— Спортом надо больше заниматься, — нравоучительно произнес Юрасик, снова расстегивая пальто, потому что опять стало жарко. — Так, я сейчас проползу в щель…
Кейс был прикрыт неплотно.
— …и попробую приоткрыть крышку. А ты ползи за мной — будем толкать вместе. Только свои «айн, цвай, драй» от перенапряжения не забудь, ладно?
Художник что-то забормотал, но Юрасик его уже не слушал. Просунув в щель между металлическими рейками голову, Юрасик с трудом, лишь слегка приподнимая крышку кейса, прополз внутрь. Там, на ощупь судя, была бумага, теперь ощущавшаяся как листы фанеры, что-то холодно-скользкое — видимо, пластиковые конверты для документов, и какая-то мелочь, коробки, на одну из которых, согнувшись в три погибели, можно было встать на колени.
— Ты идешь? — спросил Юрасик, не ощущая какого-то движения извне.
— Ползу, — сдавленно ответил художник.
— Слабо стараетесь, мамаша, — опять подзудил Юрасик. — Надо тужиться активнее.
Потом, когда Андрей, чертыхаясь, оказался рядом, Юрасик спросил:
— Это что у тебя здесь? Ящики какие-то.
— Да скобки для степлера. Я по дороге купил.
— Надо приподнять крышку и заклинить ее чем-нибудь. Потом выкинем наружу коробку-бездонку и будем думать дальше. Идет?
— Как скажете.
Юрасик пролез вперед, смертельно боясь, соскользнув с барахла, напиханного в художниковом кейсе, очутиться на дне этого сооружения. Оттуда точно не выкарабкаешься — боковина кейса была абсолютно гладкая. Долезши до самого узкого места, он кликнул Андрея:
— Давай так. Ты помельче, значит, пролезешь подальше. Я буду поднимать крышу, как эта, ну…
— Кариатида?
— Ага, а ты будешь толкать…
— Как Сизиф…
— Ага. Правильно понимаешь, Гомер-помер.
Андрей прокарабкался мимо него до самого узкого места под крышкой.
— Ну, чего, готов?
— Сейчас-сейчас… Найду… Ну, я уперся.
— Молодцом!.. На счет «три» — раз, два, три! Толкай!
Юрасик, стоя на коробке со скобками, распрямился и хоть не до конца, но приподнял крышку. Андрей, натужно крякнув в почти полной темноте, толкнул картонку вперед.
— Идет? — почти безнадежно спросил Юрасик.
— Идет, идет! — удивляясь, судя по голосу, самому себе, радостно ответил художник.
— Давай дальше! И… раз, два, три!
Таких толчков было штук пять. Потом, ближе к щели, рычаг стал подлиннее, поэкономичнее, Юрасику сделалось полегче, и, кажется, дело шло к успешному завершению.
— Отдых пять минут, — скомандовал он.
Они оба замерли в совершенно неподходящих для расслабления позах: Юрасик — на корточках на продавленных картонках, а Андрей распластался, пыхтя, на коробке-бездонке.
— Значит, так. Я сейчас подгребу поближе к выходу, постараюсь придержать крышу подольше, а ты уж, будь добр, толкани посильней, может, мы ее выкинем на этот раз.
— Ага, я понял. Тут конверт пластиковый лежит, скользкий, она по нему хорошо пойдет.
— Тем более… Ну давай. На счет «три»!
Юрасик мощно распрямился и, услышав дикарский покрик Андрея «И-и-их!», просто почувствовал, как мимо него проехал сгиб картонки, пробежала мимо, упираясь в ее торец, смутно различимая фигурка. Коробка-бездонка выпала за пределы кейса, за ней по инерции вылетел с отчаянным криком художник. Юрасик, чувствуя, что лопается от натуги, опустил крышку, которая, к удаче, не захлопнулась, поскольку ей не давала какая-то бумага, попавшая в щель.
«Неужели получилось?!» — подумал Юрасик, сидя на корточках и попутно размышляя, как вылезти наружу и не свалиться на дно кейса. Снаружи его уже звал Андрей.
— Юрьпетрович, Юрьпетрович, вы живы?
— Я-то да, а ты?
Юрасик высунул голову наружу. Андрей стоял внизу, потирая бок.
— Да… А что теперь делать?
— Что-что? Будем разворачивать конструкцию. Юрасик осторожно выполз наружу и на удивление легко спрыгнул вниз.
«Это сколько сейчас во мне весу-то?»
— Так, что теперь?
Коробка стоймя теперь была выше поднятой над головой руки.
— Попробуем ее слегка раздвинуть и поднять. Картон не железка, не тяжело. Тяни там на себя, а я здесь подтолкну…
На вес коробка-бездонка теперь была для них как каких же размеров деревянный забор — тяжко, но выполнимо. Главная трудность была уже чисто инженерная — как превратить лежащую картонку в стоячую коробку.
— Значит, так… Ты приподнимаешь нижний край и тянешь его на себя. А я с другой стороны поднимаю и опрокидываю его на тебя.
Манипуляция удалась им с третьей попытки. Коробка, встав вертикально, сделалась похожей на остов корабля.
— И чего дальше? — совсем уже бодро спросил Андрей, предчувствуя скорое преображение.
— Чего? Я полезу внутрь, а ты снаружи будешь меня расколдовывать. Понял?
— А я? Как же я?! Вы же не умеете…
— А я, когда стану большим и сильным, посажу тебя внутрь, и ты расколдуешь сам себя — усвоил?
— Усвоил… Ну, давайте попробуем.
