— А ты хорошо его уроки усвоил? Не забудешь, как старик Хоттабыч?
— Ну, я ж еще не старик, — обиделся художник.
— Ну, ты пока и не Хоттабыч, — довольно гыгыкнул Юрасик. — Ладно, не дуйся. Я в тебе здоровую спортивную злость бужу.
— Понял. Пойдемте? Где наша… мебель?
Коробки стояли в глухой комнатке, даже не вскрытые.
— Этой метелкой вы того воришку… воспламенили?
— Да, этой. Не знаю, как бы все сложилось, если б не она… С чего начнем?
— Давайте с зала, а? Мне не терпится.
Воняло в зале особенно сильно, но Андрей не велел открывать окна, говоря, что фиксатор от резкого перепада температур может дать трещины.
— Здорово получилось, — довольно, словно он это все и нарисовал, произнес Юрасик, озираясь.
Зал был похож на провинциальную картинную галерею, за недостатком места сплошь, сверху донизу, завешанную картинами.
— Спасибо. Я думаю, много предметов мы здесь помещать не станем, чтобы не перегружать помещение визуально.
— Как скажешь.
Андрей, присев на корточки, стал вынимать из коробок игрушечные банкетки, пуфики и столики-поганки.
— Хорошо сделано, а?
Их снова, как тогда на стоянке перед магазином, прошиб смех, судорожный, как у ловко избежавших наказания шкодников.
— И заметь, Аидрюха, ничего ведь не украли!
Просмеявшись, Андрей стал налаживать оборудование-максимизатор. Решив, что сейчас нервную творческую личность лучше не дергать, Юрасик сказал «Я пойду переоденусь» и спустился в свою девичью спаленку. Надевая треники, Юрасик думал, что вот еще немного, и он переселится в новые апартаменты, и все будет закончено.
«А что будет закончено?» — удивился он своим мыслям.
Что для него, молодого и здорового, закончено? Ничего не закончено. Все впереди. А?..
Юрасик машинально выглянул в окошко. И двор, и дорога, освещенная фонарем, были пусты. Юрасик решил, что лучше оставить свет включенным — пусть те, кто, возможно, наблюдают за ним, думают, что здесь полно народа.
Андрей уже собрал свой агрегат, в точности похожий на старинную фотокамеру, на деревянной треноге и со складчатой, как у шарпея, мордой.
— Эт-та что за динозавр? — удивился Юрасик.
— А это, — натужно, потому что, наклонившись, подкручивал что-то на передней лапе, отозвался художник, — как бы реквизит для одного готовящегося номера. Называется «Волшебный фотоаппарат». Но это на будущее… Сейчас мы его опробуем в деле.
— А… еще не пробовали? — внутренне группируясь, осведомился Юрасик.
— Ну нет, почему, пробовали. Все как надо получалось. Лишь бы степень увеличения нужную подобрать. Это как настоящие фотоснимки — как диафрагму поставишь, так и выйдет.
— Ну-ну… А переделать-то можно, если с одного раза не получится?
— Наверное… Давайте с этих столиков начнем. У них размер не так важен, а?
Юрасик с сомнением хмыкнул, но кивнул. Художник вынул из коробки столик на ножке и поставил на пол посередине зала. Смотрелось это ужасно нелепо и смешно.
— Кто б нас застукал за этим — жуть, чем взрослые мужики заняты, а?
— Да, удивительно, как нас эти вещи в оборот взяли, да, Юрьпетрович?
— М-да… Ну давай. Поглядим, что получится.
— Только так. Когда я скомандую «товсь!», отвернитесь и закройте глаза и не открывайте, пока я не скажу.
— Почему это?
— Ну… Это же имитация старой фотокамеры, и вспышка вроде магниевой — больно глазам будет.
— А ты?
— У меня средство техники безопасности.
Андрей вынул из объемистой сумки щиток как у электросварщика и надел на голову. Юрасик прыснул со смеху.
— Во-во, и на арену так выходи. Разогрев не потребуется.
Андрей, ухмыляясь, задрал щиток на затылок.
— Ну, я приступаю?
— Давно пора. На резкость не забудь навести, а то размажешь мое имущество.
Андрей хихикнул и, щуря один глаз, стал прицеливаться на игрушку через камеру, подкручивая что-то на объективе.
— Товсь!
Юрасик прикрыл глаза руками и слегка отвернулся. Раздался шепелявый хлопок, в ноздри Юрасику прокрался едкий химический запах, и Андрей скомандовал «Можно открыть!».
Юрасик, чувствуя, как вслед за глазами сам собой открывается рот, уставился на создание Андрея. Столик на ножке вырос метра на два с гаком, чуть не упершись столешницей в потолок, и стал похож на подставку для ярмарочного шатра или юрты кочевника. Но был цел, что с облегчением и отметил Юрасик.
— Ни фига себе передержечка! Ты чего учинил, Гулливер, а? — повернулся Юрасик к художнику.
Андрей смущенно отвел глаза и стал крутить объектив.
— Сейчас переснимем. Товсь!
Теперь столик уменьшился до размеров детского, хоть и не игрушечного.
— Так, снаряды ложатся все ближе, — пробормотал Андрей, все так же пряча от Юрасика глаза и сосредоточенно крутя объектив. — Товсь!
На этот раз столик стал такого или почти такого, как надо, размера.
— Потрогать его можно?
— А чего ж нет?
— Фиксажем пройтись не надо? Не исчезнет? — сострил Юрасик, в юности любивший фотографировать и проявлять.
