— Осторожно, не раздавите. Им, кажется, плохо…
Юрасик на ощупь включил свет, проследил за взглядом художника и увидел, что на половичке у двери лежат три совсем крошечные, как ему показалось, размером чуть побольше дохлой мышки, фигурки.
— А где четвертый?
Словно в ответ со двора раздался натужный визг стартующего автомобиля.
— Не попал под воздействие, — констатировал Андрей. — Это плохо? Он теперь всем расскажет?
— Пусть рассказывает, — спокойно произнес Юрасик, присаживаясь на корточки и осторожно собирая на ладонь «мышат» в куртках-косухах. — Если б тебе такое рассказали, ты бы поверил, а? И тому, кого я подсветил, не поверили… Поэтому опять и пришли. Вот что плохо. Но главный у нас… — Он выпрямился и протянул Андрею на ладони минимизированных налетчиков.
— Они что… умерли?
— Вроде нет… Шаволятся.
Они вернулись в зал, где было светлее, и Юрасик осторожно переложил обмерших «мышек» в картонку из-под игрушечных стульчиков и поставил ее на увеличенный столик. Андрей смотрел на них остекленевшими глазами.
— Как вы, э-э, сообразили?
— Вот ты обиделся, когда предложил тебе снова уменьшиться, да? А ведь если я б тогда это не придумал, то плевались бы мы собственными зубами и рассказывали этим гадам все наши секреты… Напоследок. А?
— Ну вы гений, гений, чего говорить… Он, кажется, приходит в себя!
— А как ты себя чувствовал, когда тебя дедуля наш лечил?
— Да не очень… Я вообще очень неважно себя чувствовал и до, и после. Мутило жутко, и отчаяние такое, что… — Андрей махнул рукой.
«Круленок» завозился, перевернулся на живот и стал неловко подниматься, опираясь на руки. Наконец он выпрямился в полный, сантиметров двенадцати, рост, поднял голову, и Юрасик таки разглядел, как его мордочка, чуть побольше нормального мужского ногтя, исказилась диким ужасом.
— Ну, чего, Пашутка, говорили тебе, чтоб отваливал подобру-поздорову, а? — вкрадчиво и тихо, чтобы не пугать окончательно поверженного противника, произнес Юрасик.
Круль едва слышно замычал. Двое его приятелей сидели покачиваясь, не осознавая пока своего катастрофического положения.
— А ты меня не послушался…
Круль медленно поводил головой туда-сюда, с непреходящим ужасом, пытаясь одним взглядом охватить реявшее над ним лицо Юрасика.
— Вот что мне составляет спустить тебя с твоей кодлой в толчок?
— Что с нами? — услышали минимизаторы голосок как из мультика.
— Поражены в правах вплоть до окончательного исправления. Усек?
— Нет.
Двое остальных уже смотрели на Юрасика, утирая вспотевшие лица ладошками в половину фаланги детского пальчика.
— То, что будете пребывать в таком виде, пока я не доделаю свои дела — чтоб не путались под ногами.
— А потом? — затрепетал Круль.
— А потом, по мере исправления, будете увеличиваться… Постепенно. Обижать не буду, кормить, так и быть, стану.
Андрей прыснул со смеху, и Юрасик остановил его преувеличенно строгим взглядом.
— Сбегать отсюда не советую, поскольку вернуть вас на исходные позиции могу только я. Усвоили?
— Усвоили, — угрюмо простонали все трое.
— Так, — сказал Юрасик, беря коробку, — сейчас я занят, а на ночь покормлю вас, хомячки мои лысые, и устрою на ночлег.
— Юрьпетрович — пример великодушия! — не столько уменьшенным, сколько самому Юрасику сказал Андрей.
— Отставить подхалимаж! Делом занимайся!
— Есть, командор!
«Кажется, он тоже слегка тронулся», — подумал Юрасик.
До конца вечера они, споро и не суетясь, довели до кондиции Юрасикову мебель и обставили зал, кабинет и спальню.
— Обивка в цвет стен попала точно, а, Юрьпетрович?
— Да-да, — поспешно, чтобы не задеть тонкую натуру художника, подтвердил Юрасик. — Все клево.
— Драпировки я вам сам подберу или…
— Нет, не или. Это прямая твоя работа. Не буду же я еще и по тряпичным лавкам шляться?
— Хорошо… Ну, я поеду? А то поздно уже.
— Давай. В понедельник созвонимся. Ты продумал… технологию переброски в новое помещение?
— Я в процессе.
— За два дня процесс закончишь, ясно?
На пороге Андрей замялся:
— А ваши пленники?
— А что они? Я же сказал — до полного исправления. Если мы их сейчас отпустим, они нас в покое не оставят. А у нас, сам знаешь, дедка, девчонки…
— Вы только учтите, Юрьпетрович, пожалуйста, — это необыкновенно мучительное состояние, когда… ну, когда…
— А я что — не знаю? Сам маленьким был.
Они не очень весело, но все-таки рассмеялись.
— Ну, вы-то у нас гигант по определению. Да и немного вы были… маленьким. Это ужасно!.. Наверное, обмен веществ меняется. Меня все время мутило, и я не спал ни минуты.
— Не буду я их обижать, не беспокойся. Как закончим, так их сам и расколдуешь.
Юрасик запер за художником дверь и пошел на кухню, где отбывали первые часы заключения новообращенные лилипуты.
— Жрать, поди, хотите? — мрачновато спросил Юрасик, заглядывая в картонку, но народец, задрав головы, безмолвствовал. — Ща покрошу вам кой-чего, птенчики мои.