— Не пробовать, а делать надо, пока нас в таком позорном виде не застукали. Так что давай, на колени…
— Зачем?
— А я туда сам залезу, с земли-то? И кто операцию фактически завалил? На колени, смерд!
Андрей покорно подсадил Юрасика на коробку, встал, а тот уже, закинув ногу на шершавый верх бездонки, перевалился в узкий распор коробки, как она, сложившись книжкой, опять повалилась на бок, в сторону от опешившего художника и погребая в себе Юрасика. Андрей, охнув, снова пал на колени и, заглядывая внутрь, запричитал что-то.
— Колдуй, гад! — донеслось из узкого ромба щели.
— Че-чего?!
— Колдуй, говорю! А то как вылезу!
— А по-получится?
— Колдуй, сказано! Должно получиться! Надеяться можно было только на то, что дедовы цацки сработают и в таком, совершенно не свойственном им положении.
Юрасик расслышал, как снаружи бормочет свои прибаутки Андрей, потом его сильно тряхнуло, в голове помутилось, а затем он понял, что лежит на грязном асфальте, рядом с ним Андреев кейс — в масштабе 1:1. Он полежал еще несколько секунд, ощущая, как устало и побито ноет его большое и сильное тело, и принялся подниматься, ловя кружащуюся голову.
— Юрьпетрович, Юрьпетрович! — различил он какой-то далекий, как из телефонной трубки, писк.
В свете далекого фонаря он разглядел рядом с собой игрушечную, почти вдвое меньше подарочного Кена, фигурку Андрея. Тот подпрыгивал и размахивал руками, словно Юрасик пролетал над ним на вертолете.
— Ну чего, Кио? Удалось?
— Удалось, удалось! — ликовала козявка. — Давайте теперь меня…
— Где коробка-то наша, ты, пискля, знаешь?
— Вы на ней си-ди-те-е-е!
— А, извини.
Юрасик тяжело поднялся и снова посмотрел на мир глазами большого человека. Но ему пришлось присесть на корточки, чтобы найти коробку. То, что он увидел, огорчило Юрасика и повергло в ужас кроху художника. Волшебная коробка была по-скотски, накосо, по всему периметру, разорвана, видимо мощным Юрасиковым торсом во время его увеличения.
Юрасик поднял двумя пальцами жалкие, чумазые останки фокуснического оборудования и назидательно потряс им над головой художника. Андрей прикрыл лицо руками и в голос зарыдал. Пользуясь тем, что художник его не видит, Юрасик злорадно ухмыльнулся и от души полюбовался его страданиями.
— Ладно, — сказал Юрасик, — хва ныть. Придумаем чего-нибудь. Залезай.
Юрасик подставил художнику-недомерку ладонь и, распрямившись, опустил его в карман пальто, потом собрал раскиданное имущество, слегка размокшую гирлянду, пакет с мини-тонарами и пошел по направлению к центру. Спина ныла, ноги были бесчувственно-ватными. Куда теперь? Пожалуй, он вернется к офису — там же его машина, и пакет с добычей надо где-то оставить до завтра.
«А который?!» — подумал Юрасик, видя, что центр по-прежнему полон жизни, магазины открыты, суетятся машины. Да сейчас же как минимум два ночи должно быть…
«Это что ж — всего полтора часа, как мы из харчевни вышли?!» — ужаснулся Юрасик, глянув на часы.
Он шел по Тверской к своему офису, с удовольствием шлепая по лужицам, не огорчаясь особенно своим встрепанным видом, глубоко вдыхая холодный воздух, вольно гулявший под распахнутым пальто.
Ночной охранник, видевший Юрасика всего, пару раз, не узнал его, тем более в таком расхристанном виде, и не захотел пускать. Похвалив его за усердие, Юрасик показал ему пропуск с фотографией, которым никогда не пользовался, и прошел к себе.
Запершись в кабинете, он осторожно вынул из кармана мальчика-с-пальчика, посадил (или положил?) обмякшее, как дохлая мышка, тельце на свой огромный стол. Художник был в отделку зареван, испуган и расстроен.
— Помнишь, гений ты на букву «г», что я тебе говорил о нашем с тобой третьем приключении?
— Простите, простите меня, Юрьпетрович! Больше такое не повторится!
— Да, не повторится, это ты точно заметил.
Юрасик сел рядом, положил усталую голову на кулак и принялся внимательно и многозначительно рассматривать стоявшую на полированной столешнице живую куколку.
— Не хотите же вы сказать, уважаемый Юрьпетрович, что вы собираетесь… оставить меня в таком плачевном виде?! — вовсе зашелся художник.
— А чего ж нет-то? Я своему слову хозяин. Тем более — прикольно… Такого зверя даже у самых крутых нет…
Малявка забегал по столу туда-сюда, схватившись за голову, пища что-то жалкое и умоляющее.
— Ладно, хватит.
Художник прекратил беготню.
— Сегодня уже поздно…
Андрей опустил руки по швам, слушая приговор.
— Завтра отвезу тебя к деду — пусть он тебя и увеличивает. Хорошо?
— Хорошо, — покорно склонила голову одна пятнадцатая художника.
— Вот тебе, чтобы ты с голоду не помер.
Юрасик встал, взял из пакета один из тонаров, отодрал ногтями ставни и дверь.
— Тебе провианта на неделю минимум. Туточки и переночуешь.
— Спасибо, — едва слышно пробормотал Андрей.
— Располагайся, будь как дома. — И, пожалев его неожиданно, Юрасик добавил: — Не куксись! Завтра, прямо с ранья, мы тебя вылечим. Спокойной ночи.