— Нет, результат стойкий. Это проверено. Погодите, не трогайте, я место помечу.
Андрей начертил мелом на паркете крестик, и Юрасик отнес столик к стене. Смотрелось это вполне прилично. Никаким колдовством и не пахло. Хотя нет, пахло…
— Ты извини, Андрюха, но я окошко приоткрою — жуткий вонизм от этих твоих петард.
Приоткрывая окно, выходившее на дорогу, Юрасик увидел, что по ней проезжает какой-то внедорожник, и чуть забеспокоился.
«Надо было кого-то на стреме поставить, хоть Ленку, а то подъезд к дому не контролируется. На сторожа надежды нет… Хотя Круля я здорово шуганул».
— Извини, я отойду. Продолжай, не стесняйся.
Юрасик прошел к себе и, погасив свет, глянул на дорогу. Внедорожник уже уходил из вида к центру поселка.
«Пока не ко мне», — подумал Юрасик.
Из зала раздался еще один хлопок. У Андрея получился стул.
— Нравится? — застенчиво спросил он.
Стул был как стул, нормальный, добротный, гладкий, с шелковой обивкой и гнутыми ножками.
— Чуть побольше делай, самую малость. Народ нынче крупный идет, отъевшийся… Я нам кофейку намешаю.
Юрасик, слушая, как то и дело хлопает в зале, заварил им с Андреем кофе покрепче. И что-то заставило его зайти к себе и глянуть через щелочку жалюзи. На участок неторопливо заезжала машина с притушенным дальним светом. Юрасик глянул на часы. Было двадцать минут девятого. Для Лубянки поздно, тем более пятница; для крутых рано.
«Интересно, кто это? Хорошо, что не больше четырех человек… А что хорошо-то? Нас двое с Андрюхой — значит, полтора…»
«А камера-хлопушка зачем? Ка-а-ак дать ею по балде!» — подсказал кто-то изнутри довольно нахальным голосом.
Незваные гости, заглушившись посреди двора, вышли из машины. Юрасик набросил куртку и прошел в прихожую.
«Надо сразу дать им понять, что это я ситуацию контролирую, а не они».
Юрасик, не зажигая света в прихожей, распахнул дверь. Пришельцы резко остановились на пороге.
«Картина Репина «Не ждали», — хмыкнул про себя Юрасик.
— Здравствуй, Юрочка, здравствуй, родной! — снова двинувшись вперед, засюсюкал один из гостей.
Юрасик узнал чуть картавый выговор Круля, но промолчал.
— Вот, приехали тебя проведать… Как здоровье? В дом пригласишь?
— Привет, Павел, — веско произнес Юрасик. — За визит спасибо, а вот в дом не приглашу, прости.
— Это отчего же так? Вроде не первый год знакомы, а?
Компания, шажок за шажком, подбиралась все ближе. Те трое за спиной Круля были моложе и гораздо крупнее своего предводителя.
— Во-первых, я еще сильно гриппозный, заразить вас боюсь, а во-вторых, дом пустой, даже посидеть толком негде. Так что извините. Пока, братва. Спасибо, что навестили.
Юрасик отступил, и тут один из пришлых кинулся вперед, отпихнул плечом Круля и попытался вклиниться между дверью и косяком. С реакцией у Юрасика всегда было неплохо, и он успел отпрянуть и захлопнуть тяжелую дверь. Похоже, он прибил резвячку пальцы, потому что даже из-за трехслойной стали был слышен вой и дикая, зоновская брань. Добром эти отморозки точно не уйдут. Хоть в ментовку звони…
В окно громко забарабанили. Юрасик ринулся в комнатку.
— Юрочка, родной!.. — глухо стенал за окном Круль. — Зачем ты так со старым другом? Нехорошо!
Стекло было бронированное, но долго ли оно будет сопротивляться напору, неизвестно… Юрасик кинулся в зал, на пороге налетев на недоумевающего Андрея.
— Андрюх, разворачивай камеру!
— Чего?
— Ставь аппарат на уменьшение! Максимально! Живо!
В окно и дверь барабанили, наверное, все восемь кулаков. Андрей стоял и глуповато улыбался.
— А что происходит, Юрьпетрович?
Юрасик сам рванулся в зал, схватил треногу и приволок ее в прихожую.
— Ставь на уменьшение, ну? — рявкнул он так, что художник чуть присел и дрожащими руками повернул объектив до упора.
— По-поставил…
— Так… Я открываю дверь, а ты жахай своей камерой по тем, кто появится… Со всех сил!
— А вы?
— Я за дверью спрячусь. В крайнем случае потом меня увеличишь.
Стук в окно прекратился. Налетчики принялись курочить новый замок.
— Замысел мой понял?
— Ка-кажется, понял… Понял! Гениально!!!
Андрей прыгнул за камеру. Юрасик открыл замок, припирая дверь ногой.
— Готов? — крикнул Юрасик Андрею из-за плеча.
— Всегда готов!
— Огонь!
«Ну только промахнись, пионер хренов!» — подумал Юрасик и, прыгнув спиной назад, прикрылся тяжелой дверью.
Краем глаза Юрасик увидел, как прихожая осветилась мертвенно-голубым пламенем, в голове у него помутилось, но как он стоял за дверью, так и стоял. В прихожей стало сначала кисло-душно, потом потянуло холодом. Наступила тишина.
«До микробов он их, что ли, опустил?» — прикинул Юрасик и осторожно выглянул из-за двери.
Андрей стоял рядом с треногой, откинув маску, и обалдело вглядывался куда-то мимо Юрасика и вниз.