к с и м о в. Станьте у окна и дайте знать, если они появятся.
В е р а (стоя у окна). В конце концов, это невежливо.
М а к с и м о в. Ничего подобного. Это как игра в шахматы. Противник думает над ходом. Обдумывайте свой. И поменьше эмоций.
Максимов, кончив просматривать рукопись, передает ее Ляле.
М а к с и м о в. Поставьте цены.
В е р а. Сколько же мы их будем ждать?
М а к с и м о в. Как вы думаете, чем отличается умный от дурака? Дурак знает все.
Ляля уходит в свою комнату.
Часы показывают 10 часов 18 минут.
В е р а (у окна). Наконец-то. (Отходит от окна.)
М а к с и м о в. А теперь мой ход.
Максимов идет к себе в комнату, надевает пальто и шляпу. Вера с удивлением глядит на него.
М а к с и м о в. Скажите им, что я вышел погулять. Буквально минуту назад.
В е р а. Когда придете?
Максимов разводит руками. На часах 10 часов 19 минут.
М а к с и м о в. Через двадцать минут. И чтобы без упрека в голосе.
Стук в дверь. Максимов, приложив палец к губам, скрывается в своей комнате и тихо закрывает за собой дверь. В гостиную входят О’Крэди, Мэйсон и Боб. Максимов из двери своей комнаты покидает номер. На цыпочках проходит по коридору мимо двери гостиной. В гостиной О’Крэди и Мэйсон переглядываются.
М э й с о н. Погулять?
В е р а. Да. Странно, что вы не встретились.
О’К р э д и. Но разве мы не условились о встрече на сегодня утром?
В е р а (она сама любезность). Неужели мы что-то перепутали?
Вера смотрит на часы — 10 часов 20 минут. Приоткрывает дверь в другую комнату.
В е р а. Ляля, на какой час мы договорились с мистером Мэйсоном?
Улыбающееся лицо Ляли. Вера незаметно корчит ей рожицу.
Л я л я. На десять часов.
Вера переводит взгляд на О’Крэди. Тот понимающе кивает головой.
О’К р э д и. К сожалению, мисс Вера, мы чуть-чуть задержались.
В е р а. Пустяки. Всего на двадцать минут.
М э й с о н. Но…
О’К р э д и (поспешно). Наша вина. Мы можем подождать?
В е р а. Конечно.
Вера приглашает всех сесть. О’Крэди и Боб садятся.
Мэйсон прохаживается.
В е р а. Не хотите ли кофе?
У Боба на лице неопределенное выражение. Мэйсон энергично отрицательно качает головой.
О’К р э д и. А я выпью чашечку. Спасибо.
Вера включает граммофон. Звучит танцевальная мелодия. Вера выходит.
Максимов прогуливается по улицам Амстердама.
Идет под музыку рота солдат в голубых мундирах с белыми портупеями и в высоких медвежьих шапках, закрепленных на подбородках. Во главе роты гарцует на коне офицер.
В гостиной О’Крэди пьет кофе. Боб читает книгу. Мэйсон сидит в кресле и барабанит по столу пальцами.
М э й с о н. Вы собираетесь его долго ждать?
О’К р э д и. Пока он не придет.
М э й с о н. Невозможно.
О’К р э д и. Вы уже посоветовали опоздать. Следующий совет?
М э й с о н. Я хотел, чтобы он не подумал, будто их успех на фронте произвел на нас впечатление.
О’К р э д и. На вас не произвел?
М э й с о н. Ни в малейшей степени.
О’К р э д и. Напрасно. Дипломат должен учитывать все.
М э й с о н. Не знаю, не знаю.
О’К р э д и. Я сказал — дипломат.
Максимов наблюдает за сменой караула перед королевским дворцом в Амстердаме. Забавные перестроения. Публика в отдалении с привычным ротозейством следит за этой процедурой. Много детей. Много собак. Караул замер. Офицеры салютуют друг другу.
А в гостиной идет пока что неторопливый разговор.
О’К р э д и. Как ваши дела, Боб? С русским языком?
Б о б. Подвигаются, сэр.
Показывает раскрытую страницу. На ней буква «Ш».
О’К р э д и. Римское три? И как она звучит?
Б о б. «Ш-ш»…
О’К р э д и. С ума сойти! У них что — все ненормальные буквы похожи на цифры?
Б о б. Это неожиданная точка зрения, сэр. С этой стороны я еще не смотрел на дело.
О’К р э д и. Что скажете, Мэйсон? «Ш-ш»!
Мэйсон машет рукой, резко поворачивается и возмущенным жестом показывает на часы. На циферблате — без 20 минут 11. И одновременно распахивается дверь. Входит Максимов. Он успевает заметить жест Мэйсона и, оценив его, широко и благодушно улыбается. Снимает приветственно шляпу.
М а к с и м о в. Прекрасная погода в Амстердаме. Прекраснейшая!
Рукопожатия, во время которых Максимов каждый раз повторяет: «Прекраснейшая!»