Юрасик отрезал им кусочек ветчины, пластик белого хлеба и налил воды в кофейную чашечку.
— Это вам для питья и подмывания.
Гуманный Юрасик порылся у себя в комнате и принес наказанным свое осеннее кашне, а в уголок картонки поместил пластмассовую крышку.
— Вот вам нары, а вот и параша. Все как у людей. За нарушение режима — карцер. Поняли? Не слышу ответа?
— Поняли, гражданин начальник, — злобно процедил Круль.
— Процесс исправления пошел, — в меру оптимистично констатировал Юрасик. — Всем жрать и отбой.
Юрасик еще раз прошелся по обставленным комнатам, умылся и лег спать. На душе было неспокойно, но скоро усталость взяла свое…
…И отдала чудесным, светлым сном, которых Юрасик не видел, наверное, с дошкольных времен. Тогда ему часто снилось, что он оказался в «Детском мире», совершенно один, посреди игрушек и конструкторов, надувных уток в бассейне и лошадок на карусели, и мать, стыдливо озираясь по сторонам, досадливо шипела: «Ну, нет у меня столько денег, нету… Мороженого хочешь? Мороженого куплю».
Юрасик, просыпаясь, каждый раз с острым разочарованием обнаруживал, что все эти чудесные вещи оставались во сне. Маленьким, проснувшись, он тщательно обыскивал все вокруг, перерывая одеяло, надеясь найти в кроватке случайно завалившуюся там игрушку, но всегда безысходно тщетно. Теперь он находился… да, тоже в доме, но не похожем на этот, свой, с Рублевки.
Этот дом был тоже двухэтажным, но дощатым, некрашеным и не очень большим. Сразу за ним, знал Юрасик, возвышается густой лес из темно-синих елей, а сам он сидел на открытой веранде, тоже дощатой, выходящей на большую поляну, ограниченную кустами.
Стол, за которым он пил чай, был покрыт застиранной тканой скатертью в пятнах. Глядел Юрасик на дорожку, посыпанную желтым песком, и глядел потому, что по ней шла девушка в легком желтом платье, а впереди нее бежал маленький мальчик, белоголовый и в синих шортиках.
Он протягивал к Юрасику ручки, и Юрасик, сойдя с крылечка, протянул ему свои. С удивлением Юрасик увидел, что руки у него толстые и покрыты седыми волосами, а нагибаться ему было трудновато, потому что побаливала поясница и мешал объемистый живот.
— Дедулечка, милый! — завопил мальчик и, обхватив его шею ручонками, повис на нем, как обезьянка.
Юрасик похлопал его по мягкой попке, и тут подошла девушка в желтом и ткнулась ему лбом в плечо.
— Привет, пап, ты как? Мама где?
— Сейчас выйдет, — ответил Юрасик, спуская мальчика на пол. — Как сама-то?
— Щас расскажу, — торопливо ответила она и пошла куда-то в сторону, к полноватой женщине в переднике, появившейся в проеме двери. — Мам, привет!.. Выглядишь отлично.
Вслед за женщиной из глубины дома приплыл запах наваристых щей из кислой капусты со свининой. Аромат натек Юрасику в ноздри, засвербел там и заставил его во сне яростно теребить нос.
От этого Юрасик и проснулся. За жалюзи угадывалось позднее ноябрьское утро.
Юрасик, наверное, сильно нанюхался и той штуки, которой художник покрывал свои творения, и бенгальских огней, что изрыгал трехногий увеличитель-уменьшитель, потому что голова была тяжелая, как с хорошей гулянки.
«А эти малявчики в косухах — не с «химии» ли мне привиделись?» — подумал Юрасик, спуская ноги на пол.
Нет, Круль со своими шестерками спали в складках Юрасикова кашемирового кашне. Ветчину с хлебом они подъели всю.
«Вот, Андрюха говорил — жрать ему не хотелось, интеллигенту… А этих корми да корми, — подумал Юрасик и фыркнул со смеху. — Надо подумать, чем заняться. Башка трещит… Прогуляюсь по воздуху — пройдет».
Тут он вспомнил, что после болезни не навещал Соседовых.
«Вот и занятие — решить, как будем оборудование перегонять в новое помещение».
К телефону у Соседовых подошла Лена.
— Привет, Ленок, как дела?
Оказалось, что вот-вот приедет Андрей.
— В принципе я тоже планирую подъехать, посовещаться с дедом и тобой. Не возражаете?
— Ну что вы, Юрьпетрович, вы у нас всегда желанный гость.
Ему показалась, что Лена была искренна.
Дед приветствовал его молча, протянув морщинистую в синих венах руку и слегка привстав. Одет он был в шикарный темно-синий бархатный халат в золотистых звездах.
— Чаю, Юрьпетрович?
Юрасик не успел ответить Лене, как зазвонил звонок, и вошел Андрей, сложил в прихожей вдрызг мокрый зонт.
— Теплый ноябрьский дождик, — прокомментировал он.
Погода действительно была мерзопакостная. Впору заболеть снова.
— Вам Георггеоргич не говорил, что мы придумали? — спросил Андрей, по дороге пожимая руку фокуснику.
— Я тока прибыл.
— Вот и чудненько. Сейчас сядем кружочком и все обсудим.
— Вы ничего обсуждать не будете, молодые люди. Вы просто внимательно выслушаете мои инструкции и постараетесь точно их выполнить, — наконец проскрипел старик из своего кресла.